Марии Семеновне стало сначала жутко, потом грустно. Но когда она вошла в дом и раздала гостинцы и старику и маленькому золотушному племяннику Феде и приласкала визжавшую от радости Трезорку, ей опять
стало хорошо, и она, отдав деньги отцу, взялась за работу, которая никогда не переводилась у ней.
Неточные совпадения
— Не хочу с тобой говорить, — сказала жена и ушла в свою комнату и
стала вспоминать, как в ее семье не хотели выдавать ее замуж, считая мужа ее гораздо ниже по положению, и как она одна настояла на этом браке; вспомнила про своего умершего ребенка, равнодушие мужа к этой потере и возненавидела мужа так, что подумала о том, как бы
хорошо было, если бы он умер.
Ничего не зная о хозяйстве (он был сын польского шляхтича), он так
хорошо занялся хозяйством, что разоренное имение в 300 десятин через 10 лет
стало образцовым.
— Ну,
хорошо же. Сотский, сведи его в
стан.
И Василий
стал всё больше и больше думать о том, как бы сделать, чтобы сразу захватить побольше денег.
Стал он вспоминать, как он прежде пользовался, и решил, что не так надо делать, что надо не так, как прежде, ухватить где плохо лежит, а вперед обдумать, вызнать и сделать чисто, чтобы никаких концов не оставить. К рожеству богородицы сняли последнюю антоновку. Хозяин попользовался
хорошо и всех караульщиков и Василья расчел и отблагодарил.
Кончилось ничем, и всё бы прошло
хорошо, но на другой день у обедни Мисаил сказал проповедь о зловредности совратителей, о том, что они достойны всякой кары, и в народе, выходившем из церкви,
стали поговаривать о том, что стоило бы проучить безбожников, чтобы они не смущали народ.
Но, когда через месяц дело, переданное в военный суд, было решено тем, что 8 человек были приговорены к каторжным работам, а двое, белобородый старик и черномазый цыганок, как его звали, были приговорены к повешению, она почувствовала что-то неприятное. Но неприятное сомнение это, под влиянием торжественности суда, скоро прошло. Если высшее начальство признает, что надо, то,
стало быть, это
хорошо.
Сначала шло
хорошо, но что дальше, то хуже. «Il devenait de plus en plus agressif», [Он
становился всё более и более агрессивным,] как сказала потом императрица. Он громил всех. Говорил о казни. И приписывал необходимость казни дурному правлению. Разве в христианской стране можно убивать людей?
Большая часть площади, которая занята теперь под пашней и покосом, недавно еще была болотом, но поселенцы, по совету г. Я., выкопали канаву до Найбы, в сажень глубины, и теперь
стало хорошо.
Его голый затылок, с косицами крашеных волос и засаленной анненской лентой на галстухе цвета воронова крыла,
стал хорошо известен всем скучливым и бледным юношам, угрюмо скитающимся во время танцев вокруг игорных столов.
Я помню себя лежащим ночью то в кроватке, то на руках матери и горько плачущим: с рыданием и воплями повторял я одно и то же слово, призывая кого-то, и кто-то являлся в сумраке слабоосвещенной комнаты, брал меня на руки, клал к груди… и мне
становилось хорошо.
Да, уже прошло лето. Стоят ясные, теплые дни, но по утрам свежо, пастухи выходят уже в тулупах, а в нашем саду на астрах роса не высыхает в течение всего дня. Все слышатся жалобные звуки, и не разберешь, ставня ли это ноет на своих ржавых петлях, или летят журавли — и
становится хорошо на душе и так хочется жить!
Сухой великопостный звон раздавался по всей Москве; солнце в это время уже всходило, и вообще в воздухе
становилось хорошо; по голым еще ветвям деревьев сидели, как черные кучи, грачи.
Неточные совпадения
Стародум. Фенелона? Автора Телемака?
Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не
станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
После помазания больному
стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему
хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Увидав мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что они делают
хорошо, засмеялись и с полными пирогом ртами
стали обтирать улыбающиеся губы руками и измазали все свои сияющие лица слезами и вареньем.
—
Хорошо, — сказала она и, как только человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него. Она высвободила письмо и
стала читать с конца. «Я сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
— Всё
хорошо, прекрасно. Alexandre очень был мил. И Marie очень хороша
стала. Она очень интересна.