«Если бы человек и мог
не бояться смерти и не думать о ней, — одних страданий, ужасных, бесцельных, ничем не оправдываемых и никогда не отвратимых страданий, которым он подвергается, было бы достаточно для того, чтобы разрушить всякий разумный смысл, приписываемый жизни», — говорят люди.
Неточные совпадения
Нет такого крепкого и здорового тела, которое никогда
не болело бы; нет таких богатств, которые бы
не пропадали; нет такой власти, которая
не кончалась бы. Всё это непрочно. Если человек положит жизнь свою в том, чтобы быть здоровым, богатым, важным человеком, если даже он и получит то, чего добивается, он все-таки будет беспокоиться,
бояться и огорчаться, потому что будет видеть, как всё то, во что он положил жизнь, уходит от него, будет видеть, что он сам понемногу стареется и приближается к
смерти.
Всё живое
боится мучения, всё живое
боится смерти; познай самого себя
не только в человеке, но во всяком живом существе,
не убивай и
не причиняй страдания и
смерти.
И святой сказал: «Ничего из этого
не желаю, потому что господу богу подобает избавлять людей от того, что он посылает им: от нужды и страданий, от болезней и от преждевременной
смерти. Любви же от людей я
боюсь.
Боюсь, как бы любовь людская
не соблазнила меня,
не помешала мне в одном главном моем деле, в том, чтобы увеличить в себе любовь к богу и к людям».
Человек
боится смерти и подлежит ей. Человек,
не знающий добра и зла, кажется счастливее, но он неудержимо стремится к этому познанию. Человек любит праздность и удовлетворение похотей без страданий, и вместе с тем только труд и страдания дают жизнь ему и его роду.
Мы знаем, что когда гремит гром, то молния уже ударила, и потому гром
не может убить, а все-таки мы всегда вздрагиваем от громового удара. То же и с
смертью.
Не разумеющему смысл жизни человеку кажется, что со
смертью погибает всё, и он так
боится ее и прячется от нее, как глупый человек прячется от громового удара, тогда как удар этот уже никак
не может убить его.
Я люблю свой сад, люблю читать книжку, люблю ласкать детей. Умирая, я лишаюсь этого, и потому мне
не хочется умирать, и я
боюсь смерти.
Если
смерть страшна, то причина этого
не в ней, а в нас. Чем лучше человек, тем меньше он
боится смерти.
Смерть — это перемена в нашем теле, самая большая, самая последняя. Перемены в нашем теле мы
не переставая переживали и переживаем: то мы были голыми кусочками мяса, потом стали грудными детьми, потом повыросли волосы, зубы, потом попадали зубы — выросли новые, потом стала расти борода, потом мы стали седеть, плешиветь, и всех этих перемен мы
не боялись.
Люди
боятся смерти и желают жить как можно дольше. Но если
смерть есть несчастье, то
не всё ли равно умереть через 30 или через 300 лет? Много ли радости для приговоренного к
смерти в том, что товарищей его казнят через три дня, а его через 30 дней?
Мы
боимся смерти только потому, что считаем собою то орудие, которым мы призваны работать, — свое тело. А стоит привыкнуть считать собою то, что работает орудием, — дух, и
не может быть страха. Человек, считающий свое тело только данным ему для работы орудием, испытает в минуту
смерти только сознание неловкости, которое испытал бы работник, когда у него отнято прежнее орудие, которым он привык работать, а новое
не дано еще.
Она оставляла жизнь без сожаления,
не боялась смерти и приняла ее как благо. Часто это говорят, но как редко действительно бывает! Наталья Савишна могла не бояться смерти, потому что она умирала с непоколебимою верою и исполнив закон Евангелия. Вся жизнь ее была чистая, бескорыстная любовь и самоотвержение.
Неточные совпадения
— Нет, нет, — заговорила она, — я
не боюсь его, я
боюсь смерти. Алексей, подойди сюда. Я тороплюсь оттого, что мне некогда, мне осталось жить немного, сейчас начнется жар, и я ничего уже
не пойму. Теперь я понимаю, и всё понимаю, я всё вижу.
Доказательство того, что они знали твердо, что такое была
смерть, состояло в том, что они, ни секунды
не сомневаясь, знали, как надо действовать с умирающими, и
не боялись их.
Когда прошло то размягченье, произведенное в ней близостью
смерти, Алексей Александрович стал замечать, что Анна
боялась его, тяготилась им и
не могла смотреть ему прямо в глаза. Она как будто что-то хотела и
не решалась сказать ему и, тоже как бы предчувствуя, что их отношения
не могут продолжаться, чего-то ожидала от него.
Левин же и другие, хотя и многое могли сказать о
смерти, очевидно,
не знали, потому что
боялись смерти и решительно
не знали, что надо делать, когда люди умирают.
— На том свете? Ох,
не люблю я тот свет!
Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. — И ведь вот, кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было, а я
боюсь смерти, ужасно
боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.