Неточные совпадения
1) Для того, чтобы
человеку хорошо прожить свою жизнь, ему надо знать, что он должен и чего не должен делать. Для того, чтобы знать это, ему надо понимать, что такое он сам и тот
мир, среди которого он живет. Об этом учили во все времена самые мудрые и добрые
люди всех народов. Учения эти все в самом главном сходятся между собою, сходятся и с тем, что говорят каждому
человеку его разум и совесть. Учение это такое...
Не дано знать этого
человеку для того, чтобы он душевные силы свои напрягал не на заботу о положении своей отдельной души в воображаемом другом, будущем
мире, а только на достижение в этом
мире, сейчас, вполне определенного и ничем не нарушаемого блага соединения со всеми живыми существами и с богом.
Истинная религия в том, чтобы знать тот закон,который выше всех законов человеческих и один для всех
людей мира.
Есть две веры: вера доверия тому, что говорят
люди, — это вера в
человека или в
людей, и таких вер много различных, и вера в свою зависимость от того, кто послал меня в
мир. Это вера в бога, и такая вера одна для всех
людей.
Всякая вера это только ответ на то, как мне жить на свете не перед
людьми, а перед тем, кто послал меня в
мир.
Истинная вера не в том, чтобы верить в чудеса, в таинства, в обряды, а в том, чтобы верить в такой один закон, какой годится для всех
людей мира.
Если
человек думает, что всё, что он видит вокруг себя, весь бесконечный
мир, точно таков, каким он его видит, то он очень ошибается. Всё телесное
человек знает только потому, что у него такое, а не иное зрение, слух, осязание. Будь эти чувства другие, — и весь
мир был бы другой. Так что мы не знаем и не можем знать, каков тот телесный
мир, в котором мы живем. Одно, что мы верно и вполне знаем, это нашу душу.
Миру во все стороны нет конца и не может быть: как бы ни было что-нибудь далеко, за самым далеким есть еще более далекое. То же и во времени: нет
миру ни начала, ни конца. За тем, что было тысячи лет назад, были еще тысячи и тысячи лет без конца. И потому ясно, что
человеку никак нельзя понять, что такое вещественный
мир теперь и что такое он был и что будет.
Конфуций говорил: небо и земля велики, но они имеют цвет, образ, величину. В
человеке же есть то, что думает обо всем, что есть и что не имеет ни цвета, ни образа, ни величины. Так что, если бы весь
мир был мертв, то то, что есть в
человеке, одно давало бы жизнь
миру.
И правда, что этого не может быть. Как ни странно это, я чувствую, знаю, что есть связь между мною и всеми
людьми мира, и живыми, и умершими.
В каждом
человеке живет тот дух, выше чего нет ничего на свете, и потому, чем бы ни был
человек в
мире: царем или каторжником, архиереем или нищим, — все равны, потому что в каждом живет то, что выше всего в
мире.
Если
человек не видит в каждом ближнем тот же дух, который соединяет его со всеми
людьми мира, он живет, как во сне. Только тот проснулся и живет по-настоящему, кто во всяком ближнем видит и себя и бога.
Всё, что мы познаем, мы познаем или нашими пятью чувствами, то есть тем, что видим, слышим, ощупываем вещи, или тем, что переносимся в другие существа, живем их жизнью. Если бы мы познавали вещи только пятью чувствами,
мир был бы нам совсем непонятен. То, что мы знаем о
мире, мы знаем только потому, что мы можем посредством любви переноситься в другие существа и жить их жизнью.
Люди телами своими разделены и не могут понимать друг друга. Любовью же они все соединены, и в этом великое благо.
Как бы ни был дурен, несправедлив, глуп, неприятен
человек, помни, что, переставая уважать его, ты этим обрываешь свою связь не с ним одним, а со всем духовным
миром.
Хорошо при встрече с каждым
человеком, хотя бы он казался самым неприятным и противным тебе, вспомнить, что ты имеешь через этого
человека возможность общения с тем духовным началом, которое живет в нем, в тебе и во всем
мире, и потому не тяготиться этим общением, а быть благодарным за то, что имеешь это благо.
Всякий
человек, думая о том, что он такое, не может не видеть того, что он не всё, а особенная, отдельная часть чего-то.И, поняв это,
человек обыкновенно думает, что это что-то, от чего он отделен, есть тот
мир вещественный, который он видит, та земля, на которой он живет и жили его предки, то небо, те звезды, то солнце, какие он видит.
Но как только
человек подумает об этом поглубже или узнает о том, что думали об этом мудрые
люди мира, он узнает, что это что-то, от чего
люди чувствуют себя отделенными, не есть тот вещественный
мир, который тянется во все стороны без конца по месту, а также и без конца по времени, а есть что-то другое.
Если
человек поглубже подумает об этом и узнает, что думали об этом же мудрые
люди мира, он поймет, что вещественный
мир, который никогда не начался и никогда не кончится и которому нет и не может быть предела во все стороны, не есть что-либо действительное, а есть только наша мечта, и что поэтому-то что-то, от чего мы чувствуем себя отделенными, есть нечто, не имеющее ни начала, ни конца ни по времени, ни по месту, а есть нечто невещественное, духовное.
Люди говорят про бога, что он живет на небе. Говорят также и то, что он живет в
человеке. И то и другое правда. Он и на небе, то есть в бесконечном
мире, и в душе
человека.
Так что бог есть та сущность жизни, которую
человек сознает в себе и познает во всем
мире как желание блага и осуществление его.
Если бы был такой огромный храм, в котором свет шел бы сверху только в самой середине, то для того, чтобы сойтись
людям в этом храме, им всем надо было бы только идти на свет в середину. То же и в
мире. Иди все
люди к богу, и все сойдутся.
Люди думают и говорят, что они не знают этого, только потому, что живут они не так, как учат их жить не только учения всех мудрецов
мира, но и в них самих их разум и совесть.
Нет пользы
человеку, если он приобретет весь
мир, а душе своей повредит».
Не смотрите на
мир и на дела
людей, а взгляните в свою душу, и вы найдете в ней то благо, которого ищете там, где его нет, — найдете любовь, а найдя любовь, узнаете, что благо это так велико, что тот, кто имеет его, не будет желать уже ничего другого.
Жизнь человеческая была бы неперестающим благом, если бы суеверия, соблазны и грехи
людей не лишали их этого возможного и доступного им блага. Грех — это потворство телесным похотям; соблазны — это ложное представление
человека о своем отношении к
миру; суеверия — это принятое на веру ложное учение.
Дело
человека в этой жизни в том, чтобы исполнять волю бога. Воля бога в том, чтобы
человек увеличивал в себе любовь и проявлял ее в
мире. Что же может делать
человек для того, чтобы проявлять в себе любовь? Одно: устранять всё то, что метает ее проявлению. Что же мешает этому? Грехи мешают проявлению любви.
Вот это-то и приводит
людей к тем соблазнам и суевериям, от которых более всего страдает
мир.
«Соблазнам должно прийти в
мир», — сказал Христос. Я думаю, что смысл этого изречения тот, что познание истины недостаточно для того, чтобы отвратить
людей от зла и привлечь к добру. Для того, чтобы большинство
людей узнало истину, им необходимо, благодаря грехам, соблазнам и суевериям, быть доведенными до последней степени заблуждения и вытекающего из заблуждения страдания.
Те
люди, которые верят в то, что бог сотворил
мир, часто спрашивают: зачем же сотворил бог
людей так, что они должны грешить, не могут не грешить?
Для того, чтобы этого не было, нужно только одно — то самое, что высказывалось всеми мудрецами
мира и что вложено в душу всех
людей, — целомудрие, стремление к наибольшему целомудрию.
Так как в истинном христианском учении нет никаких оснований для учреждения брака, то
люди нашего христианского
мира, не веря в церковные определения брака, чувствуя, что это учреждение не имеет основания в христианском учении, и вместе с тем не видя перед собою, закрытого церковным учением идеала Христа — полного целомудрия, остаются по отношению брака без всякого руководства.
У народов, признающих более низкие, чем христианское, вероучения, есть определенное наложничество и многоженство и многомужество, ограниченное известными пределами, но нет той полной распущенности, проявляющейся в наложничестве, многоженстве и многомужестве, царящей среди
людей христианского
мира и скрывающейся под видом воображаемого единобрачия.
Жизнь
людей нашего
мира сложилась так, что наибольшее вознаграждение получается за самый вредный труд: за службу в полиции, в войске, в судах, в банках, за газетную, типографскую работу, за работу в военных складах, в кондитерских, табачных фабриках, аптеках, банках, за торговые дела, за писательство, за музыку и т. п., и наименьшее за земледельческие работы.
Уважать
людей надо не по их званию и богатству, а по той работе, которую они делают. Чем полезнее эта работа, тем почтеннее
люди. В
мире же бывает напротив: уважают праздных, богатых
людей, а не уважают тех, кто делает самые полезные всем дела: земледельцев, рабочих.
Как
человеку, пойманному среди бела дня в грабеже, никак нельзя уверять всех, что он не знал того, что грабимый им
человек не желал отдать ему свой кошелек, так и богатым
людям нашего
мира, казалось бы, нельзя уже уверять себя и других, что они не знали того, что те
люди рабочего народа, которые вынуждены работать под землей, в воде, пекле по 10—14 часов в сутки и по ночам на разных фабриках и заводах, работают такую мучительную работу потому, что только при такой работе богатые
люди дают им возможность существования.
Большинство
людей нашего
мира, хотя и не знают подробностей этих успокоительных объяснений науки, так же, как и многие прежние
люди не знали в подробности теологических объяснений, оправдывающих их положение, — все все-таки знают, что объяснение это есть, что ученые, умные
люди продолжают доказывать, что теперешний порядок вещей таков, каким он и должен быть, и что поэтому можно спокойно жить в этом порядке вещей, не стараясь изменить его.
Ни на небе, ни на море, ни в глубине гор, нет во всем
мире места, в котором
человек мог бы освободиться от того зла, которое в его сердце.
Всякий
человек, прежде чем быть австрийцем, сербом, турком, китайцем, —
человек, то есть разумное, любящее существо, призвание которого никак не в том, чтобы соблюдать или разрушать сербское, турецкое, китайское, русское государство, а только в одном: в исполнении своего человеческого назначения в тот короткий срок, который предназначено ему прожить в этом
мире. А назначение это одно и очень определенное: любить всех
людей.
Христианин не может не знать, что благо его связано с благом
людей не одного его народа, а с благом всех
людей мира; он знает, что единство его со всеми
людьми мира не может быть нарушено чертою границы и распоряжениями правительств о принадлежности его к такому или другому народу. Он знает, что все
люди везде братья и потому все равны.
Равенство это — признание за всеми
людьми мира одинаковых прав на пользование естественными благами
мира, одинаковых прав на блага, происходящие от общей жизни, и одинаковых прав на уважение личности
человека.
Нам дано ни с чем не сравнимое благо жизни со всеми ее радостями. И мы говорим: мало радостей. Нам дают величайшие радости жизни — общение с
людьми мира, а мы говорим: я хочу отдельного блага своего, своей семьи, своего народа.
Какой бы ни был в наше время
человек, будь он самый образованный, будь он простой рабочий, будь он философ, ученый, будь он невежда, будь он богач, будь он нищий, будь он духовное лицо какого бы то ни было исповедания, будь он военный, — всякий
человек нашего времени знает, что
люди все имеют одинаковые права на жизнь и блага
мира, что одни
люди не лучше и не хуже других, что все
люди равные. А между тем всякий живет так, как будто не знает этого. Так сильно еще между
людьми заблуждение о неравенстве
людей.
Это неправда: рабочие и бедные были бы неправы, если бы они этого хотели в таком
мире, в котором исповедовалось бы и исполнялось учение Христа о любви к ближнему и равенстве всех
людей; но они хотят этого в том
мире, в котором исповедуется и исполняется учение о том, что закон жизни есть закон борьбы всех против всех, так что, желая сесть на место богатых, бедные следуют только тому примеру, который подает им деятельность богатых.
Когда
люди говорят, что всем надо жить мирно, никого не обижать, а сами не
миром, а силою заставляют
людей жить по своей воле, то они как будто говорят: делайте то, что мы говорим, а не то, что мы делаем. Можно бояться таких
людей, но нельзя им верить.
Выяснить своими усилиями свое отношение к
миру и держаться его, установить свое отношение к
людям на основании вечного закона делания другому того, что хочешь, чтобы тебе делали, подавлять в себе те дурные страсти, которые подчиняют нас власти других
людей, не быть ничьим господином и ничьим рабом, не притворяться, не лгать, ни ради страха, ни выгоды, не отступать от требований высшего закона своей совести, — всё это требует усилий; вообразить же себе, что установление известных порядков каким-то таинственным путем приведет всех
людей, в том числе и меня, ко всякой справедливости и добродетели, и для достижения этого, не делая усилий мысли, повторять то, что говорят все
люди одной партии, суетиться, спорить, лгать, притворяться, браниться, драться, — всё это делается само собой, для этого не нужно усилия.
Не один Христос, но все мудрецы
мира, и брамины, и буддисты, и таосисты, и мудрецы греческие, учили тому, что разумным
людям надо не злом, а добром платить за зло. Но те
люди, которые сами живут насилием, говорят, что этого нельзя, что от этого жизнь будет не лучше, а хуже. И они правы для себя, но не для насилуемых. В мирском отношении для них действительно будет хуже, но для всех будет лучше.
Нельзя не понимать, что слова эти значат то, что Христос, отвергая прежний закон насилия: око за око и зуб за зуб, отвергает этим и всё то устройство
мира, которое основывается на этом законе, и устанавливает новый закон любви ко всем без различия
людям, устанавливает этим самым новое устройство
мира, основанное уже не на насилии, а на этом законе любви ко всем без различия
людям.
Другие же
люди, также поняв учение в его истинном смысле, шли и идут на распятие, всё ближе и ближе подвигая время нового устройства
мира на законе любви.
Когда бы
люди захотели, вместо того чтобы спасать
мир, спасать себя; вместо того чтобы освобождать человечество, себя освобождать, — как много бы они сделали для спасения
мира и для освобождения человечества!
Предстоящее изменение устройства жизни
людей нашего христианского
мира состоит в замене насилия любовью, в признании возможности, легкости, блаженства жизни, основанной не на насилии и страхе его, а на любви. И потому произойти это изменение никак не может от насилия власти.