Неточные совпадения
По его узким улицам гуляли вечером, тотчас после захождения солнца (
дело было в июне), прехорошенькие белокурые немочки и, встретясь с иностранцем, произносили приятным голоском: «Guten Abend!» [Добрый вечер! (нем.)] — а некоторые из них
не уходили даже и тогда, когда луна поднималась из-за острых крыш стареньких домов и мелкие каменья мостовой четко рисовались в ее неподвижных лучах.
Я застал обоих в гостиной, и, странное
дело! — оттого ли, что я ночью и утром много размышлял о России, — Ася показалась мне совершенно русской девушкой, да, простою девушкой, чуть
не горничной.
К вечеру она несколько раз непритворно зевнула и рано ушла к себе. Я сам скоро простился с Гагиным и, возвратившись домой,
не мечтал уже ни о чем: этот
день прошел в трезвых ощущениях. Помнится, однако, ложась спать, я невольно промолвил вслух...
Прошли целые две недели. Я каждый
день посещал Гагиных. Ася словно избегала меня, но уже
не позволяла себе ни одной из тех шалостей, которые так удивили меня в первые два
дня нашего знакомства. Она казалась втайне огорченной или смущенной; она и смеялась меньше. Я с любопытством наблюдал за ней.
На следующий
день я опять
не узнал ее, пока
не догадался, что ей вдруг вошло в голову: быть домовитой и степенной, как Доротея.
В таких занятиях я провел три
дня, и
не без удовольствия, — хотя на сердце у меня щемило по временам.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо сменяясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, одно общее чувство, в котором слилось все, что я видел, ощутил, слышал в эти три
дня, — все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на песчаном
дне,
не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми церквами и деревьями, аисты в лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
Я пришел домой к самому концу третьего
дня. Я забыл сказать, что с досады на Гагиных я попытался воскресить в себе образ жестокосердой вдовы; но мои усилия остались тщетны. Помнится, когда я принялся мечтать о ней, я увидел перед собою крестьянскую девочку лет пяти, с круглым личиком, с невинно выпученными глазенками. Она так детски-простодушно смотрела на меня… Мне стало стыдно ее чистого взора, я
не хотел лгать в ее присутствии и тотчас же окончательно и навсегда раскланялся с моим прежним предметом.
Дома я нашел записку от Гагина. Он удивлялся неожиданности моего решения, пенял мне, зачем я
не взял его с собою, и просил прийти к ним, как только я вернусь. Я с неудовольствием прочел эту записку, но на другой же
день отправился в Л.
Я
не обратил особенного внимания на нее; она была дика, проворна и молчалива, как зверек, и как только я входил в любимую комнату моего отца, огромную и мрачную комнату, где скончалась моя мать и где даже
днем зажигались свечки, она тотчас пряталась за вольтеровское кресло его или за шкаф с книгами.
И вот я, двадцатилетний малый, очутился с тринадцатилетней девочкой на руках! В первые
дни после смерти отца, при одном звуке моего голоса, ее била лихорадка, ласки мои повергали ее в тоску, и только понемногу, исподволь, привыкла она ко мне. Правда, потом, когда она убедилась, что я точно признаю ее за сестру и полюбил ее, как сестру, она страстно ко мне привязалась: у ней ни одно чувство
не бывает вполовину.
— Все так, — заговорил опять Гагин, — но с нею мне беда. Порох она настоящий. До сих пор ей никто
не нравился, но беда, если она кого полюбит! Я иногда
не знаю, как с ней быть. На
днях она что вздумала: начала вдруг уверять меня, что я к ней стал холоднее прежнего и что она одного меня любит и век будет меня одного любить… И при этом так расплакалась…
— Так вот что… — промолвил было я и прикусил язык. — А скажите-ка мне, — спросил я Гагина:
дело между нами пошло на откровенность, — неужели в самом
деле ей до сих пор никто
не нравился? В Петербурге видала же она молодых людей?
До того
дня Ася ни разу
не говорила мне о своем отце. Меня это поразило.
Отправляясь на следующий
день к Гагиным, я
не спрашивал себя, влюблен ли я в Асю, но я много размышлял о ней, ее судьба меня занимала, я радовался неожиданному нашему сближению. Я чувствовал, что только с вчерашнего
дня я узнал ее; до тех пор она отворачивалась от меня. И вот, когда она раскрылась, наконец, передо мною, каким пленительным светом озарился ее образ, как он был нов для меня, какие тайные обаяния стыдливо в нем сквозили…
Бодро шел я по знакомой дороге, беспрестанно посматривая на издали белевший домик; я
не только о будущем — я о завтрашнем
дне не думал; мне было очень хорошо.
— Четвертого
дня, — начал он с принужденной улыбкой и запинаясь, — я удивил вас своим рассказом; сегодня удивлю еще более. С другим я, вероятно,
не решился бы… так прямо… Но вы благородный человек, вы мне друг,
не так ли? Послушайте: моя сестра, Ася, в вас влюблена.
Вчера, вы знаете, она почти целый
день пролежала, ничего
не ела, впрочем
не жаловалась…
Оттого она и плакала на
днях, когда уверяла меня, что, кроме меня, никого любить
не хочет.
А еще четвертого
дня в этой лодке, уносимой волнами,
не томился ли я жаждой счастья?
— Останьтесь, — воскликнул я, — останьтесь, прошу вас. Вы имеете
дело с честным человеком — да, с честным человеком. Но, ради бога, что взволновало вас? Разве вы заметили во мне какую перемену? А я
не мог скрываться перед вашим братом, когда он пришел сегодня ко мне.
В тот же
день вернулся я с уложенным чемоданом в город Л. и поплыл в Кёльн. Помню, пароход уже отчаливал, и я мысленно прощался с этими улицами, со всеми этими местами, которые я уже никогда
не должен был позабыть, — я увидел Ганхен. Она сидела возле берега на скамье. Лицо ее было бледно, но
не грустно; молодой красивый парень стоял с ней рядом и, смеясь, рассказывал ей что-то; а на другой стороне Рейна маленькая моя мадонна все так же печально выглядывала из темной зелени старого ясеня.