Неточные совпадения
И поэтому, как для того, чтобы вернее обеспечить жизнь, собственность,
свободу, общественное спокойствие и частное благо
людей, так и для того, чтобы исполнить волю того, кто есть царь царствующих и господь господствующих, мы от всей души принимаем основное учение непротивления злу злом, твердо веруя, что это учение, отвечая всем возможным случайностям и выражая волю бога, в конце концов должно восторжествовать над всеми злыми силами.
В-5-х, конгресс выразил убеждение, что учение о правах
человека требует, чтобы народы дикие и слабые, их собственность и их
свобода находили защиту от несправедливости и злоупотреблений и чтобы эти народы были ограждаемы от пороков, столь распространенных между народами, так называемыми цивилизованными.
Но есть
люди, которые верят в это, занимаются конгрессами мира, читают речи, пишут книжки, и правительства, разумеется, выражают этому сочувствие, делают вид, что поддерживают это, так же, как они делают вид, что они поддерживают общества трезвости, тогда как большею частью живут пьянством народа; так же, как делают вид, что поддерживают образование, тогда как сила их держится только на невежестве; так же, как делают вид, что поддерживают
свободу конституции, тогда как их сила держится только на отсутствии
свободы; делают вид, что заботятся об улучшении быта рабочих, тогда как на подавленности рабочего основано их существование; делают вид, что поддерживают христианство, тогда как христианство разрушает всякое правительство.
«Человечество создано для того, чтобы жить и жить со
свободой усовершенствования и улучшения своей судьбы, своего состояния путем мирного труда. Всеобщее согласие, которого добивается и которое проповедует всемирный конгресс мира, представляет из себя, быть может, только прекрасную мечту, но во всяком случае мечту, самую прекрасную из всех.
Человек всегда имеет перед глазами обетованную землю будущего, жатва будет поспевать, не опасаясь вреда от гранат и пушечных колес.
Заставить же
человека делать не то, что он хочет, а то, чего он не хочет, может только физическое насилие или угроза им, т. е. лишение
свободы, побои, увечья или легко исполнимые угрозы совершения этих действий.
Третьи, не признающие Христа богом, считают, что спасение
людей произойдет через медленный, постепенный прогресс, при котором основы жизни языческой заменятся понемногу основами
свободы, равенства, братства, т. е. христианскими основами; четвертые, проповедующие общественное переустройство, считают, что спасение произойдет тогда, когда посредством насильственного переворота
люди будут принуждены к общности имущества, отсутствию правительств, коллективному, а не индивидуальному труду, т. е. к осуществлению одной из сторон христианского учения.
И когда его выпускают, он как встрепанный возвращается в прежнюю жизнь и продолжает толковать о достоинстве
человека,
свободе, равенстве и братстве.
И вот, с одной стороны,
люди, христиане по имени, исповедующие
свободу, равенство, братство, рядом с этим готовы во имя
свободы к самой рабской, униженной покорности, во имя равенства к самым резким и бессмысленным, только по внешним признакам, разделениям
людей на высших, низших, своих союзников и врагов, и во имя братства — готовы убивать этих братьев [То, что у некоторых народов, у англичан и американцев, нет еще общей воинской повинности (хотя у них уже раздаются голоса в пользу ее), а вербовка и наем солдат, то это нисколько не изменяет положения рабства граждан по отношению правительств.
Если же говорится о даровании или отнятии
свободы от христиан, то, очевидно, говорится не о действительных христианах, а о
людях, только называющих себя христианами. Христианин не может не быть свободен потому, что достижение поставленной им для себя цели никем и ничем не может быть воспрепятствовано или хотя бы задержано.
«Познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Иоан. VIII, 32). Если бы было сомнение в том, что христианство есть истина, то та полная
свобода, ничем не могущая быть стесненной, которую испытывает
человек, как скоро он усваивает христианское жизнепонимание, была бы несомненным доказательством его истинности.
Одно из поразительных явлений нашего времени это — та проповедь рабства, которая распространяется в массах не только правительствами, которым это нужно, но теми
людьми, которые, проповедуя социалистические теории, считают себя поборниками
свободы.
Всякий атаман разбойников все-таки ограничен тем, что
люди, составляющие его шайку, удерживают хотя долю человеческой
свободы и могут воспротивиться совершению противных своей совести дел.
Для каждого
человека есть всегда истины, не видимые ему, не открывшиеся еще его умственному взору, есть другие истины, уже пережитые, забытые и усвоенные им, и есть известные истины, при свете его разума восставшие перед ним и требующие своего признания. И вот в признании или непризнании этих-то истин и проявляется то, что мы сознаем своей
свободой.
Человек был бы несвободен, если бы он не знал никакой истины, и точно так же не был бы свободен и даже не имел бы понятия о
свободе, если бы вся истина, долженствующая руководить его в жизни, раз навсегда, во всей чистоте своей, без примеси заблуждений была бы открыта ему.
Такая
свобода, в таких узких пределах, кажется
людям столь ничтожною, что они не замечают ее; одни (детерминисты) считают эту долю
свободы столь малою, что вовсе не признают ее; другие, защитники полной
свободы, имея в виду свою воображаемую
свободу, пренебрегают этой кажущейся им ничтожной степенью
свободы.
Свобода, заключенная между пределами незнания истины и признания известной степени ее, кажется
людям не
свободою, тем более, что, хочет или не хочет
человек признать открывшуюся ему истину, он неизбежно будет принужден к исполнению ее в жизни.
Лошадь, запряженная вместе с другими в воз, не свободна не идти впереди воза. И если она не везет, воз будет бить ее по ногам, и она пойдет туда же, куда пойдет воз, и будет невольно везти его. Но, несмотря на эту ограниченную
свободу, она свободна сама везти воз или быть влекомой им. То же и с
человеком.
Велика ли, невелика ли эта
свобода в сравнении с той фантастической
свободой, которую мы бы хотели иметь,
свобода эта одна несомненно существует, и
свобода эта есть
свобода, и в этой
свободе заключается благо, доступное
человеку.
И мало того, что
свобода эта дает благо
людям, она же есть и единственное средство совершения того дела, которое делается жизнью мира.
Неточные совпадения
Она никогда не испытает
свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с
человеком чужим, независимым, с которым она не может жить одною жизнью.
Я вошел в переднюю;
людей никого не было, и я без доклада, пользуясь
свободой здешних нравов, пробрался в гостиную.
Это был
человек лет семидесяти, высокого роста, в военном мундире с большими эполетами, из-под воротника которого виден был большой белый крест, и с спокойным открытым выражением лица.
Свобода и простота его движений поразили меня. Несмотря на то, что только на затылке его оставался полукруг жидких волос и что положение верхней губы ясно доказывало недостаток зубов, лицо его было еще замечательной красоты.
Там была
свобода и жили другие
люди, совсем непохожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его.
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые
люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных
людях, когда самая
свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.