Бедная старушка, привыкшая уже к таким поступкам своего мужа, печально глядела, сидя на лавке. Она не смела ничего говорить; но услыша о таком страшном для нее решении, она не могла удержаться от слез; взглянула на детей своих, с которыми угрожала ей такая
скорая разлука, — и никто бы не мог описать всей безмолвной силы ее горести, которая, казалось, трепетала в глазах ее и в судорожно сжатых губах.
Мысль о
скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого.
Известие же о переселении в лучшие миры человека, которого мы за несколько часов видели живым, надеющимся, не думающим о
скорой разлуке с близкими, не помышляющим о том, что минуты его сочтены, что смерть, грозная, неизбежная, стоит буквально за его спиною — потрясающе.
Неточные совпадения
Новгород я оставлял без всякого сожаления и торопился как можно
скорее уехать. Впрочем, при
разлуке с ним случилось чуть ли не единственно приятное происшествие в моей новгородской жизни.
В ссылке я потерял всякую надежду на
скорое путешествие, знал, как трудно будет получить дозволение, и, сверх того, мне казалось неделикатно, после насильственной
разлуки, настаивать на добровольной.
Не могу простить себе, что не умел настоять при
разлуке: она слишком тяжела, чтобы не постараться
скорее прекратить ее.
У Павла, как всегда это с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем любовь к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал смотреть на горесть отца от предстоящей с ним
разлуки… У него одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее прошли эти несносные два-три дня — и
скорее ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он по нескольку раз в день призывал к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он дорогу в эту усадьбу.
Сомнительно, впрочем, чтоб это было чувство негодования, возбужденное поведением сына при встрече после шестнадцатилетней
разлуки;
скорее это было чувство упорного самообвинения, Действительно, ведь он от отца своего получил полную чашу, а сам оставляет сыну — что?