Долго ли, коротко ли они так жили, только в начале 1776 года в тот самый кабак, где они в свободное время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но
в это самое время увидел Аленку и почувствовал, что язык у него прилип к гортани. Однако при народе объявить о том посовестился, а вышел на улицу и поманил за собой Аленку.
Неточные совпадения
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал
в Глупов, как говорится, во все лопатки (
время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился
в пределы городского выгона, как тут же, на
самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и
это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
И что всего замечательнее,
в эту достопамятную ночь никто из обывателей не только не был разбужен криком «не потерплю!», но и
сам градоначальник, по-видимому, прекратил на
время критический анализ недоимочных реестров [Очевидный анахронизм.
Может быть, тем бы и кончилось
это странное происшествие, что голова, пролежав некоторое
время на дороге, была бы со
временем раздавлена экипажами проезжающих и наконец вывезена на поле
в виде удобрения, если бы дело не усложнилось вмешательством элемента до такой степени фантастического, что
сами глуповцы — и те стали
в тупик. Но не будем упреждать событий и посмотрим, что делается
в Глупове.
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал
в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым и притом
самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова
это было едва ли не лучшее
время в его истории.
И вот
в то
самое время, когда совершилась
эта бессознательная кровавая драма, вдали, по дороге, вдруг поднялось густое облако пыли.
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий
время еще не наступило и что ему следует ограничить свои задачи только так называемыми насущными потребностями края.
В числе
этих потребностей первое место занимала, конечно, цивилизация, или, как он
сам определял
это слово,"наука о том, колико каждому Российской Империи доблестному сыну отечества быть твердым
в бедствиях надлежит".
Каким образом об
этих сношениях было узнано —
это известно одному богу; но кажется, что
сам Наполеон разболтал о том князю Куракину во
время одного из своих petits levе́s. [Интимных утренних приемов (франц.).] И вот
в одно прекрасное утро Глупов был изумлен, узнав, что им управляет не градоначальник, а изменник, и что из губернии едет особенная комиссия ревизовать его измену.
Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами ума и сердца; но у него был желудок,
в котором, как
в могиле, исчезали всякие куски.
Этот не весьма замысловатый дар природы сделался для него источником живейших наслаждений. Каждый день с раннего утра он отправлялся
в поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь.
В короткое
время обоняние его было до такой степени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные части
самого сложного фарша.
Победа над Наполеоном еще более утвердила их
в этом мнении, и едва ли не
в эту самую эпоху сложилась знаменитая пословица:"Шапками закидаем!", которая впоследствии долгое
время служила девизом глуповских подвигов на поле брани.
На грязном голом полу валялись два полуобнаженные человеческие остова (
это были
сами блаженные, уже успевшие возвратиться с богомолья), которые бормотали и выкрикивали какие-то бессвязные слова и
в то же
время вздрагивали, кривлялись и корчились, словно
в лихорадке.
За все
это он получал деньги по справочным ценам, которые
сам же сочинял, а так как для Мальки, Нельки и прочих
время было горячее и считать деньги некогда, то расчеты кончались тем, что он запускал руку
в мешок и таскал оттуда пригоршнями.
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина во
время дня и шорох во
время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же
самые тени вновь появлялись
в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось
это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся чертей и ведьм.
Неточные совпадения
Она благодарна была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во
время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она
сама была довольна собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась
эта сила задержать где-то
в глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
Хотя она бессознательно (как она действовала
в это последнее
время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала всё возможное для того, чтобы возбудить
в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла
этого, насколько
это возможно
в отношении к женатому честному человеку и
в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела
в них то
самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
И поэтому, не будучи
в состоянии верить
в значительность того, что он делал, ни смотреть на
это равнодушно, как на пустую формальность, во всё
время этого говенья он испытывал чувство неловкости и стыда, делая то, чего
сам не понимает, и потому, как ему говорил внутренний голос, что-то лживое и нехорошее.
И сколько бы ни внушали княгине, что
в наше
время молодые люди
сами должны устраивать свою судьбу, он не могла верить
этому, как не могла бы верить тому, что
в какое бы то ни было
время для пятилетних детей
самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты.
Было
самое спешное рабочее
время, когда во всем народе проявляется такое необыкновенное напряжение самопожертвования
в труде, какое не проявляется ни
в каких других условиях жизни и которое высоко ценимо бы было, если бы люди, проявляющие
эти качества,
сами ценили бы их, если б оно не повторялось каждый год и если бы последствия
этого напряжения не были так просты.