Неточные совпадения
Здесь уже человек этот наказан тем, что с каждым новым грехом он
всё больше и больше отдаляется от истинного блага — любви
и становится всё меньше
и меньше радостным.
Сократ сам воздерживался от
всего того, что едят не для утоления голода, а для вкуса,
и уговаривал своих учеников делать так же. Он говорил, что не только для тела, но
и для души
большой вред от лишней еды или питья,
и советовал выходить из-за стола, пока еще есть хочется. Он напоминал своим ученикам сказку о мудром Улиссе: как волшебница Цирцея не могла заколдовать Улисса оттого только, что он не
стал объедаться, а товарищей его, как только они набросились на ее сладкие кушанья,
всех обратила в свиней.
Стал ездить там, где мог пешком пройти, привык к мягкой постели, к нежной, сладкой пище, к роскошному убранству в доме, привык заставлять делать других, что сам можешь сделать, —
и нет радости отдыха после труда, тепла после холода, нет крепкого сна
и всё больше ослабляешь себя
и не прибавляешь, а убавляешь радости
и спокойствия
и свободы.
Учение Христа о том, что жизнь нельзя обеспечить, а надо всегда, всякую минуту быть готовым умереть, дает
больше блага, чем учение мира о том, что надо обеспечить свою жизнь, — дает
больше блага уже по одному тому, что неизбежность смерти
и необеспеченность жизни остаются те же при учении мира
и при учении Христа, но самая жизнь, по учению Христа, не поглощается уже
вся без остатка праздным занятием мнимого обеспечения своей жизни, а
становится свободна
и может быть отдана одной свойственной ей цели: совершенствованию своей души
и увеличению любви к людям.
Ребенок не чувствует укоров совести за свое себялюбие, но по мере уяснения разума себялюбие
становится тяжестью для самого себя; с движением жизни себялюбие
всё больше и больше ослабевает
и при приближении смерти совершенно уничтожается.
Похожа
и дальше жизнь одного дня на
всю жизнь человеческую. Проснувшись, человек работает, хлопочет,
и что дальше день, то он
становится всё бодрее
и бодрее, но дойдет дело до полдня —
и чувствует человек уже не такую бодрость, как с утра. А к вечеру
и еще
больше устает
и хочется уже отдохнуть. Совсем то же
и во
всей жизни.
Но если эти желания изменились во мне
и заменились другим желанием — исполнять волю бога, отдаться ему в том виде, в котором я теперь,
и во
всех возможных видах, в которых могу быть, то чем
больше заменились мои телесные желания духовными, тем меньше страшна
становилась мне смерть.
Для того, чтобы жить
и не мучиться, надо надеяться на радости впереди себя. А какая же может быть надежда радости, когда впереди только старость
и смерть? Как же быть? А так: чтобы полагать свою жизнь не в телесных благах, а в духовных, не в том, чтобы
становиться ученее, богаче, знатнее, а в том, чтобы
становиться всё добрее
и добрее, любовнее
и любовнее,
всё больше и больше освобождаться от тела, — тогда
и старость
и смерть
станут не пугалом
и мучением, а тем самым, чего желаешь.
Смерть — это перемена в нашем теле, самая
большая, самая последняя. Перемены в нашем теле мы не переставая переживали
и переживаем: то мы были голыми кусочками мяса, потом
стали грудными детьми, потом повыросли волосы, зубы, потом попадали зубы — выросли новые, потом
стала расти борода, потом мы
стали седеть, плешиветь,
и всех этих перемен мы не боялись.
Всякому человеку, чем дольше он живет, тем
больше раскрывается жизнь: то, что было неизвестным,
становится известным.
И так до самой смерти. В смерти же раскрывается
всё, что только может познать человек.
Был такой благодетель, что хотел как можно
больше добра сделать людям,
и стал думать, как бы так сделать, чтобы никого не обидеть
и чтобы
всем было на пользу. Если раздавать добро прямо по рукам, то не сообразишь, кому давать, кто
больше того стоит, а потом
всех не уравняешь, — те, кому не достанется, скажут: «Зачем тем дал, а не нам?»
Неточные совпадения
Но летописец недаром предварял события намеками: слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми,
и покаяние его было покаяние аспидово. Как только миновала опасность, он засел у себя в кабинете
и начал рапортовать во
все места. Десять часов сряду макал он перо в чернильницу,
и чем дальше макал, тем
больше становилось оно ядовитым.
Во время градоначальствования Фердыщенки Козырю посчастливилось еще
больше благодаря влиянию ямщичихи Аленки, которая приходилась ему внучатной сестрой. В начале 1766 года он угадал голод
и стал заблаговременно скупать хлеб. По его наущению Фердыщенко поставил у
всех застав полицейских, которые останавливали возы с хлебом
и гнали их прямо на двор к скупщику. Там Козырь объявлял, что платит за хлеб"по такции",
и ежели между продавцами возникали сомнения, то недоумевающих отправлял в часть.
Она не выглянула
больше. Звук рессор перестал быть слышен, чуть слышны
стали бубенчики. Лай собак показал, что карета проехала
и деревню, —
и остались вокруг пустые поля, деревня впереди
и он сам, одинокий
и чужой
всему, одиноко идущий по заброшенной
большой дороге.
Прежде (это началось почти с детства
и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для
всех, для человечества, для России, для
всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно,
и сама деятельность, казавшаяся сначала столь
большою,
всё уменьшаясь
и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы
стал более
и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде,
и что оно
всё становится больше и больше.
Во время разлуки с ним
и при том приливе любви, который она испытывала
всё это последнее время, она воображала его четырехлетним мальчиком, каким она
больше всего любила его. Теперь он был даже не таким, как она оставила его; он еще дальше
стал от четырехлетнего, еще вырос
и похудел. Что это! Как худо его лицо, как коротки его волосы! Как длинны руки! Как изменился он с тех пор, как она оставила его! Но это был он, с его формой головы, его губами, его мягкою шейкой
и широкими плечиками.