Неточные совпадения
Я сидел наискоски и, так как поезд стоял, мог в те минуты, когда никто
не проходил, слышать урывками
их разговор.
Приказчик стал рассказывать про кутежи какого-то известного обоим богача-купца на ярманке, но старик
не дал
ему договорить и стал сам рассказывать про былые кутежи в Кунавине, в которых
он сам участвовал.
И точно, я
не успел дойти до конца вагонов, как раздался звонок. Когда я вернулся, между дамой и адвокатом продолжался оживленный разговор. Старый купец молча сидел напротив
них, строго глядя перед собой и изредка неодобрительно жуя зубами.
— Затем она прямо объявила своему супругу, — улыбаясь, говорил адвокат в то время, как я проходил мимо
него, — что она
не может, да и
не желает жить с
ним, так как…
И
он стал рассказывать далее что-то, чего я
не мог расслышать. Вслед за мной прошли еще пассажиры, прошел кондуктор, вбежал артельщик, и довольно долго был шум, из-за которого
не слышно было разговора. Когда всё затихло, и я опять услыхал голос адвоката, разговор, очевидно, с частного случая перешел уже на общие соображения.
— В старину этого
не было,
не правда ли? — сказал
он, приятно улыбаясь.
— Бывало, сударь, и прежде, только меньше, — сказал
он. — По нынешнему времени нельзя этому
не быть. Уж очень образованы стали.
— Неужели же лучше так жениться, как в старину, когда жених и невеста и
не видали даже друг друга? — продолжала она, по привычке многих дам отвечая
не на слова своего собеседника, а на те слова, которые она думала, что
он скажет.
— Прежде этого
не разбирали, — внушительным тоном сказал старик, — нынче только завелось это. Как что, она сейчас говорит: «я от тебя уйду». У мужиков на что, и то эта самая мода завелась. «На, — говорит, — вот тебе твои рубахи и портки, а я пойду с Ванькой,
он кудрявей тебя». Ну вот и толкуй. А в женщине первое дело страх должен быть.
— Да-с, вот тоже у нашего молодца скандал один вышел. Тоже рассудить слишком трудно. Тоже попалась такая женщина, что распутевая. И пошла чертить. А малый степенный и с развитием. Сначала с конторщиком. Уговаривал
он тоже добром.
Не унялась. Всякие пакости делала.
Его деньги стала красть. И бил
он ее. Что ж, всё хужела. С некрещеным, с евреем, с позволенья сказать, свела шашни. Что ж
ему делать? Бросил ее совсем. Так и живет холостой, а она слоняется.
— Потому
он дурак, — сказал старик. — Кабы
он спервоначала
не дал ей ходу, а укороту бы дал настоящую, жила бы, небось. Волю
не давать надо сначала.
Не верь лошади в поле, а жене в доме.
—
Они говорят, — вступился адвокат, указывая на даму, — что брак должен вытекать, во-первых, из привязанности, любви, если хотите, и что если налицо есть таковая, то только в этом случае брак представляет из себя нечто, так сказать, священное. Затем, что всякий брак, в основе которого
не заложены естественные привязанности — любовь, если хотите,
не имеет в себе ничего нравственно-обязательного. Так ли я понимаю? — обратился
он к даме.
— Нет-с,
не может быть, — возразил
он, — так же как
не может быть, что в возу гороха две замеченные горошины легли бы рядом. Да кроме того, тут
не невероятность одна, тут, наверное, пресыщение. Любить всю жизнь одну или одного — это всё равно, что сказать, что одна свечка будет гореть всю жизнь, — говорил
он, жадно затягиваясь.
Это скверно, но еще идет; но когда, как это чаще всего бывает, муж и жена приняли на себя внешнее обязательство жить вместе всю жизнь и со второго месяца уж ненавидят друг друга, желают разойтись и всё-таки живут, тогда это выходит тот страшный ад, от которого спиваются, стреляются, убивают и отравляют себя и друг друга, — говорил
он всё быстрее,
не давая никому вставить слова и всё больше и больше разгорячаясь.
— Ну, всё равно, — сказал
он, издавая свой звук. — Впрочем, извините! А!..
не буду стеснять вас.
Но Позднышев,
не слушая
его, быстро повернулся и ушел на свое место. Господин с дамой шептались. Я сидел рядом с Позднышевым и молчал,
не умея придумать, что сказать. Читать было темно, и потому я закрыл глаза и притворился, что хочу заснуть. Так мы проехали молча до следующей станции.
— Ну, так
не угодно ли? Только крепок. —
Он налил мне чаю. —
Они говорят… И всё лгут… — сказал
он.
Впрочем, может быть, и были дети и были привязанности, но я делал, как будто
их не было.
Вы
не качайте головой, как будто вы согласны со мной, — вдруг крикнул
он на меня.
— Та пучина заблуждения, в которой мы живем относительно женщин и отношений к
ним. Да-с,
не могу спокойно говорить про это, и
не потому, что со мной случился этот эпизод, как
он говорил, а потому, что с тех пор, как случился со мной этот эпизод, у меня открылись глаза, и я увидал всё совсем в другом свете. Всё навыворот, всё навыворот!..
В темноте мне
не видно было
его лицо, только слышен был из-за дребезжания вагона
его внушительный и приятный голос.
А то усилия употреблены
не на искоренение разврата, а на поощрение
его, на обеспечение безопасности разврата.
Блудник может воздерживаться, бороться; но простого, ясного, чистого отношения к женщине, братского, у
него уже никогда
не будет.
И
он несколько раз издал свои странные звуки и взялся за чай. Чай был страшно крепкий,
не было воды, чтобы
его разбавить. Я чувствовал, что меня волновали особенно выпитые мною два стакана. Должно быть, и на
него действовал чай, потому что
он становился всё возбужденнее и возбужденнее. Голос
его становился всё более и более певучим и выразительным.
Он беспрестанно менял позы, то снимал шапку, то надевал ее, и лицо
его странно изменялось в той полутьме, в которой мы сидели.
Во всех романах до подробностей описаны чувства героев, пруды, кусты, около которых
они ходят; но, описывая
их великую любовь к какой-нибудь девице, ничего
не пишется о том, чтò было с
ним, с интересным героем прежде: ни слова о
его посещениях домов, о горничных, кухарках, чужих женах.
Если же есть такие неприличные романы, то
их не дают в руки, главное, тем, кому нужнее всего это знать, — девушкам.
— Нет, впрочем так лучше, так лучше! — вскрикнул
он. — Поделом мне! Но
не в том дело. Я хотел сказать, что обмануты тут ведь только одни несчастные девушки. Матери же знают это, особенно матери, воспитанные своими мужьями, знают это прекрасно. И притворяясь, что верят в чистоту мужчин,
они на деле действуют совсем иначе.
Они знают, на какую удочку ловить мужчин для себя и для своих дочерей.
Она знает, что наш брат всё врет о высоких чувствах —
ему нужно только тело, и потому
он простит все гадости, а уродливого, безвкусного, дурного тона костюма
не простит.
Не будь, с одной стороны, катаний на лодках,
не будь портних с талиями и т. п., а будь моя жена одета в нескладный капот и сиди она дома, а будь я, с другой стороны, в нормальных условиях человека, поглощающего пищи столько, сколько нужно для работы, и будь у меня спасительный клапан открыт — а то
он случайно прикрылся как-то на это время, — я бы
не влюбился, и ничего бы этого
не было.
Не в том отсутствие прав женщины, что она
не может вотировать или быть судьей — заниматься этими делами
не составляет никаких прав, — а в том, чтобы в половом общении быть равной мужчине, иметь право пользоваться мужчиной и воздерживаться от
него по своему желанию, по своему желанию избирать мужчину, а
не быть избираемой.
Да, вы смеетесь! — закричал
он на меня, — а это вовсе
не шутка.
Другое, чем я гордился, было то, что другие женились с намерением вперед продолжать жить в таком же многоженстве, в каком
они жили до брака; я же имел твердое намерение держаться после свадьбы единобрачия, и
не было пределов моей гордости перед собой за это.
Но у нас, когда из десяти брачущихся едва ли есть один, которой
не только
не верит в таинство, но
не верит даже в то, что то, что
он делает, есть некоторое обязательство, когда из ста мужчин едва ли один есть уже неженатый прежде и из пятидесяти один, который вперед
не готовился бы изменять своей жене при всяком удобном случае, когда большинство смотрит на поездку в церковь только как на особенное условие обладания известной женщиной, — подумайте, какое ужасное значение получают при этом все эти подробности.
— Естественном? — сказал
он. — Естественном? Нет, я скажу вам напротив, что я пришел к убеждению, что это
не… естественно. Да, совершенно
не… естественно. Спросите у детей, спросите у неразвращенной девушки. Моя сестра очень молодая вышла замуж за человека вдвое старше ее и развратника. Я помню, как мы были удивлены в ночь свадьбы, когда она, бледная и в слезах, убежала от
него и, трясясь всем телом, говорила, что она ни за что, ни за что, что она
не может даже сказать того, чего
он хотел от нее.
— Да вот как бы
не погиб род человеческий! — сказал
он злобно иронически, как бы ожидая этого знакомого
ему и недобросовестного возражения.
Пока же человечество живет, перед
ним стоит идеал и, разумеется, идеал
не кроликов или свиней, чтобы расплодиться как можно больше, и
не обезьян или парижан, чтобы как можно утонченнее пользоваться удовольствиями половой страсти, а идеал добра, достигаемый воздержанием и чистотою.
Не достигло теперь живущее поколение человечества цели, то
не достигло
оно только потому, что в
нем есть страсти, и сильнейшая из
них — половая.
То, что
они пожили бы и,
не достигнув цели, умерли бы; а чтобы достигнуть цели, Богу надо бы сотворять новых людей.
Если же бы
они были вечны, то положим (хотя это и труднее тем же людям, а
не новым поколениям исправлять ошибки и приближаться к совершенству), положим,
они бы достигли после многих тысяч лет цели, но тогда зачем же
они?
— Да, да, и
они правы, — сказал
он. — Половая страсть, как бы она ни была обставлена, есть зло, страшное зло, с которым надо бороться, а
не поощрять, как у нас. Слова Евангелия о том, что смотрящий на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею, относятся
не к одним чужим женам, а именно — и главное — к своей жене.
Я
не знал еще тогда, что это общая участь, но что все так же, как я, думают, что это
их исключительное несчастье, скрывают это исключительное, постыдное свое несчастие
не только от других, но и от самих себя, сами себе
не признаются в этом.
Взошли два пассажира и стали усаживаться на дальней лавочке.
Он молчал, пока
они усаживались, но как только
они затихли,
он продолжал, очевидно ни на минуту
не теряя нити своей мысли.
А те, что я предавался животным излишествам,
не только
не стыдясь
их, но почему-то гордясь возможности этих физических излишеств,
не думая при том нисколько
не только о ее духовной жизни, но даже и об ее физической жизни.
— Вот это-то и удивительно, что никто
не хочет знать того, что так ясно и очевидно, того, что должны знать и проповедывать доктора, но про что
они молчат.
Из всех женщин, которые должны бы быть помощницами в движении человечества к истине и благу,
он во имя своего удовольствия делает
не помощниц, но врагов.
— Вот такой-то свиньей я и жил, — продолжал
он опять прежним тоном. — Хуже же всего было то, что, живя этой скверной жизнью, я воображал, что потому, что я
не соблазняюсь другими женщинами, что поэтому я живу честной семейной жизнью, что я нравственный человек, и что я ни в чем
не виноват, а что если у нас происходят ссоры, то виновата она, ее характер.
Виновата же была, разумеется,
не она. Она была такая же, как и все, как большинство. Воспитана она была, как того требует положение женщины в нашем обществе, и поэтому как и воспитываются все без исключения женщины обеспеченных классов, и как
они не могут
не воспитываться. Толкуют о каком-то новом женском образовании. Bсё пустые слова: образование женщины точно такое, какое должно быть при существующем
не притворном, а истинном, всеобщем взгляде на женщину.
Освобождают женщину на курсах и в палатах, а смотрят на нее как на предмет наслаждения. Научите ее, как она научена у нас, смотреть так на самую себя, и она всегда останется низшим существом. Или она будет с помощью мерзавцев-докторов предупреждать зарождение плода, т. е. будет вполне проститутка, спустившаяся
не на ступень животного, но на ступень вещи, или она будет то, что она есть в большей части случаев, — больной душевно, истеричной, несчастной, какие
они и есть, без возможности духовного развития.
А то, что одна побольше знает математики, а другая умеет играть на арфе, это ничего
не изменит. Женщина счастлива и достигает всего, чего она может желать, когда она обворожит мужчину. И потому главная задача женщины — уметь обвораживать
его. Так это было и будет. Так это в девичьей жизни в нашем мире, так продолжается и в замужней. В девичьей жизни это нужно для выбора, в замужней — для властвованья над мужем.