Неточные совпадения
В это время к вам подходит женщина
в сереньком полосатом платье, повязанная черным платком; она вмешивается
в ваш разговор с матросом и начинает рассказывать про него, про его страдания, про отчаянное положение,
в котором он был четыре недели, про то, как, бывши ранен, остановил носилки, с тем чтобы посмотреть на залп нашей батареи, как великие князья говорили с ним и пожаловали ему 25 рублей, и как он сказал им, что он опять хочет на бастион, с тем, чтобы учить молодых, ежели уже
сам работать не может.
В первые минуты на забрызганном грязью лице его виден один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку
в таком положении; но
в то
время, как ему приносят носилки, и он
сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение
это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше, и
в то
время, как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «простите, братцы!», еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «простите, братцы!»
В это время товарищ-матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается к своему орудию.
Разве с евтими сменить, что тут
в карты играють —
это что — тьфу! одно слово! — заключил Никита, указывая на светящееся окно комнаты барина,
в которой, во
время отсутствия штабс-капитана, юнкер Жвадческий позвал к себе на кутеж, по случаю получения креста, гостей: подпоручика Угровича и поручика Непшитшетского, того
самого, которому надо было итти на бастион и который был нездоров флюсом.
В это время перед
самой ротой мгновенно вспыхнуло пламя, раздался ужаснейший треск, оглушил всю роту, и высоко
в воздухе зашуршели камни и осколки (по крайней мере секунд через 50 один камень упал сверху и отбил ногу солдату).
Это была бомба с элевационного станка, и то, что она попала
в роту, доказывало, что французы заметили колонну.
Чувство
это в продолжение 3-месячного странствования по станциям, на которых почти везде надо было ждать и встречать едущих из Севастополя офицеров, с ужасными рассказами, постоянно увеличивалось и наконец довело до того бедного офицера, что из героя, готового на
самые отчаянные предприятия, каким он воображал себя
в П.,
в Дуванкòй он был жалким трусом и, съехавшись месяц тому назад с молодежью, едущей из корпуса, он старался ехать как можно тише, считая
эти дни последними
в своей жизни, на каждой станции разбирал кровать, погребец, составлял партию
в преферанс, на жалобную книгу смотрел как на препровождение
времени и радовался, когда лошадей ему не давали.
Володя без малейшего содрогания увидал
это страшное место, про которое он так много думал; напротив, он с эстетическим наслаждением и героическим чувством самодовольства, что вот и он через полчаса будет там, смотрел на
это действительно прелестно-оригинальное зрелище, и смотрел с сосредоточенным вниманием до
самого того
времени, пока они не приехали на Северную,
в обоз полка брата, где должны были узнать наверное о месте расположения полка и батареи.
В это время визгливая, зацепившаяся пулька пролетела над
самыми головами и ударилась о камень.
Неточные совпадения
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал
в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым и притом
самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова
это было едва ли не лучшее
время в его истории.
Победа над Наполеоном еще более утвердила их
в этом мнении, и едва ли не
в эту самую эпоху сложилась знаменитая пословица:"Шапками закидаем!", которая впоследствии долгое
время служила девизом глуповских подвигов на поле брани.
И вот
в то
самое время, когда совершилась
эта бессознательная кровавая драма, вдали, по дороге, вдруг поднялось густое облако пыли.
Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами ума и сердца; но у него был желудок,
в котором, как
в могиле, исчезали всякие куски.
Этот не весьма замысловатый дар природы сделался для него источником живейших наслаждений. Каждый день с раннего утра он отправлялся
в поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь.
В короткое
время обоняние его было до такой степени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные части
самого сложного фарша.
За все
это он получал деньги по справочным ценам, которые
сам же сочинял, а так как для Мальки, Нельки и прочих
время было горячее и считать деньги некогда, то расчеты кончались тем, что он запускал руку
в мешок и таскал оттуда пригоршнями.