Неточные совпадения
— Что же делать, мне
самой больно; только ежели
это случится, я знаю, что я сделаю…
Но, может быть, меня обманывала в
этом отношении моя излишняя восприимчивость и склонность к анализу; может быть, Володя совсем и не чувствовал того же, что я. Он был пылок, откровенен и непостоянен в своих увлечениях. Увлекаясь
самыми разнородными предметами, он предавался им всей душой.
Не могу выразить, до какой степени меня изумило
это открытие, однако чувство изумления скоро уступило место сочувствию поступку Володи: меня уже не удивлял
самый его поступок, но то, каким образом он постиг, что приятно так поступать. И мне невольно захотелось подражать ему.
Иногда я слышал, как Маша говорила Володе: «Вот наказанье! что же вы в
самом деле пристали ко мне, идите отсюда, шалун этакой… отчего Николай Петрович никогда не ходит сюда и не дурачится…» Она не знала, что Николай Петрович сидит в
эту минуту под лестницею и все на свете готов отдать, чтобы только быть на месте шалуна Володи.
— Позвольте, maman, я
сам натру вам табак, — сказал папа, приведенный, по-видимому, в большое затруднение
этим неожиданным обращением.
— Вольдемар сказал, что
сам Карл Иваныч дал ему
этот порох, — подхватила Мими.
Была ли
это действительно его история или произведение фантазии, родившееся во время его одинокой жизни в нашем доме, которому он и
сам начал верить от частого повторения, или он только украсил фантастическими фактами действительные события своей жизни — не решил еще я до сих пор.
За прошедший урок истории, которая всегда казалась мне
самым скучным, тяжелым предметом, Лебедев жаловался на меня St.-Jérôme’у и в тетради баллов поставил мне два, что считалось очень дурным. St.-Jérôme тогда еще сказал мне, что ежели в следующий урок я получу меньше трех, то буду строго наказан. Теперь-то предстоял
этот следующий урок, и, признаюсь, я сильно трусил.
Вспоминая свое отрочество и особенно то состояние духа, в котором я находился в
этот несчастный для меня день, я весьма ясно понимаю возможность
самого ужасного преступления, без цели, без желания вредить, — но так — из любопытства, из бессознательной потребности деятельности.
Под влиянием
этого же временного отсутствия мысли — рассеянности почти — крестьянский парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора подле лавки, на которой лицом вниз спит его старик отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи; под влиянием
этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на
самом краю обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо, к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти к нему, взять его за нос и сказать: «А ну-ка, любезный, пойдем»?
«Я должен быть не сын моей матери и моего отца, не брат Володи, а несчастный сирота, подкидыш, взятый из милости», — говорю я
сам себе, и нелепая мысль
эта не только доставляет мне какое-то грустное утешение, но даже кажется совершенно правдоподобною.
«Но зачем дальше скрывать
эту тайну, когда я
сам уже успел проникнуть ее? — говорю я
сам себе, — завтра же пойду к папа и скажу ему: „Папа! напрасно ты от меня скрываешь тайну моего рождения; я знаю ее“.
Само собою разумеется, что бабушка объяснила ему свое мнение насчет телесного наказания, и он не смел бить нас; но, несмотря на
это, он часто угрожал, в особенности мне, розгами и выговаривал слово fouetter [сечь (фр.).] (как-то fouatter) так отвратительно и с такой интонацией, как будто высечь меня доставило бы ему величайшее удовольствие.
Героиней
этого романа,
само собой разумеется, была Маша.
Это врожденное чувство, отвечал я
сам себе.
Да и в
самом деле, какая же может быть вечность с одной стороны, мы, верно, существовали прежде
этой жизни, хотя и потеряли о том воспоминание.
Однако философские открытия, которые я делал, чрезвычайно льстили моему самолюбию: я часто воображал себя великим человеком, открывающим для блага всего человечества новые истины, и с гордым сознанием своего достоинства смотрел на остальных смертных; но, странно, приходя в столкновение с
этими смертными, я робел перед каждым, и чем выше ставил себя в собственном мнении, тем менее был способен с другими не только выказывать сознание собственного достоинства, но не мог даже привыкнуть не стыдиться за каждое свое
самое простое слово и движение.
Володя с сияющим лицом вбегает в переднюю, целует и обнимает меня, Любочку, Мими и Катеньку, которая при
этом краснеет до
самых ушей.
Наблюдения мои в девичьей давно уже прекратились, мне совестно прятаться за двери, да притом и убеждение в любви Маши к Василью, признаюсь, несколько охладило меня. Окончательно же исцеляет меня от
этой несчастной страсти женитьба Василья, для которой я
сам, по просьбе его, испрашиваю у папа позволения.
Одно, что было мне неприятно, —
это то, что Володя как будто стыдился иногда перед ним за мои
самые невинные поступки, а всего более за мою молодость.
Эта склонность придавать значение
самому простому движению составляла во мне характеристическую черту того возраста.
— Я вам
это докажу. Отчего мы
самих себя любим больше других?.. Оттого, что мы считаем себя лучше других, более достойными любви. Ежели бы мы находили других лучше себя, то мы бы и любили их больше себя, а
этого никогда не бывает. Ежели и бывает, то все-таки я прав, — прибавил я с невольной улыбкой самодовольствия.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния…
Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то
самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то
это клевета, ей-богу клевета.
Это выдумали злодеи мои;
это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую
сам,
это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот
самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за
это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий. Я
сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем
этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в
самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до
этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще не генералы.