Неточные совпадения
Жизнь мы не можем определить в своем
сознании, говорит это учение. Мы заблуждаемся, рассматривая ее в себе. То понятие о благе, стремление к которому в нашем
сознании составляет нашу жизнь, есть обманчивый призрак, и жизнь нельзя понимать в этом
сознании. Чтобы понять жизнь, надо только наблюдать ее проявления, как движение вещества. Только из этих наблюдений и выведенных из них
законов мы найдем и
закон самой жизни, и
закон жизни человека.
Человек, в котором проснулось разумное
сознание, но который вместе с тем понимает свою жизнь только как личную, находится в том же мучительном состоянии, в котором находилось бы животное, которое, признав своей жизнью движение вещества, не признавало бы своего
закона личности, а только видело бы свою жизнь в подчинении себя
законам вещества, которые совершаются и без его усилия.
Животное страдало бы и видело бы в этом состоянии мучительное противоречие и раздвоение. То же происходит и с человеком, наученным признавать низший
закон своей жизни, животную личность,
законом своей жизни. Высший
закон жизни,
закон его разумного
сознания, требует от него другого; вся же окружающая жизнь и ложные учения удерживают его в обманчивом
сознании, и он чувствует противоречие и раздвоение.
Но как животному для того, чтобы перестать страдать, нужно признавать своим
законом не низший
закон вещества, а
закон своей личности и, исполняя его, пользоваться
законами вещества для удовлетворения целей своей личности, так точно и человеку стоит признать свою жизнь не в низшем
законе личности, а в высшем
законе, включающем первый
закон, — в
законе, открытом ему в его разумном
сознании, — и уничтожится противоречие, и личность будет свободно подчиняться разумному
сознанию и будет служить ему.
Обычное заблуждение о жизни состоит в том, что подчинение нашего животного тела своему
закону, совершаемое не нами, но только видимое нами, принимается за жизнь человеческую, тогда как этот
закон нашего животного тела, с которым связано наше разумное
сознание, исполняется в нашем животном теле так же бессознательно для нас, как он исполняется в дереве, в кристалле, в небесном теле.
Если же для человека возможно знание того разумного
закона, которому должна быть подчинена его жизнь, то очевидно, что познание этого
закона разума он нигде не может почерпнуть, кроме как там, где он и открыт ему: в своем разумном
сознании.
При предположении же о том, что жизнь человека есть только его животное существование, и что благо, указываемое разумным
сознанием, невозможно, и что
закон разума есть только призрак, такое изучение делается не только праздным, но и губительным, закрывая от человека его единственный предмет познания и поддерживая его в том заблуждении, что, исследуя отражение предмета, он может познать и предмет.
Наше знание о мире вытекает из
сознания нашего стремления к благу и необходимости, для достижения этого блага, подчинения нашего животного разуму. Если мы знаем жизнь животного, то только потому, что мы и в животном видим стремление к благу и необходимость подчинения
закону разума, который в нем представляется
законом организма.
Не из познаний
законов вещества, как это думают, мы можем познавать
закон организмов, и не из познания
закона организмов мы можем познавать себя, как разумное
сознание, но наоборот. Прежде всего мы можем и нам нужно познать самих себя, т. е. тот
закон разума, которому для нашего блага должна быть подчинена наша личность, и тогда только нам можно и нужно познать и
закон своей животной личности и подобных ей личностей, и, еще в большем отдалении от себя,
законы вещества.
Законы организмов кажутся нам проще
закона нашей жизни тоже от своего удаления от нас. Но и в них мы только наблюдаем
законы, а не знаем их, как мы знаем
закон нашего разумного
сознания, который должен быть нами исполняем.
Ни то, ни другое существование мы не знаем, а только видим, наблюдаем вне себя. Только
закон нашего разумного
сознания мы знаем несомненно, потому что он нужен для нашего блага, потому что мы живем этим
сознанием; не видим же его потому, что не имеем той высшей точки, с которой бы могли наблюдать его.
Сколько бы ни изучал человек жизнь видимую, осязаемую, наблюдаемую им в себе и других, жизнь, совершающуюся без его усилий, — жизнь эта всегда останется для него тайной; он никогда из этих наблюдений не поймет эту несознаваемую им жизнь и наблюдениями над этой таинственной, всегда скрывающейся от него в бесконечность пространства и времени, жизнью никак не осветит свою истинную жизнь, открытую ему в его
сознании и состоящую в подчинении его совершенно особенной от всех и самой известной ему животной личности совершенно особенному и самому известному ему
закону разума, для достижения своего совершенно особенного и самого известного ему блага.
Точно так же и подобных нам людей и самих себя мы тогда только признаем живыми, когда наша животная личность, кроме подчинения своему
закону организма, подчинена еще высшему
закону разумного
сознания.
В чем бы ни состояло истинное благо человека, для него неизбежно отречение его от блага животной личности. Отречение от блага животной личности есть
закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному
сознанию, то он совершается в каждом человеке насильно при плотской смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного
сознания погибающей личности и перейти в другой вид существования.
«Но если это и может быть
законом мыслимым, это не есть
закон действительности», отвечает возмущенное заблудшее
сознание человека.
— Ничего не знаю этого, — говорит разумное
сознание, знаю только то, что моя жизнь и жизнь мира, представлявшиеся мне прежде злой бессмыслицей, представляются мне теперь одним разумным целым, живущим и стремящимся к одному и тому же благу, чрез подчинение одному и тому же
закону разума, который я знаю в себе.
И разум, и рассуждение, и история, и внутреннее чувство — всё, казалось бы, убеждает человека в справедливости такого понимания жизни; но человеку, воспитанному в учении мира, всё-таки кажется, что удовлетворение требований его разумного
сознания и его чувства не может быть
законом его жизни.
Жизнь понимается не так, как она сознается разумным
сознанием — как невидимое, но несомненное подчинение в каждое мгновение настоящего своего животного —
закону разума, освобождающее свойственное человеку благоволение ко всем людям и вытекающую из него деятельность любви, а только как плотское существование в продолжении известного промежутка времени, в определенных и устраиваемых нами, исключающих возможность благоволения ко всем людям, условиях.
Глядя на свое прошедшее в этой жизни, он видит, по памятному ему ряду своих
сознаний, что отношение его к миру изменялось, подчинение
закону разума увеличивалось, и увеличивалась не переставая сила и область любви, давая ему всё большее и большее благо независимо, а иногда прямо обратно пропорционально умалению существования личности.
Причина страдания для животного есть нарушение
закона жизни животной, нарушение это проявляется
сознанием боли, и деятельность, вызванная нарушением
закона, направлена на устранение боли; для разумного
сознания причина страдания есть нарушение
закона жизни разумного
сознания; нарушение это проявляется
сознанием заблуждения, греха, и деятельность, вызванная нарушением
закона, направлена на устранение заблуждения — греха.
При первом взгляде, страдания не имеют никакого объяснения и не вызывают никакой другой деятельности, кроме постоянно растущего и ничем неразрешимого отчаяния и озлобления; при втором, страдания вызывают ту самую деятельность, которая и составляет движение истинной жизни, —
сознание греха, освобождение от заблуждений и подчинение
закону разума.
Для человека, понимающего жизнь как подчинение своей личности
закону разума, боль не только не есть зло, но есть необходимое условие, как его животной, так и разумной жизни. Не будь боли, животная личность не имела бы указания отступлений от своего
закона; не испытывай страданий разумное
сознание, человек не познал бы истины, не знал бы своего
закона.