Неточные совпадения
Когда Нехлюдов, поздоровавшись с ней, прошел через сени на тесный двор, старуха подперлась ладонью, подошла к двери
и, не спуская глаз с барина, тихо
стала покачивать головой.
— Тебе, стало-быть, нужно лесу, а не сошек; так
и говорить надо было.
— Что ты, больна? — спросил Нехлюдов у бабы, продолжавшей стоять в дверях
и тотчас же начавшей охать, как только муж
стал говорить про нее.
Нехлюдов стал-было доказывать мужику, что переселение, напротив, очень выгодно для него, что плетни
и сараи там построят, что вода там хорошая,
и т. д., но тупое молчание Чуриса смущало его,
и он почему-то чувствовал, что говорит не так, кàк бы следовало. Чурисенок не возражал ему; но когда барин замолчал, он, слегка улыбнувшись, заметил, что лучше бы всего было поселить на этом хуторе стариков дворовых
и Алёшу-дурачка, чтоб они там хлеб караулили.
— Что ты! встань, пожалуйста! Коли не хотите, так не надо; я принуждать не
стану, — говорил он, махая руками
и отступая к двери.
Когда Нехлюдов сел опять на лавку,
и в избе водворилось молчание, прерываемое только хныканьем бабы, снова удалившейся под полати
и утиравшей там слезы рукавом рубахи, молодой помещик понял, чтò значила для Чуриса
и его жены разваливающаяся избёнка, обвалившийся колодезь с грязной лужей, гниющие хлевушкѝ, сарайчики
и треснувшие вётлы, видневшиеся перед кривым оконцем —
и ему
стало что-то тяжело, грустно,
и чего-то совестно.
Нехлюдов уж давно знал не по слухам, не на веру к словам других, а на деле всю ту крайнюю степень бедности, в которой находились его крестьяне; но вся действительность эта была так несообразна со всем воспитанием его, складом ума
и образом жизни, что он против воли забывал истину,
и всякий раз, когда ему, как теперь, живо, осязательно напоминали ее, у него на сердце
становилось невыносимо тяжело
и грустно, как будто воспоминание о каком-то свершенном, неискупленном преступлении мучило его.
Лугов
и угодьев опять меньше
стало: которые позаказали в экономию, которые тоже в барские поля попридрали.
— Нет, уж это, брат, как хочешь, — сказал барин: — мальчик твой уж может понимать, ему учиться пора. Ведь я для твоего же добра говорю. Ты сам посуди, как он у тебя подростет, хозяином
станет, да будет грамоте знать
и читать будет уметь,
и в церкви читать — ведь всё у тебя дома с Божьей помощью лучше пойдет, — говорил Нехлюдов, стараясь выражаться как можно понятнее
и вместе с тем почему-то краснея
и заминаясь.
— Опять
и то сказать, ваше сиятельство, не навоз хлеб родит, а всё Бог, — продолжал Чурис. — Вот у меня летось на пресном осьминнике шесть копён
стало, а с навозкой
и крестца не собрали. Никто как Бог! — прибавил он со вздохом. — Да
и скотина ко двору нейдет к нашему. Вот шестой год не живет. Летось, одна тёлка издохла, другую продал: кормиться нèчем было; а в запрошлый год важная корова пала: пригнали из стада, ничего не было, вдруг зашаталась, зашаталась,
и пар вон. Всё мое несчастье!
Молодому барину
стало неловко: он торопливо встал с лавки, вышел в сени
и позвал за собой Чуриса. Вид человека, которому он сделал добро, был так приятен, что ему не хотелось скоро расстаться с ним.
Тут подушные прибавили, столовый запас тоже сбирать больше
стали, а земель меньше
стало,
и хлеб рожать перестал.
Батюшка ваш — царство небесное — барин добрый был, да мы его
и не видали почитай: всё в Москве жил; ну, известно,
и подводы туда чаще гонять
стали.
Как теперь ваша милость до своего лица всякого мужичка допускаете, так
и мы другие
стали,
и приказчик-то другой человек
стал.
А то в опеку настоящего барина не было; всякий барин был:
и опекун барин,
и Ильич барин,
и жена его барыня,
и писарь из
стану тот же барин.
Старуха, согнув еще более свой согнутый
стан, поклонилась
и хотела сказать что-то, но, приложив руки ко рту, так закашлялась, что Нехлюдов, не дождавшись, вошел в избу.
Епифан поклонился, пробормотал: «здравия желаем, васясо», особенно-нежно выговаривая последнее слово,
и глаза его мгновенно обежали всю фигуру барина, избу, пол
и потолок, не останавливаясь ни на чем; потом он торопливо подошел к полатям, стащил оттуда зипун
и стал надевать его.
Юхванка вздохнул, встряхнул волосами (взгляд его опять обежал избу)
и, заметив кошку, которая спокойно мурлыкала, лежа на лавке, крикнул на нее «брысь, подлая»
и торопливо оборотился к барину. — Лошадь, которая, васясо, негодная… Коли бы животина добрая была, я бы продавать не
стал, васясо…
Юхванка долго улыбался, переминался,
и только тогда, когда Нехлюдов сердито крикнул: «Ну! что ж ты?» бросился под навес, принес оброт
и стал гоняться за лошадью, пугая ее
и подходя сзади, а не спереди.
Он покраснел, выпустил уши лошади
и, без помощи оброта открыв ей рот, посмотрел в зубы: клыки были целы, чашки полные, чтò всё уже успел выучить молодой хозяин: стало-быть, лошадь молодая.
Ты лгун
и негодяй, потому что честный мужик не
станет лгать: ему нèзачем! — сказал Нехлюдов, задыхаясь от гневных слез, которые подступали ему к горлу.
— Уж будьте покойны, вашего сяса работу справим, — отвечал он, нукая на мерина
и отгоняя его. — Коли бы не нужны деньги, то
стал бы, разве, продавать?
— Смотри, брат! — закричал Нехлюдов, бледнея
и испытывая злобное чувство личности против мужика: — таких мужиков, как ты, я держать не
стану. Тебе дурно будет.
Нехлюдов замолчал
и, кусая губу,
стал ходить взад
и вперед по двору. Юхванка, стоя на одном месте, не поднимая глаз, следил за ногами барина.
Пройдя несколько дворов, Нехлюдов, при повороте в переулок, встретился с своим приказчиком, Яковом Алпатычем, который, издалека увидев барина, снял клеёнчатую фуражку
и, достав фуляровый платок,
стал обтирать толстое, красное лицо.
— Вот тоже, ляд-то, доложу вам. Уж эта вся порода Козлов такая. Чего-чего с ним не делал — ничто не берет. Вчера по полю крестьянскому проехал, а у него
и гречиха не посеяна; чтò прикажете делать с таким народцом? Хоть бы старик-то сына учил, а то такой же ляд: ни на себя, ни на барщину, всё как через пень колоду валит. — Уж чтò-чтò с ним не делали
и опекун
и я:
и в
стан посылали,
и дома наказывали — вот что вы не изволите любить…
Шестиаршинную избёнку всю занимали печь с разломанной трубой, ткацкий
стан, который, несмотря на летнее время, не был вынесен,
и почерневший стол с выгнутою, треснувшею доскою.
Как только Давыдка опомнился от сна
и стал понимать, что перед ним стоит барин, он сложил руки под живот, опустил голову, склонив ее немного на бок,
и не двигался ни одним членом.
Нехлюдов что-то хотел сказать ей, но она отвернулась от него
и начала креститься на выглядывавшую из-за ткацкого
стана черную деревянную икону.
Мне что? я баба привычная, она же в тяжести была, отец ты мой, да горе
стала терпеть; а всё через силу работала — ну,
и надорвалась, сердечная.
Детенок первенький был, коровёнки нету-ти, да
и дело наше мужицкое: где уж рожком выкормишь; ну известно, бабья глупость, она этим пуще убиваться
стала.
Старуха поднялась
и стала рукавом утирать сухие глаза. Давыдка последовал ее примеру
и, потерев глаза пухлым кулаком, в том же терпеливо-покорном положении продолжал стоять
и слушать, чтò говорила Арина.
Он ведь мужик не плохой, не пьяный
и смирный мужик, ребенка малого не обидит — грех напрасно сказать: худого за ним ничего нету, а уж
и Бог знает, чтò такое с ним попритчилось, что он сам себе злодей
стал.
Он тоже, годов пять тому, лугами был с Шкаликом дворником в доле, по малости
стал займаться, да обманул, чтò ли, его Шкалик-то, так рублев триста пропало у старика; с тех пор
и бросил.
— Теперь старик большего сына, Карпа, слыхать, хочет хозяином в дому поставить. Стар, мол, уж
стал; мое дело около пчел. Ну Карп-то
и хороший мужик, мужик аккуратный, а всё далеко против старика хозяином не выйдет. Уж того разума нету!
И Нехлюдов, увлеченный своим планом о крестьянской ферме, который он не раз сам с собою повторял
и передумывал, уже не запинаясь
стал объяснять мужику свое предположенье о мужицкой ферме.
Без мыслей
и желаний, как это всегда бывает после усиленной деятельности, он лег на спину под деревом
и стал смотреть на прозрачные утренние облака, пробегавшие над ним по глубокому, бесконечному небу.
Высшее чувство не говорило не то; он приподнялся
и стал поверять эту мысль.
Им
стало не лучше, а мне с каждым днем
становится тяжеле
и тяжеле.
И всё-то вы к сердцу принимаете, до всего сами доходите; уж
и кушать почти ничего не
стали.
Нехлюдову всё
становилось грустнее
и грустнее.
Нехлюдов подвинулся ближе, вынул из кармана другую руку
и стал играть.