Неточные совпадения
«Христово учение, вошедшее в сознание людей не посредством меча и
насилия, говорят они, а посредством непротивления
злу, посредством кротости, смирения и миролюбия, — только примером мира, согласия и любви между своими последователями и может распространиться в мире.
История человечества наполнена доказательствами того, что физическое
насилие не содействует нравственному возрождению, и что греховные наклонности человека могут быть подавлены лишь любовью, что
зло может быть уничтожено только добром, что не должно надеяться на силу руки, чтоб защищать себя от
зла, что настоящая безопасность для людей находится в доброте, долготерпении и милосердии, что лишь кроткие наследуют землю, а поднявшие меч от меча погибнут.
Следуя основному нашему правилу непротивления
злу злом, мы не можем производить заговоров, смут или
насилий.
Несравненно безопаснее поступать справедливо, чем несправедливо; сносить обиду, чем противиться ей
насилием, — безопаснее даже в отношении к настоящей жизни. Если бы все люди не противились
злу злом, наш мир был бы блажен.
Но один ли, или тысячи людей, твердо решивших не противиться
злу злом, всё равно среди просвещенных ли, или среди диких ближних, гораздо больше безопасны от
насилия, чем те, которые полагаются на
насилие.
Если бы таких было большинство, то они установили бы управление любви и доброжелательства даже над обижающими, никогда не противясь
злу злом, никогда не употребляя
насилия.
И еще ярче высказано отрицание такого ограничения в словах, сказанных Петру при его попытке воспротивиться
насилием злу, направленному против Иисуса (Мф. XXVI, 52).
Кроме того, оправдание
насилия, употребленного над ближним для защиты другого ближнего от худшего
насилия, всегда неверно, потому что никогда при употреблении
насилия против не совершившегося еще
зла нельзя знать, какое
зло будет больше —
зло ли моего
насилия, или того, от которого я хочу защищать.
Второй ответ — не противиться
насилием тому, что мы считаем
злом, до тех пор, пока мы не нашли общего критериума, — этот ответ предложен Христом.
Можно находить, что ответ, данный Христом, неправилен; можно выставить на место его другой, лучший, найдя такой критериум, который для всех несомненно и одновременно определял бы
зло; можно просто не сознавать сущности вопроса, как не сознают этого дикие народы, но нельзя, как это делают ученые критики христианского учения, делать вид, что вопроса никакого вовсе и не существует или что признание за известными лицами или собраниями людей (тем менее, когда эти люди мы сами) права определять
зло и противиться ему
насилием разрешает вопрос; тогда как мы все знаем, что такое признание нисколько не разрешает вопроса, так как всегда есть люди, не признающие за известными людьми или собраниями этого права.
Идеал — никогда ни для какой цели не употреблять
насилия; заповедь, указывающая степень, ниже которой вполне возможно не спускаться, — не платить
злом за
зло, терпеть обиды, отдавать рубаху. И это четвертая заповедь.
«Государство, — говорят нам, — необходимо нужно, во-первых, потому, что без государства я и все мы не были бы ограждены от
насилия и нападения
злых людей; во-вторых, без государства мы бы были дикими и не имели бы ни религиозных, ни образовательных, ни воспитательных, ни торговых, ни путесообщительных, ни других общественных учреждений; и, в-третьих, потому, что без государства мы бы были подвержены порабощению нас соседними народами».
«Без государства, — говорят нам, — мы бы были подвержены
насилиям и нападениям
злых людей в нашем же отечестве».
Но кто же эти среди нас
злые люди, от
насилия и нападения которых спасает нас государство и его войско?
И для этого с древнейших времен люди стали придумывать такие определения
зла, которые бы были обязательны для всех. И за такие определения
зла, обязательные для всех, выдавались то постановления законов, которые, предполагалось, были получены сверхъестественным путем, то веления людей или собраний людей, которым приписывалось свойство непогрешимости. Люди употребляли
насилие против других людей и уверяли себя и других, что
насилие это они употребляли против
зла, признанного всеми.
Но чем дальше жили люди, чем сложнее становились их отношения, тем более становилось очевидным, что противиться
насилием тому, что каждым считается
злом, — неразумно, что борьба от этого не уменьшается и что никакие людские определения не могут сделать того, чтобы то, что считается
злом одними людьми, считалось бы таковым и другими.
Уже во времена появления христианства, в том месте, где оно появилось, в Римской империи для большого числа людей было ясно, что то, что Нероном и Калигулой считается
злом, которому надо противиться
насилием, не может считаться
злом другими людьми.
Учение это было принято тогда только самым малым числом учеников, большинство же людей, в особенности все те, которые властвовали над людьми, и после номинального принятия христианства продолжало для себя держаться правила противления
насилием тому, что ими считалось
злом. Так шло это при римских и византийских императорах, так продолжалось это и после.
Несостоятельность принципа авторитетного определения того, чтò есть
зло, и противления ему
насилием, уже очевидная в первые века христианства, стала еще очевиднее при разложении Римской империи на многие равноправные государства, при их вражде между собою и при внутренней борьбе, происходившей в государствах.
Решителем того, что должно было считать
злом и чему противиться
насилием, был то папа, то император, то король, то собрание выбранных, то весь народ.
Но как внутри, так и вне государства всегда находились люди, не признававшие для себя обязательными ни постановлений, выдаваемых за веление божества, ни постановлений людей, облеченных святостью, ни учреждений, долженствовавших представлять волю народа; и люди, которые считали добром то, что существующие власти считали
злом, и таким же
насилием, которое употреблялось против них, боролись против властей.
Сделалось то, что есть теперь: одни люди совершают
насилия уже не во имя противодействия
злу, а во имя своей выгоды или прихоти, а другие люди подчиняются
насилию не потому, что они считают, как это предполагалось прежде, что
насилие делается над ними во имя избавления их от
зла и для их добра, а только потому, что они не могут избавиться от
насилия.
Если римлянин, средневековый, наш русский человек, каким я помню его за 50 лет тому назад, был несомненно убежден в том, что существующее
насилие власти необходимо нужно для избавления его от
зла, что подати, поборы, крепостное право, тюрьмы, плети, кнуты, каторги, казни, солдатство, войны так и должны быть, — то ведь теперь редко уже найдешь человека, который бы не только верил, что все совершающиеся
насилия избавляют кого-нибудь от какого-нибудь
зла, но который не видел бы ясно, что большинство тех
насилий, которым он подлежит и в которых отчасти принимает участие, суть сами по себе большое и бесполезное
зло.
Если социалисты и коммунисты считают
злом индивидуалистическое капиталистическое устройство общества, анархисты считают
злом и самое правительство, то есть и монархисты, консерваторы, капиталисты, считающие
злом социалистическое, коммунистическое устройство и анархию; и все эти партии не имеют иного, кроме
насилия, средства соединить людей.
Но ведь властвовать значит насиловать, насиловать значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается
насилие, и чего, наверное, для себя не желал бы тот, который совершает
насилие; следовательно, властвовать значит делать другому то, чего мы не хотим, чтобы нам делали, т. е. делать
злое.
Покоряться значит предпочитать терпение
насилию. Предпочитать же терпение
насилию значит быть добрым или хоть менее
злым, чем те, которые делают другим то, что не желают себе.
«Устранение государственного
насилия в том случае, если в обществе не все люди стали истинными христианами, сделает только то, что
злые будут властвовать над добрыми и безнаказанно насиловать их!» — говорят защитники существующего строя жизни.
Так что будет или не будет упразднено государственное
насилие, положение людей добрых, насилуемых людьми
злыми, от этого не изменится.
И потому те
злые, против которых, по вашему же рассуждению, несомненно нужно употреблять
насилие, — это вы сами», — должны сказать насильникам насилуемые люди.
Так что то самое, чем защитники государственности пугают людей, тем, что если бы не было насилующей власти, то
злые властвовали бы над добрыми, это-то самое, не переставая, совершалось и совершается в жизни человечества, а потому упразднение государственного
насилия не может ни в каком случае быть причиною увеличения
насилия злых над добрыми.
«Государственное
насилие может быть прекращено только тогда, когда уничтожатся
злые люди среди общества», — говорят защитники существующего строя, подразумевая под этим то, что так как
злые люди всегда будут, то
насилие никогда не прекратится.
И это было бы справедливо, но только тогда, когда было бы то, что ими предполагается, — именно, что насилующие суть более добрые и что единственное средство избавления людей от
зла есть
насилие.
Но так как этого нет, а есть обратное, именно, что не более добрые насилуют
злых, а более
злые насилуют добрых и что кроме
насилия, никогда не прекращающего
зла, есть другое средство уничтожения
насилия, то утверждение о том, что
насилие никогда не прекратится, несправедливо.
Насилие уменьшается и уменьшается и, очевидно, должно прекратиться, но не так, как представляют это себе некоторые защитники существующего строя, тем, что люди, подлежащие
насилию, вследствие воздействия на них правительств, будут делаться всё лучше и лучше (вследствие этого они, напротив, становятся всегда хуже), а вследствие того, что так как все люди постоянно становятся лучше и лучше, то и наиболее
злые люди, находящиеся во власти, становясь всё менее и менее
злыми, сделаются уже настолько добры, что станут неспособны употреблять
насилие.
Карл V, Иоанн IV, Александр I, познав всю тщету и
зло власти, оказывались от нее, потому что видели уже всё
зло ее и были не в силах спокойно пользоваться
насилием как добрым делом, как они делали это прежде.
Изведав опытом, под влиянием христианского воздействия, тщету плодов
насилия, люди иногда в одном, иногда через несколько поколений утрачивают те пороки, которые возбуждаются страстью к приобретению власти и богатства, и, становясь менее жестокими, не удерживают своего положения и вытесняются из власти другими, менее христианскими, более
злыми людьми и возвращаются в низшие по положению, но высшие по нравственности слои общества, увеличивая собой средний уровень христианского сознания всех людей.
И потому утверждение защитников государственного строя о том, что если упразднить государственное
насилие, то
злые будут властвовать над добрыми, не только не доказывает того, чтобы это (властвование
злых над добрыми) было опасно, так как это самое и происходит, но, напротив, доказывает то, что государственное
насилие, дающее возможность
злым властвовать над добрыми, и есть то
зло, которое желательно уничтожить и которое постоянно уничтожается самою жизнью.
И потому несправедливо утверждение защитников существующего строя о том, что если
насилие только едва удерживает
злые, нехристианские элементы человечества от нападения на нас, то упразднение
насилия и замена его общественным мнением не оградят человечества.
Люди нашего времени, пользующиеся держащимся
насилием порядком вещей и вместе с тем уверяющие, что они очень любят своих ближних и совсем не замечают того, что они всей своей жизнью делают
зло этим ближним, подобны человеку, непрестанно грабившему людей, который бы, будучи, наконец, захвачен с поднятым ножом над отчаянным криком зовущей себе на помощь жертвой, уверял бы, что он не знал, что то, что он делал, было неприятно тому, кого он грабил и собирался резать.