Какое же из двух предположений вероятнее? Разве можно допустить, чтобы нравственные существа — люди — были поставлены в необходимость справедливо проклинать существующий порядок мира, тогда как перед ними выход, разрешающий их противоречие? Они должны проклинать мир и день своего рождения, если нет бога и будущей жизни. Если же, напротив, есть и то и другое, жизнь сама по себе
становится благом и мир — местом нравственного совершенствования и бесконечного увеличения счастья и святости.
Неточные совпадения
Живи только для себя, и будешь чувствовать себя среди врагов, будешь чувствовать, что
благо каждого мешает твоему
благу. Живи для других, и будешь чувствовать себя среди друзей, и
благо каждого
станет твоим собственным
благом.
Мы всё находим, только самих себя не умеем найти. Удивительное дело! Человек живет на свете много лет и не может заметить за собою, когда он чувствует себя лучше всего. Только бы замечал это человек, и ему ясно
станет, в чем его истинное
благо; ясно
станет то, что хорошо ему бывает только тогда, когда в душе его любовь к людям.
Здесь уже человек этот наказан тем, что с каждым новым грехом он всё больше и больше отдаляется от истинного
блага — любви и
становится всё меньше и меньше радостным.
Жизнь наша
стала бы прекрасна, если бы мы только увидали то, что нарушает наше
благо. А нарушает наше
благо более всего суеверие о том, что насилие может дать его.
Предметов наук бесчисленное количество, и без знания того, в чем состоит назначение и
благо всех людей, нет возможности выбора в этом бесконечном количестве предметов, и потому без этого знания все остальные знания
становятся, как они и сделались у нас, праздной и вредной забавой.
Учение Христа о том, что жизнь нельзя обеспечить, а надо всегда, всякую минуту быть готовым умереть, дает больше
блага, чем учение мира о том, что надо обеспечить свою жизнь, — дает больше
блага уже по одному тому, что неизбежность смерти и необеспеченность жизни остаются те же при учении мира и при учении Христа, но самая жизнь, по учению Христа, не поглощается уже вся без остатка праздным занятием мнимого обеспечения своей жизни, а
становится свободна и может быть отдана одной свойственной ей цели: совершенствованию своей души и увеличению любви к людям.
Для того, чтобы жить и не мучиться, надо надеяться на радости впереди себя. А какая же может быть надежда радости, когда впереди только старость и смерть? Как же быть? А так: чтобы полагать свою жизнь не в телесных
благах, а в духовных, не в том, чтобы
становиться ученее, богаче, знатнее, а в том, чтобы
становиться всё добрее и добрее, любовнее и любовнее, всё больше и больше освобождаться от тела, — тогда и старость и смерть
станут не пугалом и мучением, а тем самым, чего желаешь.
Статский советник Дыба уж закашлял и будет всю зиму закатывать, а сосед его, статский советник Удав, всю зиму будет удивляться, как это Дыбу не разорвет, а сам в то же время
станет благим матом кричать: ах, батюшки, геморрой!!
Ибо зла еще нет в потенциальном ничто, составляющем основу тварного мира, напротив, оно
становится благим, приобщаясь ко благу, из темного ничтожества становясь бытием.
Неточные совпадения
Он забывал, как ему потом разъяснил Сергей Иванович, тот силлогизм, что для общего
блага нужно было свергнуть губернского предводителя; для свержения же предводителя нужно было большинство шаров; для большинства же шаров нужно было дать Флерову право голоса; для признания же Флерова способным надо было объяснить, как понимать
статью закона.
Но в глубине своей души, чем старше он
становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего
блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства,
благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится не на живот, а на смерть,
станет говорить, что автор нарочно приезжал секретно, с тем чтобы выведать все, что он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что любит покушать.
Погодя немного минут, баба в коровник пошла и видит в щель: он рядом в сарае к балке кушак привязал, петлю сделал;
стал на обрубок и хочет себе петлю на шею надеть; баба вскрикнула
благим матом, сбежались: «Так вот ты каков!» — «А ведите меня, говорит, в такую-то часть, во всем повинюсь».
И бегу, этта, я за ним, а сам кричу
благим матом; а как с лестницы в подворотню выходить — набежал я с размаху на дворника и на господ, а сколько было с ним господ, не упомню, а дворник за то меня обругал, а другой дворник тоже обругал, и дворникова баба вышла, тоже нас обругала, и господин один в подворотню входил, с дамою, и тоже нас обругал, потому мы с Митькой поперек места легли: я Митьку за волосы схватил и повалил и
стал тузить, а Митька тоже, из-под меня, за волосы меня ухватил и
стал тузить, а делали мы то не по злобе, а по всей то есь любови, играючи.