— Ради бога, пойми меня, мой друг, — продолжал он, — я знаю, что от тревог нам бывает всегда больно, я жил и узнал это.
Я тебя люблю и, следовательно, не могу не желать избавить тебя от тревог. В этом моя жизнь, в любви к тебе: стало быть, и мне не мешай жить.
Неточные совпадения
— Ну и слава богу! — сказала
мне раз Катя, когда
я как тень, без дела, без мысли, без желаний, ходила из угла в угол, — Сергей Михайлыч приехал, присылал спросить о нас и хотел быть к обеду.
Ты встряхнись, моя Машечка, — прибавила она, — а то что он о
тебе подумает? Он так вас
любил всех.
— Этого
я не знаю, — отвечал он, — у каждого человека есть свои слова. А есть чувство, так оно выразится. Когда
я читаю романы,
мне всегда представляется, какое должно быть озадаченное лицо у поручика Стрельского или у Альфреда, когда он скажет: «
Я люблю тебя, Элеонора!» — и думает, что вдруг произойдет необыкновенное; и ничего не происходит ни у ней, ни у него, — те же самые глаза и нос, и все то же самое.
Он сказал; «Вы не боитесь?» — а
я слышала, что он говорил: «
Люблю тебя, милая девушка!» —
Люблю!
люблю! — твердил его взгляд, его рука; и свет, и тень, и воздух, и все твердило то же самое.
— Да ведь
ты говорил, что нам нельзя ездить в свет, да и
ты не
любишь, — отвечала
я, улыбаясь и умоляющим взглядом глядя на него.
«Постой! — часто думала
я, отыскивая глазами в конце залы его незамеченную, иногда скучающую фигуру, — постой! — думала
я, — приедем домой, и
ты поймешь и увидишь, для кого
я старалась быть хороша и блестяща и чтó
я люблю из всего того, что окружает
меня нынешний вечер».
Ты отнял от
меня свое доверие, любовь, уважение даже; потому что
я не поверю, что
ты меня любишь теперь, после того, что было прежде.
— Что
я не
люблю тебя? говори! говори! — досказала
я, и слезы полились у
меня из глаз.
Я села на скамейку и закрыла платком лицо.
— Не знаю, в чем
ты упрекаешь
меня, — начал он, — ежели в том, что
я уже не так
любил тебя, как прежде…
— Зачем же
ты проживал со
мною и давал
мне проживать этот вздор, ежели
ты любишь меня? — сказала
я.
—
Ты рассуждал,
ты рассуждал много, — сказала
я. —
Ты мало
любил.
— Это жестоко, что
ты сейчас сказала, но это правда, — проговорил он, вдруг приподнимаясь и начиная ходить по террасе, — да, это правда.
Я виноват был! — прибавил он, останавливаясь против
меня. — Или
я не должен был вовсе позволить себе
любить тебя, или
любить проще, да.
— Да я не хочу знать! — почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я в том, что сделала? Нет, нет и нет. И если б опять то же, сначала, то было бы то же. Для нас, для меня и для вас, важно только одно: любим ли мы друг друга. А других нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь и не видимся? Почему я не могу ехать?
Я тебя люблю, и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
«Это значит, — отвечала она, сажая меня на скамью и обвив мой стан руками, — это значит, что
я тебя люблю…» И щека ее прижалась к моей, и я почувствовал на лице моем ее пламенное дыхание.
Она, приговаривая что-то про себя, разгладила его спутанные седые волосы, поцеловала в усы, и, заткнув мохнатые отцовские уши своими маленькими тоненькими пальцами, сказала: «Ну вот, теперь ты не слышишь, что
я тебя люблю».
«Друг мой, — сказал бы я ей, —
я тебя люблю, но еще сверх того желаю, чтобы ты меня уважала, — вот!» Так ли, так ли я говорю?..
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Цветное!.. Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что
я хочу надеть палевое;
я очень
люблю палевое.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже
любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они
мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у
меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Я не
люблю церемонии. Напротив,
я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз
меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который
мне очень знаком, говорит
мне: «Ну, братец, мы
тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Так как
я знаю, что за
тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что
ты человек умный и не
любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую
тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Не так ли, благодетели?» // — Так! — отвечали странники, // А про себя подумали: // «Колом сбивал их, что ли,
ты // Молиться в барский дом?..» // «Зато, скажу не хвастая, //
Любил меня мужик!