Всем
русским критикам всё значение проповеди Христа представлялось только в том, что она как будто им назло мешает известной деятельности, направленной против того, что ими в данную минуту считается злом, так что выходило, что на принцип непротивления злу насилием нападали два противоположные лагеря: консерваторы потому, что этот принцип препятствовал их деятельности противления злу, производимому революционерами, их преследованиям и казням; революционеры же потому, что этот принцип препятствовал противлению злу, производимому консерваторами и их ниспровержению.
Кроме того,
русские критики указывали и на то, что приложение к жизни заповеди о непротивлении злу насилием, своротило бы человечество с того пути цивилизации, по которому оно идет. Путь же цивилизации, по которому идет европейское человечество, есть, по их мнению, тот самый, по которому и должно всегда идти всё человечество.
Неточные совпадения
Книга моя, как я и ожидал, была задержана
русской цензурой, но отчасти вследствие моей репутации как писателя, отчасти потому, что она заинтересовала людей, книга эта распространилась в рукописях и литографиях в России и в переводах за границей и вызвала, с одной стороны, от людей, разделяющих мои мысли, ряд сведений о сочинениях, писанных об этом же предмете, с другой стороны, ряд
критик на мысли, высказанные в самой книге.
Критики на мою книгу, как
русские, так и иностранные, разделяются на два главные рода:
критики религиозные — людей, считающих себя верующими, и
критики светские — вольнодумные.
Такой взгляд на Христа и его учение вытекает из моей книги. Но, к удивлению моему, из числа в большом количестве появившихся на мою книгу
критик, не было ни одной, ни
русской, ни иностранной, которая трактовала бы предмет с той самой стороны, с которой он изложен в книге, т. е. которая посмотрела бы на учение Христа как на философское, нравственное и социальное (говоря опять языком научных людей) учение. Ни в одной
критике этого не было.
Русские светские
критики, поняв мою книгу так, что всё ее содержание сводится к непротивлению злу, и поняв самое учение о непротивлении злу (вероятно, для удобства возражения) так, что оно будто бы запрещает всякую борьбу со злом,
русские светские
критики с раздражением напали на это учение и весьма успешно в продолжение нескольких лет доказывали, что учение Христа неправильно, так как оно запрещает противиться злу.
Русские светские
критики, очевидно не зная всего того, что было сделано по разработке вопроса о непротивлении злу, и даже иногда как будто предполагая, что это я лично выдумал правило непротивления злу насилием, нападали на самую мысль, опровергая, извращая ее и с большим жаром выставляя аргументы, давным-давно уже со всех сторон разобранные и опровергнутые, доказывали, что человек непременно должен (насилием) защищать всех обиженных и угнетенных и что поэтому учение о непротивлении злу насилием есть учение безнравственное.
Рассуждая о моей книге и вообще о евангельском учении, как оно выражено в нагорной проповеди, иностранные
критики утверждали, что такое учение не есть собственно христианское (христианское учение, по их мнению, есть католицизм и протестантство) — учение же нагорной проповеди есть только ряд очень милых непрактических мечтаний du charmant docteur, как говорит Ренан, годных для наивных и полудиких обитателей Галилеи, живущих за 1800 лет назад, и для
русских полудиких мужиков — Сютаева, Бондарева и
русского мистика Толстого, но никак не приложимых к высокой степени европейской культуры.
Сартр в своих статьях о литературе иногда говорит то, что в России в 60-е годы говорили
русские критики Чернышевский, Добролюбов, Писарев, но выражает это в более утонченной форме.
Но ведь есть такие деликатные читатели, которые непременно захотят дочитать до конца, чтобы не ошибиться в беспристрастном суждении; таковы, например, все
русские критики.
Но наследие Достоевского и Л. Толстого, которых не способны были оценить старые
русские критики, проблематика этих русских гениев очень чувствовалась.
Вот с какими мнениями столкнулся г. Павлов даже в почтенных представителях
русской критики, не говоря уже о тех, которые благомыслящими людьми обвиняются в презрении к науке и в отрицании всего высокого!
Неточные совпадения
—
Критика — законна. Только — серебро и медь надобно чистить осторожно, а у нас металлы чистят тертым кирпичом, и это есть грубое невежество, от которого вещи страдают. Европа весьма величественно распухла и многими домыслами своими, конечно, может гордиться. Но вот, например, европейская обувь, ботинки разные, ведь они не столь удобны, как наш
русский сапог, а мы тоже начали остроносые сапоги тачать, от чего нам нет никакого выигрыша, только мозоли на пальцах. Примерчик этот возьмите иносказательно.
«Мы полагаем, что настало время, когда история повелительно требует от честных и разумных
русских людей, чтобы они подвергли это самобытное всестороннему изучению, безбоязненной
критике.
Большое дело, совершенное Владимиром Соловьевым для
русского сознания, нужно видеть прежде всего в его беспощадной
критике церковного национализма, в его вечном призыве к вселенскому духу Христову, к освобождению Христова духа из плена у национальной стихии, стихии натуралистической.
Западные
критики меня ценили гораздо более, чем
критики русские, которые никогда не имели ко мне особенной любви и внимания.
Он пытался раскрыть религиозный смысл творчества великих
русских гениев, хотя его
критика была слишком схематической.