Неточные совпадения
Тентелеев, человек ужасно чванливый,
стал просить хозяина представить его; но та,
как только услыхала его фамилию:"
Как? — говорит, — сметь знакомиться
с автором Дяди Тома?
— Ну-с, извините; Саркизов лгун, точно; он же
с мертвого отца парчовой покров стащил, об этом я спорить никогда не
стану; но Прасковья Яковлевна,
какое сравненье! Вспомните,
как она благородно
с мужем разошлась! Но вы, я знаю, вы всегда готовы…
Отец Литвинова, в бытность свою в Москве, познакомился
с Осиниными, имел случай оказать им некоторые услуги, дал им однажды рублей триста взаймы; и сын его, будучи студентом, часто к ним наведывался, кстати ж, его квартира находилась не в дальнем расстоянии от их дома. Но не близость соседства привлекала его, не плохие удобства их образа жизни его соблазняли: он
стал часто посещать Осининых
с тех пор,
как влюбился в их старшую дочь Ирину.
Бывало, при какой-нибудь уже слишком унизительной сцене: лавочник ли придет и
станет кричать на весь двор, что ему уж надоело таскаться за своими же деньгами, собственные ли люди примутся в глаза бранить своих господ, что вы, мол, за князья, коли сами
с голоду в кулак свищете, — Ирина даже бровью не пошевельнет и сидит неподвижно, со злою улыбкою на сумрачном лице; а родителям ее одна эта улыбка горше всяких упреков, и чувствуют они себя виноватыми, без вины виноватыми перед этим существом, которому
как будто
с самого рождения дано было право на богатство, на роскошь, на поклонение.
Ирина
стала вдруг повадлива
как овечка, мягка
как шелк и бесконечно добра; принялась давать уроки своим младшим сестрам — не на фортепьяно, — она не была музыкантшей — но во французском языке, в английском; читала
с ними их учебники, входила в хозяйство; все ее забавляло, все занимало ее; она то болтала без умолку, то погружалась в безмолвное умиление; строила различные планы, пускалась в нескончаемые предположения о том, что она будет делать, когда выйдст замуж за Литвинова (они нисколько не сомневались в том, что брак их состоится),
как они
станут вдвоем…
Удивительным, странным, необычайным вдруг показалось ему его свидание
с нею. Возможно ли? он встретился, говорил
с тою самой Ириной… И почему на ней не лежит того противного, светского отпечатка, которым так резко отмечены все те другие? Почему ему сдается, что она
как будто скучает, или грустит, или тяготится своим положением? Она в их
стане, но она не враг. И что могло ее заставить так радушно обратиться к нему, звать его к себе? Литвинов встрепенулся.
— О господи! — воскликнул
с комической ужимкой Потугин, —
какие нынче
стали молодые люди! Прелестнейшая дама приглашает их к себе, засылает за ними гонцов, нарочных, а они чинятся! Стыдитесь, милостивый горсударь, стыдитесь. Вот ваша шляпа. Возьмите ее, и"форвертс!" —
как говорят наши друзья, пылкие немцы. Литвинов постоял еще немного в раздумье, но кончил тем, что взял шляпу и вышел из комнаты вместе
с Потугиным.
Литвинов покраснел до ушей… Он действительно
с намерением не упомянул о Тане; но ему
стало страх досадно, во-первых, что Ирина знает о его свадьбе, а во-вторых, что она
как будто уличила его в желании скрыть от нее эту самую свадьбу. Он решительно не знал, что сказать, а Ирина не спускала
с него глаз.
— Потому, — подхватила
с внезапною силой Ирина, — что мне
стало уже слишком невыносимо, нестерпимо, душно в этом свете, в этом завидном положении, о котором вы говорите; потому что, встретив вас, живого человека, после всех этих мертвых кукол — вы могли видеть образчики их четвертого дня, там, au Vieux Chateau, — я обрадовалась
как источнику в пустыне, а вы называете меня кокеткой, и подозреваете меня, и отталкиваете меня под тем предлогом, что я действительно была виновата перед вами, а еще больше перед самой собою!
Не говорю уже о том, что любовь в них постоянно является
как следствие колдовства, приворота, производится питием"забыдущим"и называется даже присухой, зазнобой; не говорю также о том, что наша так называемая эпическая литература одна, между всеми другими, европейскими и азиятскими, одна, заметьте, не представила — коли Ваньку — Таньку не считать никакой типической пары любящихся существ; что святорусский богатырь свое знакомство
с суженой-ряженой всегда начинает
с того, что бьет ее по белому телу"нежалухою", отчего"и женский пол пухол живет", — обо всем этом я говорить не
стану; но позволю себе обратить ваше внимание на изящный образ юноши, жень-премье,
каким он рисовался воображению первобытного, нецивилизованного славянина.
Наступило наконец время обеда. Музыка умолкла, толпа
стала редеть. Капитолина Марковна сочувственно простилась
с Суханчиковой. Великое она к ней возымела уважение, хоть и говорила потом своей племяннице, что уж очень озлоблена эта особа; но зато все про всех ведает! А швейные машины действительно надо завести,
как только отпразднуется свадьба. Потугин раскланялся; Литвинов повел своих дам домой. При входе в гостипицу ему вручили записку: он отошел в сторону и торопливо сорвал куверт.
Он понимал, что наступало мгновенье решительное, что откладывать дальше, скрываться, отворачиваться —
становилось невозможным, что объяснение
с Татьяной неизбежно; он представлял,
как она там сидит и не шевелится и ждет его… он предчувствовал, что он ей скажет; но
как приступить,
как начать?
"Милый мой! я всю ночь думала о твоем предложении… Я не
стану с тобой лукавить. Ты был откровенен со мною, и я буду откровенна: я не могу бежать
с тобою, я не в силах это сделать. Я чувствую,
как я перед тобою виновата; вторая моя вина еще больше первой, — я презираю себя, свое малодушие, я осыпаю себя упреками, но я не могу себя переменить.
Он утих наконец; он наконец решился.
С самой первой минуты он предчувствовал это решение… оно явилось ему сначала
как отдаленная, едва заметная точка среди вихря и мрака внутренней борьбы; потом оно
стало надвигаться все ближе и ближе и кончило тем, что врезалось холодным лезвием в его сердце.
— Мне это
стало известным…
как видите. Наш последний разговор получил под конец такое странное направление… Я не хотел расстаться
с вами, не выразив вам моего искреннего сочувствия.
Капитолина Марковна присоединяла свой поклон.
Как дитя, обрадовался Литвинов; уже давно и ни от чего так весело не билось его сердце. И легко ему
стало вдруг, и светло… Так точно, когда солнце встает и разгоняет темноту ночи, легкий ветерок бежит вместе
с солнечными лучами по лицу воскреснувшей земли. Весь этот день Литвинов все посмеивался, даже когда обходил свое хозяйство и отдавал приказания. Он тотчас
стал снаряжаться в дорогу, а две недели спустя он уже ехал к Татьяне.
Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. //
Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев
с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, //
Как солнышко весеннее // Сгоняет снег
с полей… // Не
стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, //
Как ни бранят — молчу.
Теперь дворец начальника //
С балконом,
с башней,
с лестницей, // Ковром богатым устланной, // Весь
стал передо мной. // На окна поглядела я: // Завешаны. «В котором-то // Твоя опочиваленка? // Ты сладко ль спишь, желанный мой, //
Какие видишь сны?..» // Сторонкой, не по коврику, // Прокралась я в швейцарскую.
Служивого задергало. // Опершись на Устиньюшку, // Он поднял ногу левую // И
стал ее раскачивать, //
Как гирю на весу; // Проделал то же
с правою, // Ругнулся: «Жизнь проклятая!» — // И вдруг на обе
стал.
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, //
Как много люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И
стало перед пахарем, //
Как войско пред царем! // Не столько росы теплые, //
Как пот
с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
Усоловцы крестилися, // Начальник бил глашатая: // «Попомнишь ты, анафема, // Судью ерусалимского!» // У парня, у подводчика, //
С испуга вожжи выпали // И волос дыбом
стал! // И,
как на грех, воинская // Команда утром грянула: // В Устой, село недальное, // Солдатики пришли. // Допросы! усмирение! — // Тревога! по спопутности // Досталось и усоловцам: // Пророчество строптивого // Чуть в точку не сбылось.