В кондитерскую, с рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными руками, порывисто вбежала девушка лет девятнадцати и, увидев Санина, тотчас бросилась к нему, схватила его за руку и повлекла за собою, приговаривая задыхавшимся голосом: «Скорей, скорей, сюда, спасите!» Не из нежелания повиноваться, а просто от избытка изумления Санин не тотчас последовал за девушкой — и как бы уперся на месте: он
в жизни не видывал подобной красавицы.
Неточные совпадения
Всякое подобие робости исчезло
в Эмиле; он вдруг почувствовал чрезвычайное влечение к Санину — и вовсе
не потому, что тот накануне спас его
жизнь, а потому, что человек он был такой симпатический!
Санин разговаривал много, по-вчерашнему, но
не о России и
не о русской
жизни. Желая угодить своему молодому другу, которого тотчас после завтрака услали к г-ну Клюберу — практиковаться
в бухгалтерии, — он навел речь на сравнительные выгоды и невыгоды художества и коммерции. Он
не удивился тому, что фрау Леноре держала сторону коммерции, — он это ожидал; но и Джемма разделяла ее мнение.
Красавица на веки веков исчезает для него — и
не в силах он забыть ее умоляющий взгляд, и терзается он мыслью, что, быть может, все счастье его
жизни ускользнуло из его рук…
В однообразно тихом и плавном течении
жизни таятся великие прелести — и он предавался им с наслаждением,
не требуя ничего особенного от настоящего дня, но и
не думая о завтрашнем,
не вспоминая о вчерашнем.
Теперь уже он ни о чем
не рассуждал, ничего
не соображал,
не рассчитывал и
не предвидел; он отделился от всего прошлого, он прыгнул вперед: с унылого берега своей одинокой, холостой
жизни бухнулся он
в тот веселый, кипучий, могучий поток — и горя ему мало, и знать он
не хочет, куда он его вынесет, и
не разобьет ли он его о скалу!
То, что они сделали вдвоем, несколько мгновений тому назад — это отдание своей души другой душе, — было так сильно, и ново, и жутко; так внезапно все
в их
жизни переставилось и переменилось, что они оба
не могли опомниться и только сознавали подхвативший их вихорь, подобный тому ночному вихрю, который чуть-чуть
не бросил их
в объятия друг другу.
Минут десять спустя Марья Николаевна появилась опять
в сопровождении своего супруга. Она подошла к Санину… а походка у ней была такая, что иные чудаки
в те, увы! уже далекие времена, — от одной этой походки с ума сходили. «Эта женщина, когда идет к тебе, точно все счастье твоей
жизни тебе навстречу несет», — говаривал один из них. Она подошла к Санину — и, протянув ему руку, промолвила своим ласковым и как бы сдержанным голосом по русски: «Вы меня дождетесь,
не правда? Я вернусь скоро».
Еще одно его смущало, его сердило: он с любовью, с умилением, с благодарным восторгом думал о Джемме, о
жизни с нею вдвоем, о счастии, которое его ожидало
в будущем, — и между тем эта странная женщина, эта госпожа Полозова неотступно носилась… нет!
не носилась — торчала… так именно, с особым злорадством выразился Санин — торчала перед его глазами, — и
не мог он отделаться от ее образа,
не мог
не слышать ее голоса,
не вспоминать ее речей,
не мог
не ощущать даже того особенного запаха, тонкого, свежего и пронзительного, как запах желтых лилий, которым веяло от ее одежд.
Она словно щеголяла и хвасталась той низменной средою,
в которой началась се
жизнь; сообщала довольно странные анекдоты о своих родных из времени своего детства; называла себя лапотницей,
не хуже Натальи Кирилловны Нарышкиной.
Он прибавлял, что решился напомнить ей о себе вследствие случайного обстоятельства, которое слишком живо возбудило
в нем образы прошедшего; рассказал ей свою
жизнь, одинокую, бессемейную, безрадостную; заклинал ее понять причины, побудившие его обратиться к ней,
не дать ему унести
в могилу горестное сознание своей вины — давно выстраданной, но
не прощенной — и порадовать его хотя самой краткой весточкой о том, как ей живется
в этом новом мире, куда она удалилась.
Как мыслитель и как художник, он ткал ей разумное существование, и никогда еще
в жизни не бывал он поглощен так глубоко, ни в пору ученья, ни в те тяжелые дни, когда боролся с жизнью, выпутывался из ее изворотов и крепчал, закаливая себя в опытах мужественности, как теперь, нянчась с этой неумолкающей, волканической работой духа своей подруги!
Неточные совпадения
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Хлестаков. Нет, я влюблен
в вас.
Жизнь моя на волоске. Если вы
не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем
в груди прошу руки вашей.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что
жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут
не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого
в хорошем обществе никогда
не услышишь.
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен.
В самом деле, кто зайдет
в уездный суд? А если и заглянет
в какую-нибудь бумагу, так он
жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну
в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон
не разрешит, что
в ней правда и что неправда.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о
жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься.
В дороге
не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.