Неточные совпадения
— Ну, да и это хорошо;
ты меня не поймешь, — и я пошел к себе
на верх, сказав St.-Jérôme’у, что иду заниматься, но, собственно, с тем, чтобы до исповеди, до которой оставалось часа полтора, написать себе
на всю жизнь расписание своих обязанностей и занятий, изложить
на бумаге цель своей жизни и правила, по которым всегда уже, не отступая, действовать.
Когда исповедь кончилась и я, преодолев стыд, сказал все, что было у меня
на душе, он положил мне
на голову руки и своим звучным, тихим голосом произнес: «Да будет, сын мой, над
тобою благословение отца небесного, да сохранит он в
тебе навсегда веру, кротость и смирение. Аминь».
— Не то что не пущу, — продолжал Дмитрий, вставая с места и начиная ходить по комнате, не глядя
на меня, — а не советую ему и не желаю, чтоб он ехал. Он не ребенок теперь, и ежели хочет, то может один, без вас ехать. А
тебе это должно быть стыдно, Дубков; что
ты делаешь нехорошо, так хочешь, чтоб и другие то же делали.
— Что ж тут дурного, — сказал Дубков, подмигивая Володе, — что я вас всех приглашаю к тетушке
на чашку чаю? Ну, а ежели
тебе неприятно, что мы едем, так изволь: мы поедем с Володей. Володя, поедешь?
— Нет, — отвечал я, подвигаясь
на диване, чтоб дать ему место подле себя,
на которое он сел, — я и просто не хочу, а если
ты не советуешь, то я ни за что не поеду.
Валахина расспрашивала про родных, про брата, про отца, потом рассказала мне про свое горе — потерю мужа, и уже, наконец, чувствуя, что со мною говорить больше нечего, смотрела
на меня молча, как будто говоря: «Ежели
ты теперь встанешь, раскланяешься и уедешь, то сделаешь очень хорошо, мой милый», — но со мной случилось странное обстоятельство.
— Ах,
ты все путаешь, — сердито крикнула
на нее мать, — совсем не троюродный, a issus de germains, [четвероюродный брат (фр.).] — вот как вы с моим Этьеночкой. Он уж офицер, знаете? Только нехорошо, что уж слишком
на воле. Вас, молодежь, надо еще держать в руках, и вот как!.. Вы
на меня не сердитесь,
на старую тетку, что я вам правду говорю; я Этьена держала строго и нахожу, что так надо.
Или
тебе не должно вовсе предполагать, чтоб о
тебе могли думать так же, как об этой вашей княжне какой-то, или ежели уж
ты предполагаешь это, то предполагай дальше, то есть что
ты знаешь, что о
тебе могут думать, но что мысли эти так далеки от
тебя, что
ты их презираешь и
на основании их ничего не будешь делать.
—
Ты спрашиваешь, думаю ли я жениться
на ней? — спросил он меня, снова краснея, но смело, повернувшись, глядя мне в лицо.
— Я очень счастлив, — сказал я ему вслед за этим, не обращая внимания
на то, что он, видимо, был занят своими мыслями и совершенно равнодушен к тому, что я мог сказать ему. — Я ведь
тебе говорил, помнишь, про одну барышню, в которую я был влюблен, бывши ребенком; я видел ее нынче, — продолжал я с увлечением, — и теперь я решительно влюблен в нее…
— Пойдемте
на галерею, там
ты его еще раз представишь, — сказала та, которую я принял за мать Дмитрия, и мы вместе с дамами взошли
на лестницу.
— Варя, пожалуйста, читай поскорее, — сказала она, подавая ей книгу и ласково потрепав ее по руке, — я непременно хочу знать, нашел ли он ее опять. (Кажется, что в романе и речи не было о том, чтобы кто-нибудь находил кого-нибудь.) А
ты, Митя, лучше бы завязал щеку, мой дружок, а то свежо и опять у
тебя разболятся зубы, — сказала она племяннику, несмотря
на недовольный взгляд, который он бросил
на нее, должно быть за то, что она прервала логическую нить его доводов. Чтение продолжалось.
— Я буду жить в деревне,
ты приедешь ко мне, может быть, и
ты будешь женат
на Сонечке, — говорил он, — дети наши будут играть. Ведь все это кажется смешно и глупо, а может ведь случиться.
Я знал и знаю очень, очень много людей старых, гордых, самоуверенных, резких в суждениях, которые
на вопрос, если такой задастся им
на том свете: «Кто
ты такой? и что там делал?» — не будут в состоянии ответить иначе как: «Je fus un homme très comme il faut».
— Папа женится
на Епифановой,
ты знаешь?
— Да, — оказал Володя, — только я удивляюсь, Любочка: ведь
ты уже не в пеленках дитя, что
тебе может быть радости, что папа женится
на какой-нибудь дряни?
— Володя! отчего же дряни? как
ты смеешь так говорить про Авдотью Васильевну? Коли папа
на ней женится, так, стало быть, она не дрянь.
Кажется, что Оперов пробормотал что-то, кажется даже, что он пробормотал: «А
ты глупый мальчишка», — но я решительно не слыхал этого. Да и какая бы была польза, ежели бы я это слышал? браниться, как manants [мужичье (фр.).] какие-нибудь, больше ничего? (Я очень любил это слово manant, и оно мне было ответом и разрешением многих запутанных отношений.) Может быть, я бы сказал еще что-нибудь, но в это время хлопнула дверь, и профессор в синем фраке, расшаркиваясь, торопливо прошел
на кафедру.
Я пододвинулся к Володе и сказал через силу, стараясь дать тоже шутливый тон голосу: «Ну что, Володя, умаялся?» Но Володя посмотрел
на меня так, как будто хотел сказать: «
Ты так не говоришь со мной, когда мы одни», — и молча отошел от меня, видимо, боясь, чтобы я еще не прицепился к нему как-нибудь.
— Так
ты возьмись за это дело (они были
на «
ты», как товарищи по Дерптскому университету), — и Фрост, делая большие шаги своими выгнутыми мускулистыми ногами, стал переходить из гостиной в буфет, из буфета в гостиную, и скоро
на столе оказалась большая суповая чаша с стоящей
на ней десятифунтовой головкой сахару посредством трех перекрещенных студенческих шпаг.
— А я говорю: да; я скажу
тебе даже, что и твоя дружба к Любовь Сергеевне основана тоже
на том, что она считает
тебя богом.
— Ничего меня от
тебя не удивило, — отвечал Зухин, усаживаясь подле него
на нары, немножко с тем выражением, с каким доктор садится
на постель больного, — меня бы удивило, коли бы
ты на экзамены пришел, вот так-так. Да расскажи, где
ты пропадал и как это случилось?
Подожми ноги-то,
ты, — крикнул он повелительно, показав
на мгновение свои белые зубы,
на рекрута, который с левой стороны его лежал
на нарах, положив голову
на руку, и с ленивым любопытством смотрел
на нас.