Неточные совпадения
Они знают, что они в
рабстве и гибнут в нужде и мраке для
того, чтобы служить похотям меньшинства, держащего их в
рабстве. Они знают и высказывают это. И это сознание не только увеличивает, но составляет сущность их страдания.
«Особенность раба в
том, что он в руках своего хозяина есть вещь, орудие, а не человек. Таковы солдаты, офицеры, генералы, идущие на убиение и на убийство по произволу правителя или правителей.
Рабство военное существует, и это худшее из
рабств, особенно теперь, когда оно посредством обязательной службы надевает цепи на шеи всех свободных и сильных людей нации, чтобы сделать из них орудия убийства, палачей, мясников человеческого мяса, потому что только для этого их набирают и вышколивают…
Рабство было противно всем
тем нравственным началам, которые проповедовал Платон и Аристотель, а между
тем ни
тот, ни другой не видели этого, потому что отрицание
рабства разрушало всю
ту жизнь, которой они жили.
То же происходит и в нашем мире.
Для
того, чтобы можно было это делать, уже давно выработались такие заботы о трезвости, которые не могут нарушить пьянства; такие заботы об образовании, которые не только не мешают невежеству, но только усиливают его; такие заботы о свободе и конституции, которые не мешают деспотизму; такие заботы о рабочих, которые не освобождают их от
рабства; такое христианство, которое не разрушает, а поддерживает правительства.
Обыкновенно думают, что войска усиливаются правительствами только для обороны государства от других государств, забывая
то, что войска нужны прежде всего правительствам для обороны себя от своих подавленных и приведенных в
рабство подданных.
В худшем же случае будет
то, что при всех
тех же прежних условиях
рабства меня еще пошлют на войну, где я вынужден буду убивать ничего не сделавших мне людей чужих народов, где могу быть искалечен и убит и где могу попасть в такое место, как это бывало в Севастополе и как бывает во всякой войне, где люди посылаются на верную смерть, и, что мучительнее всего, могу быть послан против своих же соотечественников и должен буду убивать своих братьев для династических или совершенно чуждых мне правительственных интересов.
Весь длинный 1800-летний ход жизни христианских народов неизбежно привел их опять к обойденной ими необходимости решения вопроса принятия или непринятия учения Христа и вытекающего из него для общественной жизни решения вопроса о противлении или непротивлении злу насилием, но только с
тою разницею, что прежде люди могли принять и не принять решение, данное христианством, теперь же это решение стало неизбежно, потому что оно одно избавляет их от
того положения
рабства, в котором они, как в тенетах, запутали сами себя.
Положение нашего христианского человечества, если посмотреть на него извне, с своей жестокостью и своим
рабством людей, действительно ужасно. Но если посмотреть на него со стороны его сознания,
то зрелище представляется совершенно другое.
И вот, с одной стороны, люди, христиане по имени, исповедующие свободу, равенство, братство, рядом с этим готовы во имя свободы к самой рабской, униженной покорности, во имя равенства к самым резким и бессмысленным, только по внешним признакам, разделениям людей на высших, низших, своих союзников и врагов, и во имя братства — готовы убивать этих братьев [
То, что у некоторых народов, у англичан и американцев, нет еще общей воинской повинности (хотя у них уже раздаются голоса в пользу ее), а вербовка и наем солдат,
то это нисколько не изменяет положения
рабства граждан по отношению правительств.
Одно из поразительных явлений нашего времени это —
та проповедь
рабства, которая распространяется в массах не только правительствами, которым это нужно, но
теми людьми, которые, проповедуя социалистические теории, считают себя поборниками свободы.
В самом деле, можно ли представить себе более поразительный пример
того, как люди сами секут себя, чем
та покорность, с которой люди нашего времени исполняют возлагаемые на них
те самые обязанности, которые приводят их в
рабство, в особенности воинскую повинность. Люди, очевидно, порабощают сами себя, страдают от этого
рабства и верят
тому, что это так и надо, что это ничего и не мешает освобождению людей, которое готовится где-то и как-то, несмотря на всё увеличивающееся и увеличивающееся
рабство.
Живет спокойно такой человек: вдруг к нему приходят люди и говорят ему: во-1-х, обещайся и поклянись нам, что ты будешь рабски повиноваться нам во всем
том, что мы предпишем тебе, и будешь считать несомненной истиной и подчиняться всему
тому, что мы придумаем, решим и назовем законом; во-вторых, отдай часть твоих трудов в наше распоряжение; мы будем употреблять эти деньги на
то, чтобы держать тебя в
рабстве и помешать тебе противиться насилием нашим распоряжениям; в-3-х, избирай и сам избирайся в мнимые участники правительства, зная при этом, что управление будет происходить совершенно независимо от
тех глупых речей, которые ты будешь произносить с подобными тебе, и будет происходить по нашей воле, по воле
тех, в руках кого войско; в-четвертых, в известное время являйся в суд и участвуй во всех
тех бессмысленных жестокостях, которые мы совершаем над заблудшими и развращенными нами же людьми, под видом тюремных заключений, изгнаний, одиночных заключений и казней.
И потому даже и в этом случае выгоднее рисковать
тем, что меня сошлют, запрут в тюрьму и даже казнят, чем
тем, что по моей же вине я проживу всю жизнь в
рабстве у дурных людей, могу быть разорен вторгнувшимся неприятелем, им по-дурацки искалечен и убит, отстаивая пушку, или никому не нужный клочок земли, или глупую тряпку, называемую знаменем.
Но нет: люди общественного жизнепонимания находят, что поступать так не нужно и даже вредно для достижения цели освобождения людей от
рабства, а надо продолжать, как
те мужики станового, сечь друг друга, утешая себя
тем, что
то, что мы болтаем в палатах и на собраниях, составляем союзы рабочих, гуляем 1-го мая по улицам, делаем заговоры и исподтишка дразним правительство, которое сечет нас, что это сделает всё
то, что мы, всё больше и больше закабаляя себя, очень скоро освободимся.
И вот тут-то, когда правительства перед людьми, исповедующими христианство, находятся в таком беззащитном положении, и недостает только очень малого для
того, чтобы рушилась вся эта кажущаяся столь могущественной и столькими веками воздвигавшаяся сила, тут-то общественные деятели проповедуют
то, что не только не надо, но вредно, безнравственно даже каждому отдельно освобождаться от
рабства.
Неточные совпадения
Довольно демон ярости // Летал с мечом карающим // Над русскою землей. // Довольно
рабство тяжкое // Одни пути лукавые // Открытыми, влекущими // Держало на Руси! // Над Русью оживающей // Святая песня слышится, //
То ангел милосердия, // Незримо пролетающий // Над нею, души сильные // Зовет на честный путь.
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в
том одном, что законно… и что угнетать
рабством себе подобных беззаконно.
Уважение к старшим исчезло; агитировали вопрос, не следует ли, по достижении людьми известных лет, устранять их из жизни, но корысть одержала верх, и порешили на
том, чтобы стариков и старух продать в
рабство.
Первые годы жизни Клима совпали с годами отчаянной борьбы за свободу и культуру
тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в
рабстве крепостного права.
— Именно, Анна Андреевна, — подхватил я с жаром. — Кто не мыслит о настоящей минуте России,
тот не гражданин! Я смотрю на Россию, может быть, с странной точки: мы пережили татарское нашествие, потом двухвековое
рабство и уж конечно потому, что
то и другое нам пришлось по вкусу. Теперь дана свобода, и надо свободу перенести: сумеем ли? Так же ли по вкусу нам свобода окажется? — вот вопрос.