То, что делает животное, то, что
делает ребенок, дурачок и иногда человек взрослый под влиянием боли и раздражения, то есть огрызается и хочет сделать больно тому, кто ему сделал больно, это признается законным правом людей, называющих себя правителями. Разумный человек не может не понимать того, что всякое зло уничтожается противным ему добром, как огонь водой, и вдруг делает прямо противоположное тому, что говорит ему разум. И закон, будто бы произведение мудрости людей [?], говорит ему, что так и надо.
Неточные совпадения
Нет такого дурного дела, за которое был бы наказан только тот, кто его
сделал. Мы не можем так уединиться, чтобы то зло, которое есть в нас, не переходило на других людей. Наши дела, и добрые и злые, как и наши
дети: живут и действуют уже не по нашей воле, а сами по себе.
Богатые люди так привыкли к греху служения телу, что не видят его и, полагая, что
делают то, что должно для блага
детей, с первых лет приучают их к объедению, роскоши, праздности, то есть, развращая их, готовят для них тяжелые страдания.
Брак — это обещание двух людей, мужчины и женщины, иметь
детей только друг от друга. Тот из двух, кто не исполняет этого обещания,
делает грех, от которого всегда ему же самому бывает хуже.
Брак, настоящий брак, состоящий в рождении и воспитании
детей, есть посредственное служение богу — служение богу через
детей. «Если я не
сделал того, что мог и должен был
сделать, так вот на смену мне мои
дети, — они будут
делать».
Сознание того, что если я сам не мог или сама не могла вполне отдаться служению богу, то я
сделаю всё возможное для того, чтобы
дети мои
сделали это, — сознание это дает и браку и воспитанию духовный смысл.
Брак оправдывается и освящается только
детьми, тем, что если мы не можем сами
сделать всего того, чего хочет от нас бог, то мы хоть через
детей, воспитав их, можем послужить делу божию. И потому брак, в котором супруги не хотят иметь
детей, хуже прелюбодеяния и всякого разврата.
Дети таких родителей воспитываются большею частью так, что главная забота родителей не в том, чтобы приготовить их к достойной человека деятельности, а только в том (в чем поддерживаются родители ложной наукой, называемой медициной), чтобы как можно лучше напитать их, увеличить их рост,
сделать их чистыми, белыми, сытыми, красивыми и потому изнеженными и чувственными.
Люди привыкли думать, что стряпать, шить, нянчить
детей — дело женское и что
делать это мужчине даже стыдно. А между тем, напротив того, стыдно мужчине, часто незанятому, проводить время за пустяками или ничего не
делать в то время, как усталая, часто слабая, беременная женщина через силу стряпает, стирает, нянчит.
Когда
ребенок бьет пол, о который он ударился, — это очень ненужно, но понятно, как понятно то, что человек прыгает, когда он больно зашибся. Понятно также, что если человека ударили, то он первую минуту замахнется или ударит того, кто его ударил. Но
делать зло человеку обдуманно, потому что человек
сделал зло когда-то прежде, и уверять себя, что это так надо, значит совсем отказаться от разума.
Если бы мы только не были приучены с детства к тому, что можно злом платить за зло, насилием заставлять человека
делать то, чего мы хотим, то мы бы только удивлялись тому, как могут люди, как будто нарочно портя людей, приучать их к тому, что наказания и всякое насилие могут быть на пользу. Мы наказываем
ребенка, чтобы отучить его от делания дурного, но самым наказанием мы внушаем
ребенку то, что наказание может быть полезно и справедливо.
Закачивают
ребенка не затем, чтобы избавить его от того, что заставляет его кричать, а затем, чтобы он не мог кричать. То же мы
делаем с своей совестью, когда заглушаем ее для того, чтобы угодить людям. Мы не успокаиваем совесть, но добиваемся того, что нам и нужно было: не слышим ее.
Вы сеете для того, чтобы он уничтожал ваши посевы, вы наполняете и убираете ваши дома для его грабежей; вы воспитываете ваших
детей с тем, чтобы он вел их на свои войны, на бойни, чтобы он
делал их исполнителями своих похотей, своих мщений.
«Если я отнимаю у людей собственность, хватаю их от семьи, запираю, ссылаю, казню, если я убиваю людей чужого народа, разоряю их, стреляю в города по женщинам и
детям, то я
делаю это не потому, что хочу этого, а только потому, что исполняю волю власти, которой я обещал повиноваться для блага общего», — говорят подвластные.
«Это я
сделаю, когда вырасту большой». «Я так буду жить, когда кончу учение, когда женюсь». «А я так-то устроюсь, когда у меня будут
дети, когда женю сына, или когда разбогатею, или когда перееду в другое место, или когда состареюсь».
Так говорят и
дети, и взрослые, и старики, а никто не знает, проживет ли он до вечера. Про все эти дела мы не можем знать, доведется или не доведется нам
делать их, не помешает ли смерть.
Мудрец сказал: «
Дитя мое, не печалься о том, что тебя не оценили, потому что никто не может отнять того, что ты
сделал, или передать тебе то, чего ты не
сделал. Разумный человек довольствуется тем уважением, которое заслуживает.
Неточные совпадения
Городничий (вытянувшись и дрожа всем телом).Помилуйте, не погубите! Жена,
дети маленькие… не
сделайте несчастным человека.
Г-жа Простакова. Правда твоя, Адам Адамыч; да что ты станешь
делать?
Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург; скажут, дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то я боюсь.
— Я помню про
детей и поэтому всё в мире
сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих
детей, входит в любовную связь с гувернанткой своих
детей…
Было что-то оскорбительное в том, что он сказал: «вот это хорошо», как говорят
ребенку, когда он перестал капризничать, и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и его самоуверенным тоном; и она на мгновенье почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но,
сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
— Я вот говорю Анне Аркадьевне, — сказал Воркуев, — что если б она положила хоть одну сотую той энергии на общее дело воспитания русских
детей, которую она кладет на эту Англичанку, Анна Аркадьевна
сделал бы большое, полезное дело.