Неточные совпадения
Но мало и этого: начиная испытывать ослабление сил и болезни, и глядя на болезни и старость, смерть других
людей, он замечает еще и то, что и самое его
существование, в котором одном он чувствует настоящую, полную жизнь, каждым часом, каждым движением приближается к ослаблению, старости, смерти; что жизнь его, кроме того, что она подвержена тысячам случайностей уничтожения от других борющихся с ним существ и всё увеличивающимся страданиям, по самому свойству своему есть только не перестающее приближение к смерти, к тому состоянию, в котором вместе с жизнью личности наверное уничтожится всякая возможность какого бы то ни было блага личности.
И всегда были и теперь есть среди этих
людей еще такие
люди, которые вследствие своего внешнего исключительного положения считают себя призванными руководить человечеством и сами, не понимая смысла человеческой жизни, учили и учат других
людей жизни, которой они не понимают: тому, что жизнь человеческая есть не что иное, как личное
существование.
Другие, непризнающие возможности никакой другой жизни, кроме видимой, отрицают всякие чудеса и всё сверхъестественное и смело утверждают, что жизнь
человека есть не что иное, как его животное
существование от рождения и до смерти. Это учение книжников, —
людей, учащих тому, что в жизни
человека, как животного, и нет ничего неразумного.
Книжники, не понимая того противоречия, которое составляет начало разумной жизни, смело утверждают, что так как они его не видят, то противоречия и нет никакого, и что жизнь
человека есть только его животное
существование.
И вот ложное учение, подставив под понятие всей жизни
человека, известной ему в его сознании, видимую часть ее — животное
существование, — начинает изучать эти видимые явления сначала в животном
человеке, потом в животных вообще, потом в растениях, потом в веществе, постоянно утверждая при этом, что изучаются не некоторые проявления, а сама жизнь.
Целью живых существ представляется при этом внешнем наблюдении — сохранение своей личности, сохранение своего вида, воспроизведение себе подобных и борьба за
существование, и эта самая воображаемая цель жизни навязывается и
человеку.
Ложная наука, взявшая за исходную точку отсталое представление о жизни, при котором не видно то противоречие жизни человеческой, которое составляет главное ее свойство, — эта мнимая наука в своих последних выводах приходит к тому, чего требует грубое большинство человечества, — к признанию возможности блага одной личной жизни, к признанию для
человека благом одного животного
существования.
Ложная наука идет дальше даже требований грубой толпы, которым она хочет найти объяснение, — она приходит к утверждению того, что с первого проблеска своего отвергает разумное сознание
человека, приходит к выводам о том, что жизнь
человека, как и всякого животного, состоит в борьбе за
существование личности, рода и вида.
Приходят в
существование, родятся, вырастают новые
люди и, глядя на эту сутолоку
существования, называемую жизнью, в которой принимают участие старые, седые, почтенные, окружаемые уважением
люди, уверяются, что эта-то безумная толкотня и есть жизнь, и другой никакой нет, и уходят, потолкавшись у дверей ее.
Только редкий
человек, не имеющий сношений с
людьми других образов жизни, и только
человек, постоянно занятый напряженной борьбой с природой для поддержания своего телесного
существования, может верить в то, что исполнение тех бессмысленных дел, которые он называет своим долгом, может быть свойственным ему долгом его жизни.
Наступает время и наступило уже, когда обман, выдающий отрицание — на словах — этой жизни, для приготовления себе будущей, и признание одного личного животного
существования за жизнь и так называемого долга за дело жизни, — когда обман этот становится ясным для большинства
людей, и только забитые нуждой и отупевшие от похотливой жизни
люди могут еще существовать, не чувствуя бессмысленности и бедственности своего
существования.
Разум, та высшая способность
человека, необходимая для его жизни, которая дает ему, нагому, беспомощному
человеку, среди разрушающих его сил природы, — и средства к
существованию и средства к наслаждению, — эта-то способность отравляет его жизнь.
Воспитавшись и выросши в ложных учениях нашего мира, утвердивших его в уверенности, что жизнь его есть не что иное, как его личное
существование, начавшееся с его рождением,
человеку кажется, что он жил, когда был младенцем, ребенком; потом ему кажется, что он не переставая жил, будучи юношей и возмужалым
человеком.
Человек хочет определять свою жизнь временем, как он определяет видимое им
существование вне себя, и вдруг в нем пробуждается жизнь, не совпадающая с временем его плотского рождения, и он не хочет верить тому, что то, что не определяется временем, может быть жизнью. Но сколько бы ни искал
человек во времени той точки, с которой бы он мог считать начало своей разумной жизни, он никогда не найдет ее.
Только ложное учение о человеческой жизни, как о
существовании животного от рождения до смерти, в котором воспитываются и поддерживаются
люди, производит то мучительное состояние раздвоения, в которое вступают
люди при обнаружении в них их разумного сознания.
Разум
человека ложно направлен. Его научили признавать жизнью одно свое плотское личное
существование, которое не может быть жизнью.
Такому
человеку кажется, что отрицание разумным сознанием блага личного
существования и требование другого блага есть нечто болезненное и неестественное.
Разумное благо не видно, но личное благо так несомненно уничтожено, что продолжать личное
существование невозможно, и в
человеке начинает устанавливаться новое отношение его животного к разумному сознанию.
Если же
человек увидал, что другие личности — такие же, как и он, что страдания угрожают ему, что
существование его есть медленная смерть: если его разумное сознание стало разлагать
существование его личности, он уже не может ставить свою жизнь в этой разлагающейся личности, а неизбежно должен полагать ее в той новой жизни, которая открывается ему. И опять нет противоречия, как нет противоречия в зерне, пустившем уже росток и потому разлагающемся.
Вместо того, чтобы изучать тот закон, которому, для достижения своего блага, должна быть подчинена животная личность
человека, и, только познав этот закон, на основании его изучать все остальные явления мира, ложное познание направляет свои усилия на изучение только блага и
существования животной личности
человека, без всякого отношения к главному предмету знания, — подчинению этой животной личности
человека закону разума, для достижения блага истинной жизни.
Ложное знание рассуждает так:
люди существуют и существовали до нас; посмотрим, как они существовали, какие происходили во времени и пространстве изменения в их
существовании, куда направляются эти изменения. Из этих исторических изменений их
существования мы найдем закон их жизни.
Знают или не знают
люди о законе изменения их
существования, закон этот совершается точно так же, как совершается изменение в жизни кротов и бобров вследствии тех условий, в которых они находятся.
Чтобы понять жизнь
человека, т. е. тот закон, которому для блага
человека должна быть подчинена его животная личность,
люди рассматривают: или историческое
существование, но не жизнь
человека, или несознаваемое
человеком, но только видимое ему подчинение и животного, и растения, и вещества разным законам, т. е. делают то же, что бы делали
люди, изучающие положение неизвестных им предметов для того, чтобы найдти ту неизвестную цель, которой им нужно следовать.
Изучение законов, управляющих
существованием животных, растений и вещества, не только полезно, но необходимо для уяснения закона жизни
человека, но только тогда, когда изучение это имеет целью главный предмет познания человеческого: уяснение закона разума.
При предположении же о том, что жизнь
человека есть только его животное
существование, и что благо, указываемое разумным сознанием, невозможно, и что закон разума есть только призрак, такое изучение делается не только праздным, но и губительным, закрывая от
человека его единственный предмет познания и поддерживая его в том заблуждении, что, исследуя отражение предмета, он может познать и предмет.
Жизнь свою истинную
человек делает сам, сам проживает ее; но в тех двух видах
существования, связанных с его жизнью, —
человек не может принимать участия. Тело и вещество, его составляющее, существуют сами собой.
Эти виды
существования представляются
человеку как бы предшествовавшими, прожитыми жизнями, включенными в его жизнь, — как бы воспоминаниями о прежних жизнях.
В истинной жизни
человека эти два вида
существования представляют для него орудие и материал его работы, но не самую работу его.
Человеку полезно изучать и материал и орудие своей работы. Чем лучше он познает их, тем лучше он будет в состоянии работать. Изучение этих включенных в его жизнь видов
существования — своего животного и вещества, составляющего животное, показывает
человеку, как бы в отражении, общий закон всего существующего — подчинение закону разума и тем утверждает его в необходимости подчинения своего животного своему закону, но не может и не должен
человек смешивать материал и орудие своей работы с самой своей работой.
Вне власти
человека, желающего жить, уничтожить, остановить пространственное и временное движение своего
существования; но истинная жизнь его есть достижение блага подчинением разуму, независимо от этих видимых пространственных и временных движений.
Человек начинает жить истинной жизнью, т. е. поднимается на некоторую высоту над жизнью животной, и с этой высоты видит призрачность своего животного
существования, неизбежно кончающегося смертью, видит, что
существование его в плоскости обрывается со всех сторон пропастями, и, не признавая, что этот подъем в высоту и есть сама жизнь, ужасается перед тем, что он увидал с высоты.
Только
человеку, понимающему свою жизнь в животном
существовании, определяемом пространством и временем, кажется, что разумное сознание проявлялось временами в животном
существовании.
Понимая свою жизнь только как животное
существование, определяемое пространственными и временными условиями,
человек и пробуждение и деятельность разумного сознания хочет измерять тою же меркой: он спрашивает себя — когда, сколько времени, в каких условиях я находился в обладании разумным сознанием?
Для животного, не имеющего разумного сознания, показывающего ему бедственность и конечность его
существования, благо личности и вытекающее из него продолжение рода личности есть высшая цель жизни. Для
человека же личность есть только та ступень
существования, с которой открывается ему истинное благо его жизни, не совпадающее с благом его личности.
Никакие рассуждения ведь не могут скрыть от
человека той очевидной, несомненной истины, что личное
существование его есть нечто непрестанно-погибающее, стремящееся к смерти, и что потому в его животной личности не может быть жизни.
Не может не видеть
человек, что
существование его личности от рождения и детства до старости и смерти есть не что иное, как постоянная трата и умаление этой животной личности, кончающееся неизбежной смертью; и потому сознание своей жизни в личности, включающей в себя желание увеличения и неистребимости личности, не может не быть неперестающим противоречием и страданием, не может не быть злом, тогда как единственный смысл его жизни есть стремление к благу.
В чем бы ни состояло истинное благо
человека, для него неизбежно отречение его от блага животной личности. Отречение от блага животной личности есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом
человеке насильно при плотской смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного сознания погибающей личности и перейти в другой вид
существования.
«Но для чего же эта личность, от блага которой я,
человек, должен отречься, чтобы получить жизнь?» говорят
люди, признающие свое животное
существование жизнью.
«Должно вам родиться снова», сказал Христос. Не то чтобы
человеку кто-нибудь велел родиться, но
человек неизбежно приведен к этому. Чтобы иметь жизнь, ему нужно вновь родиться в этом
существовании — разумным сознанием.
Но стоит
человеку признать свою жизнь в стремлении к благу других, чтобы увидать в мире совсем другое: увидать рядом с случайными явлениями борьбы существ постоянное взаимное служение друг другу этих существ, — служение, без которого немыслимо
существование мира.
Человек видит, что лучшие
люди человечества осуждают поиски за наслаждениями, призывают
людей к воздержности, а самые лучшие
люди, восхваляемые потомством, показывают примеры жертвы своим
существованием для блага других.
Потребностей
существования животного
человека столько, сколько сторон этого
существования, а сторон столько же, сколько радиусов в шаре.
«Это противоестественно, говорят они, и потому невозможно». Да никто и не говорит об отречении от личности. Личность для разумного
человека есть то же, что дыхание, кровообращение для животной личности. Как животной личности отречься от кровообращения? Про это и говорить нельзя. Так же нельзя говорить разумному
человеку и об отречении от личности. Личность для разумного
человека есть такое же необходимое условие его жизни, как и кровообращение — условие
существования его животной личности.
Требования животной личности всегда удовлетворимы. Не может
человек говорить, что я буду есть или во что оденусь? Все эти потребности обеспечены
человеку так же, как птице и цветку, если он живет разумною жизнью. И в действительности, кто, думающий
человек, может верить, чтобы он мог уменьшить бедственность своего
существования обеспечением своей личности?
Положение о том, что жизнь человеческая не есть
существование личности
человека, добытое тысячелетним духовным трудом всего человечества, — положение это для
человека (не животного) стало в нравственном мире не только такой же, но гораздо более несомненной и несокрушимой истиной, чем вращение земли и законы тяготения.
Животные личности для своих целей хотят воспользоваться личностью
человека. А чувство любви влечет его к тому, чтобы отдать свое
существование на пользу других существ.
Животная личность страдает. И эти-то страдания и облегчение их и составляют главный предмет деятельности любви. Животная личность, стремясь к благу, стремится каждым дыханием к величайшему злу — к смерти, предвидение которой нарушало всякое благо личности. А чувство любви не только уничтожает этот страх, но влечет
человека к последней жертве своего плотского
существования для блага других.
Людям этим любовь представляется не тем единственным законным проявлением жизни, каким она представляется для разумного сознания, а только одною из тысячей разных случайностей, бывающих в жизни, — представляется одним из тех тысячей разнообразных настроений, в которых бывает
человек во время своего
существования: бывает, что
человек щеголяет, бывает, что увлечен наукою или искусством, бывает, что увлечен службой, честолюбием, приобретением, бывает, что он любит кого-нибудь.
И так, и не иначе, как так, могут понимать любовь
люди, учащие и сами научаемые тому, что жизнь есть не что иное, как животное
существование.
Только если бы
люди были боги, как мы воображаем их, только тогда они бы могли любить одних избранных
людей; тогда бы только и предпочтение одних другим могло быть истинною любовью. Но
люди не боги, а находятся в тех условиях
существования, при которых все живые существа всегда живут одни другими, пожирая одни других, и в прямом и в переносном смысле; и
человек, как разумное существо, должен знать и видеть это. Он должен знать, что всякое плотское благо получается одним существом только в ущерб другому.