Неточные совпадения
В течение двадцати лет бедный немец пытал свое счастие: побывал у различных господ, жил и в Москве, и в губернских городах, терпел и сносил многое, узнал нищету, бился,
как рыба об лед; но мысль о возвращении на родину не покидала его среди всех бедствий, которым он подвергался; она
только одна его и поддерживала.
Лаврецкий действительно не походил на жертву рока. От его краснощекого, чисто русского лица, с большим белым лбом, немного толстым носом и широкими правильными губами, так и веяло степным здоровьем, крепкой, долговечной силой. Сложен он был на славу, и белокурые волосы вились на его голове,
как у юноши. В одних
только его глазах, голубых, навыкате, и несколько неподвижных, замечалась не то задумчивость, не то усталость, и голос его звучал как-то слишком ровно.
Но, однако, что это я так раскудахталась;
только господину Паншину (она никогда не называла его,
как следовало, Паншиным) рассуждать помешала.
Заметив из расспросов Лаврецкого,
какое впечатление произвела на него Варвара Павловна, он сам предложил ему познакомить его с нею, прибавив, что он у них,
как свой; что генерал человек совсем не гордый, а мать так глупа, что
только тряпки не сосет.
— И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь, — думает он, — кто входит в ее круг, — покоряйся: здесь незачем волноваться, нечего мутить; здесь
только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь,
как пахарь борозду плугом.
Раз я им в саду встрелся, — так даже поджилки затряслись; однако они ничего,
только спросили,
как зовут, и в свои покои за носовым платком послали.
Лемм, проводивший его до улицы, тотчас согласился и крепко пожал его руку; но, оставшись один на свежем и сыром воздухе, при
только что занимавшейся заре, оглянулся, прищурился, съежился и,
как виноватый, побрел в свою комнатку. «Ich bin wohl nicht klug» (я не в своем уме), — пробормотал он, ложась в свою жесткую и короткую постель.
Лаврецкий смеялся, но Лемм не выходил из своего угла, молчал, тихо шевелился весь,
как паук, глядел угрюмо и тупо и оживился
только тогда, когда Лаврецкий стал прощаться.
Четверти часа не прошло,
как уже загорелся между ними спор, один из тех нескончаемых споров, на который способны
только русские люди.
Сперва Лемм не отвечал на его объятие, даже отклонил его локтем; долго, не шевелясь ни одним членом, глядел он все так же строго, почти грубо, и
только раза два промычал: «ага!» Наконец его преобразившееся лицо успокоилось, опустилось, и он, в ответ на горячие поздравления Лаврецкого, сперва улыбнулся немного, потом заплакал, слабо всхлипывая,
как дитя.
Марья Дмитриевна, в сущности, не много больше мужа занималась Лизой, хотя она и хвасталась перед Лаврецким, что одна воспитала детей своих: она одевала ее,
как куколку, при гостях гладила ее по головке и называла в глаза умницей и душкой — и
только: ленивую барыню утомляла всякая постоянная забота.
— Ничего, ничего, — с живостью подхватила она, — я знаю, я не вправе ничего требовать; я не безумная, поверьте; я не надеюсь, я не смею надеяться на ваше прощение; я
только осмеливаюсь просить вас, чтобы вы приказали мне, что мне делать, где мне жить? Я,
как рабыня, исполню ваше приказание,
какое бы оно ни было.
Только вот что скажу тебе, племянница: в наши времена,
как я молода была, девкам за такие проделки больно доставалось.
В ее сердце едва
только родилось то новое, нежданное чувство, и уже
как тяжело поплатилась она за него,
как грубо коснулись чужие руки ее заветной тайны!
Марья Дмитриевна уже не знала,
как выразить свое удовольствие; она хотела несколько раз послать за Лизой; Гедеоновский также не находил слов и
только головой качал, — но вдруг неожиданно зевнул и едва успел прикрыть рот рукою.
Вспомни мать свою:
как ничтожно малы были ее требования и какова выпала ей доля? ты, видно,
только похвастался перед Паншиным, когда сказал ему, что приехал в Россию затем, чтобы пахать землю; ты приехал волочиться на старости лет за девочками.
— Ах,
как вам не стыдно так говорить! Она пела и играла для того
только, чтобы сделать мне угодное, потому что я настоятельно ее просила об этом, почти приказывала ей. Я вижу, что ей тяжело, так тяжело; думаю, чем бы ее развлечь, — да и слышала-то я, что талант у ней такой прекрасный! Помилуйте, Федор Иваныч, она совсем уничтожена, спросите хоть Сергея Петровича; убитая женщина, tout-а-fait, [Окончательно (фр.).] что вы это?
— Слушай, Лизочка, что я тебе скажу, — промолвила вдруг Марфа Тимофеевна, усаживая Лизу подле себя на кровати и поправляя то ее волосы, то косынку. — Это тебе
только так сгоряча кажется, что горю твоему пособить нельзя. Эх, душа моя, на одну смерть лекарства нет! Ты
только вот скажи себе: «Не поддамся, мол, я, ну его!» — и сама потом
как диву дашься,
как оно скоро, хорошо проходит. Ты
только потерпи.
Но дом Марьи Дмитриевны не поступил в чужие руки, не вышел из ее рода, гнездо не разорилось: Леночка, превратившаяся в стройную, красивую девушку, и ее жених — белокурый гусарский офицер, сын Марьи Дмитриевны,
только что женившийся в Петербурге и вместе с молодой женой приехавший на весну в О…, сестра его жены, шестнадцатилетняя институтка с алыми щеками и ясными глазками, Шурочка, тоже выросшая и похорошевшая, — вот
какая молодежь оглашала смехом и говором стены калитинского дома.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется
только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко.
Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Анна Андреевна. Ему всё бы
только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы
только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси
только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так,
как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Хлестаков. Черт его знает, что такое,
только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно
как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног.
Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)