Неточные совпадения
Анна Андреевна, жена
его, провинциальная кокетка, еще
не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на романах и альбомах, вполовину на хлопотах в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над мужем потому только, что тот
не находится, что отвечать ей; но власть эта распространяется только на мелочи и состоит в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается в разные платья в продолжение пьесы.
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения.
Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь
его отрывиста, и слова вылетают из уст
его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более
он выиграет. Одет по моде.
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос
его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение.
Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но
не любит много говорить и молча плут. Костюм
его — серый или синий поношенный сюртук.
Прочие роли
не требуют особых изъяснений. Оригиналы
их всегда почти находятся пред глазами.
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и
не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо
он может приехать во всякий час, если только уже
не приехал и
не живет где-нибудь инкогнито…
Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек! В уездном городе измена! Что
он, пограничный, что ли? Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства
не доедешь.
Аммос Федорович. Нет, я вам скажу, вы
не того… вы
не… Начальство имеет тонкие виды: даром что далеко, а
оно себе мотает на ус.
Городничий. Мотает или
не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы сделайте так, чтобы все было прилично: колпаки были бы чистые, и больные
не походили бы на кузнецов, как обыкновенно
они ходят по-домашнему.
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы
не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с
ними изъясняться:
он по-русски ни слова
не знает.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами.
Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть
его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Ну, в ином случае много ума хуже, чем бы
его совсем
не было.
Один из
них, например, вот этот, что имеет толстое лицо…
не вспомню
его фамилии, никак
не может обойтись без того, чтобы, взошедши на кафедру,
не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Конечно, если
он ученику сделает такую рожу, то
оно еще ничего: может быть,
оно там и нужно так, об этом я
не могу судить; но вы посудите сами, если
он сделает это посетителю, — это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счет.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с
ним делать? Я уж несколько раз
ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель,
он скроил такую рожу, какой я никогда еще
не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Он ученая голова — это видно, и сведений нахватал тьму, но только объясняет с таким жаром, что
не помнит себя.
Я раз слушал
его: ну, покамест говорил об ассириянах и вавилонянах — еще ничего, а как добрался до Александра Македонского, то я
не могу вам сказать, что с
ним сделалось.
Лука Лукич. Да,
он горяч! Я
ему это несколько раз уже замечал… Говорит: «Как хотите, для науки я жизни
не пощажу».
Лука Лукич.
Не приведи бог служить по ученой части! Всего боишься: всякий мешается, всякому хочется показать, что
он тоже умный человек.
Я даже думаю (берет
его под руку и отводит в сторону),я даже думаю,
не было ли на меня какого-нибудь доноса.
Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать:
не содержится ли
нем какого-нибудь донесения или просто переписки.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы
не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил
его у себя. Хотите, прочту?
А
не заставши Коробкина-то дома, заворотил к Растаковскому, а
не заставши Растаковского, зашел вот к Ивану Кузьмичу, чтобы сообщить
ему полученную вами новость, да, идучи оттуда, встретился с Петром Ивановичем…
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю
ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так
он жизни
не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон
не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Квартальный. Да так: привезли
его поутру мертвецки. Вот уже два ушата воды вылили, до сих пор
не протрезвился.
Да сказать Держиморде, чтобы
не слишком давал воли кулакам своим;
он, для порядка, всем ставит фонари под глазами — и правому и виноватому.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово: что
он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что
он за ней волочится, а
он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а
не хочешь заплатить
ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол
не сыщет.
А отчего? — оттого, что делом
не занимается: вместо того чтобы в должность, а
он идет гулять по прешпекту, в картишки играет.
Он не посмотрел бы на то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почесывался.
Хлестаков. Как
он смеет
не дать? Вот еще вздор!
Слуга. Да хозяин сказал, что
не будет больше отпускать.
Он, никак, хотел идти сегодня жаловаться городничему.
Слуга. Так-с.
Он говорил: «Я
ему обедать
не дам, покамест
он не заплатит мне за прежнее». Таков уж ответ
его был.
Хлестаков. Ты растолкуй
ему сурьезно, что мне нужно есть. Деньги сами собою…
Он думает, что, как
ему, мужику, ничего, если
не поесть день, так и другим тоже. Вот новости!
Это скверно, однако ж, если
он совсем ничего
не даст есть.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?»
Они, пентюхи, и
не знают, что такое значит «прикажете принять».
Хлестаков. Вот вздор какой! я этого
не принимаю. Ты скажи
ему: что это, в самом деле, такое!.. Этого мало.
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же
они едят, а я
не ем? Отчего же я, черт возьми,
не могу так же? Разве
они не такие же проезжающие, как и я?
Хлестаков. Черт
его знает, что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем
они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп —
он черт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить
его за окно.
Он меня морил голодом по целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а
не чаем. За что ж я… Вот новость!
Городничий (робея).Извините, я, право,
не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж
не знаю, откуда
он берет такую. А если что
не так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до
них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Хорошо, подпустим и мы турусы: прикинемся, как будто совсем и
не знаем, что
он за человек.
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и
не покраснеет! О, да с
ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих пор ничего
не выслужил в Петербурге.
Он думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я бы послал
его самого потолкаться в канцелярию.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я
ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил
его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Городничий. Да вы
не извольте беспокоиться,
он подождет. (Слуге.)Пошел вон, тебе пришлют.
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за
ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы!
не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за
ним Бобчинский.)
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где
они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока
не войдет в комнату, ничего
не расскажет!