Неточные совпадения
— А тому назначается, — возразила она, — кто никогда не сплетничает, не хитрит и не сочиняет, если только есть на свете такой человек. Федю я знаю хорошо; он только тем и виноват,
что баловал жену. Ну,
да и женился он по любви, а из этих из любовных свадеб ничего путного никогда не выходит, — прибавила старушка, косвенно взглянув на Марью Дмитриевну и вставая. — А
ты теперь, мой батюшка, на ком угодно зубки точи, хоть на мне; я уйду, мешать не буду. — И Марфа Тимофеевна удалилась.
— Зови ее Лизой, отец мой,
что за Михайловна она для
тебя?
Да сиди смирно, а то
ты Шурочкин стул сломаешь.
— Экая она болтушка, прости господи! — проворчала Марфа Тимофеевна, — чай, под секретом
тебе сообщила,
что вот, мол, какой навертывается жених. Шушукала бы с своим поповичем; нет, видно, ей мало. И ведь нет еще ничего,
да и слава богу! а она уже болтает.
—
Да с
чего ты взял,
что я лежу? — твердил Лаврецкий, — почему
ты предполагаешь во мне такие мысли?
—
Да что ж
ты бранишься? — вопил в свою очередь Лаврецкий. — Работать… делать… Скажи лучше,
что делать, а не бранись, Демосфен полтавский!
— И
ты пошла? Прекрасно.
Да ты любишь его,
что ли?
— А, вот
ты, вот, — заговорила она, избегая его взора и суетясь, — ну, здравствуй. Ну,
что ж?
Что же делать? Где
ты был вчера? Ну, она приехала, ну
да. Ну надо уж так… как-нибудь.
— Ну, садись, садись, — продолжала старушка. —
Ты прямо наверх прошел? Ну,
да, разумеется.
Что ж?
ты на меня пришел посмотреть? Спасибо.
— Лиза…
да, Лиза сейчас здесь была, — продолжала Марфа Тимофеевна, завязывая и развязывая шнурки своего ридикюля. — Она не совсем здорова. Шурочка, где
ты? Поди сюда, мать моя,
что это посидеть не можешь? И у меня голова болит. Должно быть, от эфтагоот пенья
да от музыки.
—
Да книжку, боже мой! Я
тебя, впрочем, не звала… Ну, все равно.
Что вы там внизу делаете? Вот и Федор Иваныч приехал.
Что твоя голова?
Да и
ты, мой кормилец, коли подумаешь хорошенько, ведь
ты не глуп, сам поймешь, к
чему я это у
тебя спрашиваю.
— Ничего? — воскликнула Марфа Тимофеевна, — это
ты другим говори, а не мне! Ничего! а кто сейчас стоял на коленях? у кого ресницы еще мокры от слез? Ничего!
Да ты посмотри на себя,
что ты сделала с своим лицом, куда глаза свои девала? — Ничего! разве я не все знаю?
— Пройдет,
да когда? Господи боже мой владыко! неужели
ты так его полюбила?
Да ведь он старик, Лизочка. Ну, я не спорю, он хороший человек, не кусается;
да ведь
что ж такое? все мы хорошие люди; земля не клином сошлась, этого добра всегда будет много.
Да ведь она начала с того,
что пожила, и в свое удовольствие пожила; поживи и
ты.
Г-жа Простакова. Правда твоя, Адам Адамыч;
да что ты станешь делать? Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург; скажут, дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то я боюсь.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Вот
тебе на! (Вслух).Господа, я думаю,
что письмо длинно.
Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна,
да потом пожертвуешь двадцать аршин,
да и давай
тебе еще награду за это?
Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим».
Да дворянин… ах
ты, рожа!
Хлестаков.
Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе,
да за дело, чтоб он знал полезное. А
ты что? — начинаешь плутнями,
тебя хозяин бьет за то,
что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет
тебе брюхо
да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого,
что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь?
Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.