Неточные совпадения
«Христово
учение, вошедшее в сознание людей не посредством меча и насилия, говорят они, а посредством непротивления злу, посредством кротости, смирения и миролюбия, — только примером мира, согласия и
любви между своими последователями и может распространиться в мире.
«Эта первобытная церковь была его собственным идеалом общественного устройства, основанного на равенстве, свободе и братстве. Христианство, по мнению Хельчицкого, до сих пор хранит в себе эти основания, нужно только, чтоб общество возвратилось к его чистому
учению, и тогда оказался бы излишним всякий иной порядок, которому нужны короли и папы: во всем достаточно одного закона
любви…
Очень много было говорено по случаю моей книги о том, как я неправильно толкую те и другие места Евангелия, о том, как я заблуждаюсь, не признавая троицы, искупления и бессмертия души; говорено было очень многое, но только не то одно, что для всякого христианина составляет главный, существенный вопрос жизни: как соединить ясно выраженное в словах учителя и в сердце каждого из нас
учение о прощении, смирении, отречении и
любви ко всем: к ближним и к врагам, с требованием военного насилия над людьми своего или чужого народа.
Вместо всяких правил прежних исповеданий,
учение это выставляло только образец внутреннего совершенства, истины и
любви в лице Христа и последствия этого внутреннего совершенства, достигаемого людьми, — внешнего совершенства, предсказанного пророками, — царства божия, при котором все люди разучатся враждовать, будут все научены богом и соединены
любовью и лев будет лежать с ягненком.
Исполнение
учения только в безостановочном движении — в постигновении всё высшей и высшей истины, и всё в большем и большем осуществлении ее в себе всё большей и большей
любовью, а вне себя всё большим и большим осуществлением царства божия.
Заповеди же христианские (заповедь
любви не есть заповедь в тесном смысле слова, а выражение самой сущности
учения), пять заповедей нагорной проповеди — все отрицательные и показывают только то, чего на известной степени развития человечества люди могут уже не делать.
Таково одно недоразумение людей научных относительно значения и смысла
учения Христа; другое, вытекающее из этого же источника, состоит в замене христианского требования
любви к богу и служения ему
любовью и служением людям — человечеству.
Мнение это совершенно ошибочно. Христианское
учение и
учение позитивистов, коммунистов и всех проповедников всемирного братства людей, основанное на выгодности этого братства, не имеют ничего общего между собой и отличаются друг от друга в особенности тем, что
учение христианское имеет твердые, ясные основы в душе человеческой;
учение же
любви к человечеству есть только теоретический вывод по аналогии.
Учение о
любви к одному человечеству имеет в основе своей общественное жизнепонимание.
Христианское
учение есть указание человеку на то, что сущность его души есть
любовь, что благо его получается не оттого, что он будет любить того-то и того-то, а оттого, что он будет любить начало всего — бога, которого он сознает в себе
любовью, и потому будет любить всех и всё.
Таковы два главные недоразумения относительно христианского
учения, из которых вытекает большинство ложных суждений о нем. Одно — что
учение Христа поучает людей, как прежние
учения, правилам, которым люди обязаны следовать, и что правила эти неисполнимы; другое — то, что всё значение христианства состоит в
учении о выгодном сожитии человечества как одной семьи, для чего, не упоминая о
любви к богу, нужно только следовать правилу
любви к человечеству.
Причина непонимания — и в недоразумениях о неисполнимости
учения, и о том, что оно должно быть заменено
учением о
любви к человечеству, но главная причина, породившая все эти недоразумения, — та, что
учение Христа считается таким
учением, которое можно принять или не принять, не изменяя своей жизни.
Мы все знаем и не можем не знать, если бы даже мы никогда и не слыхали и не читали ясно выраженной этой мысли и никогда сами не выражали ее, мы, всосав это носящееся в христианском воздухе сознание, — все, всем сердцем знаем и не можем не знать ту основную истину христианского
учения, ту, что мы все сыны одного отца, все, где бы мы ни жили и на каком бы языке ни говорили, — все братья и подлежим только одному закону
любви, общим отцом нашим вложенному в наши сердца.
Но для каждого искреннего и серьезного человека нашего времени не может не быть очевидной несовместимость истинного христианства —
учения смирения, прощения обид,
любви — с государством, с его величанием, насилиями, казнями и войнами.
Для покорения христианству диких народов, которые нас не трогают и на угнетение которых мы ничем не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их в покое, а в случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать на них только христианским к ним отношением, христианским
учением, доказанным истинными христианскими делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства,
любви, мы, вместо этого, начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их и устанавливаем среди них наши порядки, обучаем их насилию и всем приемам его, т. е. следованию одному животному закону борьбы, ниже которого не может спуститься человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы скрыть от них всё, что есть в нас христианского.
Но когда я говорил, что такого ограничения не сделано в божьем законе, и упоминал об обязательном для всех христианском
учении братства, прощения обид,
любви, которые никак не могли согласоваться с убийством, люди из народа обыкновенно соглашались, но уже с своей стороны задавали мне вопрос: каким же образом делается то, спрашивали они, что правительство, которое, по их понятиям, не может ошибаться, распоряжается, когда нужно, войсками, посылая их на войну, и казнями преступников?
Неточные совпадения
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна: она дала нравственную опору Алексею Александровичу в сознании ее
любви и уважения к нему и в особенности в том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его в христианство, то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника того нового объяснения христианского
учения, которое распространилось в последнее время в Петербурге.
— Я — смешанных воззрений. Роль экономического фактора — признаю, но и роль личности в истории — тоже. Потом — материализм: как его ни толкуйте, а это
учение пессимистическое, революции же всегда делались оптимистами. Без социального идеализма, без пафоса
любви к людям революции не создашь, а пафосом материализма будет цинизм.
Он сравнивал ее с другими, особенно «новыми» женщинами, из которых многие так любострастно поддавались жизни по новому
учению, как Марина своим
любвям, — и находил, что это — жалкие, пошлые и более падшие создания, нежели все другие падшие женщины, уступавшие воображению, темпераменту, и даже золоту, а те будто бы принципу, которого часто не понимали, в котором не убедились, поверив на слово, следовательно, уступали чему-нибудь другому, чему простодушно уступала, например, жена Козлова, только лицемерно или тупо прикрывали это принципом!
— Пусть драпировка, — продолжала Вера, — но ведь и она, по вашему же
учению, дана природой, а вы хотите ее снять. Если так, зачем вы упорно привязались ко мне, говорите, что любите, — вон изменились, похудели!.. Не все ли вам равно, с вашими понятиями о
любви, найти себе подругу там в слободе или за Волгой в деревне? Что заставляет вас ходить целый год сюда, под гору?
Единственная вещь, которую можно было продолжать честно и с
любовью, — это
ученье.