Неточные совпадения
В этих хоромах жили богатые помещики, и
все у них шло своим порядком, как
вдруг, в одно прекрасное утро,
вся эта благодать сгорела дотла.
Радилов замолчал. Я посмотрел на него, потом на Ольгу… Ввек мне не забыть выражения ее лица. Старушка положила чулок на колени, достала из ридикюля платок и украдкой утерла слезу. Федор Михеич
вдруг поднялся, схватил свою скрипку и хриплым и диким голосом затянул песенку. Он желал, вероятно, развеселить нас, но мы
все вздрогнули от его первого звука, и Радилов попросил его успокоиться.
Стал он им речь держать: «Я-де русский, говорит, и вы русские; я русское
все люблю… русская, дескать, у меня душа, и кровь тоже русская…» Да
вдруг как скомандует: «А ну, детки, спойте-ка русскую, народственную песню!» У мужиков поджилки затряслись; вовсе одурели.
В пылу перестрелки мы не обращали внимания на состояние нашего дощаника — как
вдруг, от сильного движения Ермолая (он старался достать убитую птицу и
всем телом налег на край), наше ветхое судно наклонилось, зачерпнулось и торжественно пошло ко дну, к счастью, не на глубоком месте.
Я
все шел и уже собирался было прилечь где-нибудь до утра, как
вдруг очутился над страшной бездной.
Ну, подошел тот к нашей двери, подождал, подождал — дверь
вдруг вся так и распахнулась.
— Как же. Перво-наперво она сидела долго, долго, никого не видала и не слыхала… только
все как будто собачка этак залает, залает где-то…
Вдруг, смотрит: идет по дорожке мальчик в одной рубашонке. Она приглянулась — Ивашка Федосеев идет…
Все опять притихли. Павел бросил горсть сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились и пошли коробиться, приподнимая обожженные концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа, во
все стороны, особенно кверху.
Вдруг откуда ни возьмись белый голубок, — налетел прямо в это отражение, пугливо повертелся на одном месте,
весь обливаясь горячим блеском, и исчез, звеня крылами.
— Примеч. авт.]; знаешь, оно еще
все камышом заросло; вот пошел я мимо этого бучила, братцы мои, и
вдруг из того-то бучила как застонет кто-то, да так жалостливо, жалостливо: у-у… у-у… у-у!
Я возвращался с охоты в тряской тележке и, подавленный душным зноем летнего облачного дня (известно, что в такие дни жара бывает иногда еще несноснее, чем в ясные, особенно когда нет ветра), дремал и покачивался, с угрюмым терпением предавая
всего себя на съедение мелкой белой пыли, беспрестанно поднимавшейся с выбитой дороги из-под рассохшихся и дребезжавших колес, — как
вдруг внимание мое было возбуждено необыкновенным беспокойством и тревожными телодвижениями моего кучера, до этого мгновения еще крепче дремавшего, чем я.
— Какая тут деревня!.. Здесь ни у кого нет… Да и дома нет никого:
все на работе. Ступайте, — промолвил он
вдруг и лег опять на землю.
Легкий ветерок то просыпался, то утихал: подует
вдруг прямо в лицо и как будто разыграется, —
все весело зашумит, закивает и задвижется кругом, грациозно закачаются гибкие концы папоротников, — обрадуешься ему… но вот уж он опять замер, и
все опять стихло.
Волшебными подводными островами тихо наплывают и тихо проходят белые круглые облака — и вот
вдруг все это море, этот лучезарный воздух, эти ветки и листья, облитые солнцем, —
все заструится, задрожит беглым блеском, и поднимется свежее, трепещущее лепетанье, похожее на бесконечный мелкий плеск внезапно набежавшей зыби.
Видя, что
все мои усилия заставить его опять разговориться оставались тщетными, я отправился на ссечки. Притом же и жара немного спала; но неудача, или, как говорят у нас, незадача моя, продолжалась, и я с одним коростелем и с новой осью вернулся в выселки. Уже подъезжая ко двору, Касьян
вдруг обернулся ко мне.
Заметим, кстати, что с тех пор, как Русь стоит, не бывало еще на ней примера раздобревшего и разбогатевшего человека без окладистой бороды; иной
весь свой век носил бородку жидкую, клином, —
вдруг, смотришь, обложился кругом словно сияньем, — откуда волос берется!
— Да! (Он почесал свой загорелый затылок.) Ну, ты, тово, ступай, — заговорил он
вдруг, беспорядочно размахивая руками, — во… вот, как мимо леска пойдешь, вот как пойдешь — тут те и будет дорога; ты ее-то брось, дорогу-то, да
все направо забирай,
все забирай,
все забирай,
все забирай… Ну, там те и будет Ананьево. А то и в Ситовку пройдешь.
Разговаривая с ними, он обыкновенно глядит на них сбоку, сильно опираясь щекою в твердый и белый воротник, или
вдруг возьмет да озарит их ясным и неподвижным взором, помолчит и двинет
всею кожей под волосами на голове; даже слова иначе произносит и не говорит, например: «Благодарю, Павел Васильич», или: «Пожалуйте сюда, Михайло Иваныч», а: «Боллдарю, Палл Асилич», или: «Па-ажалте сюда, Михал Ваныч».
Несчастные куры, как теперь помню, две крапчатые и одна белая с хохлом, преспокойно продолжали ходить под яблонями, изредка выражая свои чувства продолжительным крехтаньем, как
вдруг Юшка, без шапки, с палкой в руке, и трое других совершеннолетних дворовых,
все вместе дружно ринулись на них.
Особенно любит она глядеть на игры и шалости молодежи; сложит руки под грудью, закинет голову, прищурит глаза и сидит, улыбаясь, да
вдруг вздохнет и скажет: «Ах вы, детки мои, детки!..» Так, бывало, и хочется подойти к ней, взять ее за руку и сказать: «Послушайте, Татьяна Борисовна, вы себе цены не знаете, ведь вы, при
всей вашей простоте и неучености, — необыкновенное существо!» Одно имя ее звучит чем-то знакомым, приветным, охотно произносится, возбуждает дружелюбную улыбку.
Усталыми шагами приближался я к жилищу Николая Иваныча, возбуждая, как водится, в ребятишках изумление, доходившее до напряженно-бессмысленного созерцания, в собаках — негодование, выражавшееся лаем, до того хриплым и злобным, что, казалось, у них отрывалась
вся внутренность, и они сами потом кашляли и задыхались, — как
вдруг на пороге кабачка показался мужчина высокого роста, без шапки, во фризовой шинели, низко подпоясанной голубым кушачком.
Моргач иногда по целым неделям обдумывает какое-нибудь, по-видимому простое, предприятие, а то
вдруг решится на отчаянно смелое дело, — кажется, тут ему и голову сломить… смотришь —
все удалось,
все как по маслу пошло.
Небо то
все заволакивалось рыхлыми белыми облаками, то
вдруг местами расчищалось на мгновенье, и тогда из-за раздвинутых туч показывалась лазурь, ясная и ласковая, как прекрасный глаз.
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась
вся, словно
вдруг в ней
все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие на земле мелкие листья
вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то
вдруг опять
все кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы стояли
все белые, без блеску, белые, как только что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
Она вгляделась, вспыхнула
вдруг, радостно и счастливо улыбнулась, хотела было встать и тотчас опять поникла
вся, побледнела, смутилась — и только тогда подняла трепещущий, почти молящий взгляд на пришедшего человека, когда тот остановился рядом с ней.
— А вот мой личный враг идет, — промолвил он,
вдруг вернувшись ко мне, — видите этого толстого человека с бурым лицом и щетиной на голове, вон что шапку сгреб в руку да по стенке пробирается и на
все стороны озирается, как волк?
Но
вдруг тревожное волнение распространилось по
всему дому.
«Вот хоть бы у меня, сын Иван, — продолжал он, — двадцатый год
всего дураку пошел, а он
вдруг мне и говорит: „Позвольте, батюшка, жениться“.
Вдруг мне показалось, что я влюбился в Линхен, да целых шесть месяцев этак
все казалось.
Добросовестность
вдруг, изволите видеть, во мне проснулась: мне что-то стыдно стало болтать, болтать без умолку, болтать — вчера на Арбате, сегодня на Трубе, завтра на Сивцевом-Вражке, и
всё о том же…
Призадумался мой Еремей Лукич: дело, думает, не ладно… колдовство проклятое замешалось… да
вдруг и прикажи перепороть
всех старых баб на деревне.
Но он не отбежал еще пятидесяти шагов, как
вдруг остановился, словно вкопанный. Знакомый, слишком знакомый голос долетел до него. Маша пела. «Век юный, прелестный», — пела она; каждый звук так и расстилался в вечернем воздухе — жалобно и знойно. Чертопханов приник ухом. Голос уходил да уходил; то замирал, то опять набегал чуть слышной, но
все еще жгучей струйкой…
Но Чертопханов не только не отвечал на его привет, а даже рассердился, так
весь и вспыхнул
вдруг: паршивый жид смеет сидеть на такой прекрасной лошади… какое неприличие!
Чертопханов
вдруг весь похолодел, мгновенно спрыгнул с постели, ощупью отыскал сапоги, платье, оделся и, захватив из-под изголовья ключ от конюшни, выскочил на двор.
И будто
все другие от нее сторонятся; а она
вдруг верть — да прямо ко мне.
Стали мы приближаться к мостику, к той неподвижной, грозной телеге… На ней, как нарочно,
все затихло. Ни гу-гу! Так затихает щука, ястреб, всякий хищный зверь, когда приближается добыча. Вот поравнялись мы с телегой…
вдруг великан в полушубке прыг с нее долой — и прямо к нам!
Но вот ветер слегка шевельнется — клочок бледно-голубого неба смутно выступит сквозь редеющий, словно задымившийся пар, золотисто-желтый луч ворвется
вдруг, заструится длинным потоком, ударит по полям, упрется в рощу — и вот опять
все заволоклось.