— Так вот как вы, уж и большой стали! И мой Этьен, вы его помните, ведь он ваш троюродный… нет, не троюродный, а как это, Lise? моя
мать была Варвара Дмитриевна, дочь Дмитрия Николаича, а ваша бабушка Наталья Николаевна.
— Да, вот как мы родня, — продолжала она, — князь Иван Иваныч мне дядя родной и вашей
матери был дядя. Стало быть, двоюродные мы были с вашей maman, нет, троюродные, да, так. Ну, а скажите: вы были, мой друг, у кнезь Ивана?
Неточные совпадения
Кое-как сделав страшное усилие над собою, я встал, но уже не
был в состоянии поклониться, и выходя, провожаемый взглядами соболезнования
матери и дочери, зацепил за стул, который вовсе не стоял на моей дороге, — но зацепил потому, что все внимание мое
было устремлено на то, чтобы не зацепить за ковер, который
был под ногами.
— Ах, боже мой! как это смешно, что я все плачу. Я так любила вашу
мать, мы так дружны…
были… и…
Слезы ее казались искренни, и мне все думалось, что она не столько плакала об моей
матери, сколько о том, что ей самой
было не хорошо теперь, а когда-то, в те времена,
было гораздо лучше.
Про
мать он говорил с некоторой холодной и торжественной похвалой, как будто с целью предупредить всякое возражение по этому предмету; про тетку он отзывался с восторгом, но и с некоторой снисходительностью; про сестру он говорил очень мало и как будто бы стыдясь мне говорить о ней; но про рыженькую, которую по-настоящему звали Любовью Сергеевной и которая
была пожилая девушка, жившая по каким-то семейным отношениям в доме Нехлюдовых, он говорил мне с одушевлением.
В семействе Нехлюдовых такое натруженное место
была странная любовь Дмитрия к Любовь Сергеевне, возбуждавшая в сестре и
матери если не чувство зависти, то оскорбленное родственное чувство.
«А жалко, что я уже влюблен, — подумал я, — и что Варенька не Сонечка; как бы хорошо
было вдруг сделаться членом этого семейства: вдруг бы у меня сделалась и
мать, и тетка, и жена». В то же самое время, как я думал это, я пристально глядел на читавшую Вареньку и думал, что я ее магнетизирую и что она должна взглянуть на меня. Варенька подняла голову от книги, взглянула на меня и, встретившись с моими глазами, отвернулась.
Дмитрий завел с
матерью очень логическое рассуждение о том, что никак не может
быть прекрасен вид, в котором горизонт ограничен.
Мне кажется даже, что, ежели бы у нас
был брат,
мать или отец, которые бы не
были comme il faut, я бы сказал, что это несчастие, но что уж между мной и ими не может
быть ничего общего.
Мать и дочь
были совершенно других характеров и во многом различны между собою.
Но, несмотря на живой характер
матери и равнодушно рассеянную внешность дочери, что-то говорило вам, что первая никогда — ни прежде, ни теперь — ничего не любила, исключая хорошенького и веселенького, а что Авдотья Васильевна
была одна из тех натур, которые ежели раз полюбят, то жертвуют уже всею жизнию тому, кого они полюбят.
Воображаю, как, несмотря на то, что папа предложил ему мировой окончить тяжбу, Петр Васильевич
был мрачен и сердит за то, что пожертвовал своей карьерой
матери, а папа подобного ничего не сделал, как ничто не удивляло его и как папа, будто не замечая этой мрачности,
был игрив, весел и обращался с ним, как с удивительным шутником, чем иногда обижался Петр Васильевич и чему иногда против своего желания не мог не поддаваться.
Накануне этого официального извещения все в доме уже знали и различно судили об этом обстоятельстве. Мими не выходила целый день из своей комнаты и плакала. Катенька сидела с ней и вышла только к обеду, с каким-то оскорбленным выражением лица, явно заимствованным от своей
матери; Любочка, напротив,
была очень весела и говорила за обедом, что она знает отличный секрет, который, однако, она никому не расскажет.
Как бы то ни
было, я начинал находить больше удовольствия
быть с Дмитрием в гостиной его
матери, чем с ним одним с глазу на глаз.
Катенька, разумеется,
была на стороне
матери, между же нами и мачехой установились сразу, со дня ее приезда, какие-то странные, шуточные отношения.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и
мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Неточные совпадения
Городничий. Куда! куда!.. Рехнулась, матушка! Не извольте гневаться, ваше превосходительство: она немного с придурью, такова же
была и
мать ее.
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе
есть примеры другие — перед тобою
мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не
поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я в ноги поклонилася: // —
Будь жалостлив,
будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я
мать ему!.. — Упросишь ли? // В груди у них нет душеньки, // В глазах у них нет совести, // На шее — нет креста!
Хвалилась
мать — // Сынка спасла… // Знать, солона // Слеза
была!..
Не ветры веют буйные, // Не мать-земля колышется — // Шумит,
поет, ругается, // Качается, валяется, // Дерется и целуется // У праздника народ! // Крестьянам показалося, // Как вышли на пригорочек, // Что все село шатается, // Что даже церковь старую // С высокой колокольнею // Шатнуло раз-другой! — // Тут трезвому, что голому, // Неловко… Наши странники // Прошлись еще по площади // И к вечеру покинули // Бурливое село…