Неточные совпадения
— Затем она прямо объявила своему супругу, — улыбаясь,
говорил адвокат в то время, как я проходил мимо него, — что она
не может, да и
не желает жить
с ним, так как…
—
Не знали, любят ли, могут ли любить, а выходили за кого попало, да всю жизнь и мучались; так по-вашему это лучше? —
говорила она, очевидно обращая речь ко мне и к адвокату, но менее всего к старику,
с которым
говорила.
— Женят таких, которые
не любят друг друга, а потом удивляются, что несогласно живут, — торопилась
говорить дама, оглядываясь на адвоката и на меня и даже на приказчика, который, поднявшись
с своего места и облокотившись на спинку, улыбаясь, прислушивался к разговору. — Ведь это только животных можно спаривать, как хозяин хочет, а люди имеют свои склонности, привязанности, — очевидно желая уязвить купца,
говорила она.
— Прежде этого
не разбирали, — внушительным тоном сказал старик, — нынче только завелось это. Как что, она сейчас
говорит: «я от тебя уйду». У мужиков на что, и то эта самая мода завелась. «На, —
говорит, — вот тебе твои рубахи и портки, а я пойду
с Ванькой, он кудрявей тебя». Ну вот и толкуй. А в женщине первое дело страх должен быть.
— Нет-с,
не может быть, — возразил он, — так же как
не может быть, что в возу гороха две замеченные горошины легли бы рядом. Да кроме того, тут
не невероятность одна, тут, наверное, пресыщение. Любить всю жизнь одну или одного — это всё равно, что сказать, что одна свечка будет гореть всю жизнь, —
говорил он, жадно затягиваясь.
— Та пучина заблуждения, в которой мы живем относительно женщин и отношений к ним. Да-с,
не могу спокойно
говорить про это, и
не потому, что со мной случился этот эпизод, как он
говорил, а потому, что
с тех пор, как случился со мной этот эпизод, у меня открылись глаза, и я увидал всё совсем в другом свете. Всё навыворот, всё навыворот!..
Вы
говорите: естественно! Естественно есть. И есть радостно, легко, приятно и
не стыдно
с самого начала; здесь же и мерзко, и стыдно, и больно. Нет, это неестественно! И девушка неиспорченная, я убедился, всегда ненавидит это.
Уж
не говорю про то, что если только следовать их указаниям, то, благодаря заразам везде, во всём, людям надо
не итти к единению, а к разъединению: всем надо, по их учению, сидеть врозь и
не выпускать изо рта спринцовки
с карболовой кислотой (впрочем, открыли, что и она
не годится).
— «Тебе хорошо, —
не только думала, но и
говорила она, — а я всю ночь
не спала
с ребенком».
Сплошь да рядом стало случаться то, что она, как и всегда, разговаривая со мной через посредство других, т. е.
говоря с посторонними, но обращая речь ко мне, выражала смело, совсем
не думая о том, что она час тому назад
говорила противоположное, выражала полусерьезно, что материнская забота — это обман, что
не стоит того — отдавать свою жизнь детям, когда есть молодость и можно наслаждаться жизнью.
Миндалевидные влажные глаза, красные улыбающиеся губы, нафиксатуаренные усики, прическа последняя, модная, лицо пошло-хорошенькое, то, что женщины называют недурен, сложения слабого, хотя и
не уродливого,
с особенно развитым задом, как у женщины, как у готтентотов,
говорят.
Начинается перепрыгиванье
с одного предмета на другой, попреки: «ну, да это давно известно, всегда так: ты сказал…», — «нет, я
не говорил», — «стало быть, я лгу!..» Чувствуешь, что вот-вот начнется та страшная ссора, при которой хочется себя или ее убить.
Свояченица уезжает ни
с чем. Я смело сказал,
говоря с ней, что
не сделаю первого шага, но как она уехала, и я вышел и увидел детей жалких, испуганных, я уже готов делать первый шаг. И рад бы его сделать, но
не знаю как. Опять хожу, курю, выпиваю за завтраком водки и вина и достигаю того, чего бессознательно желаю:
не вижу глупости, подлости своего положения.
Около трех приезжает она. Встречая меня, она ничего
не говорит. Я воображаю, что она смирилась, начинаю
говорить о том, что я был вызван ее укоризнами. Она
с тем же строгим и страшно измученным лицом
говорит, что она приехала
не объясняться, а взять детей, что жить вместе мы
не можем. Я начинаю
говорить, что виноват
не я, что она вывела меня из себя. Она строго, торжественно смотрит на меня и потом
говорит...
Я
говорю, что терпеть
не могу комедий. Тогда она вскрикивает что-то, чего я
не разбираю, и убегает в свою комнату. И за ней звенит ключ: она заперлась. Я толкаюсь, нет ответа, и я
с злостью отхожу. Через полчаса Лиза прибегает в словах.
Ведь что могло быть проще того, чтобы
поговорить с ним холодно, проститься,
не знакомя
с женою.
— Как я рада, что ты пришел; мы
не решили, что играть в воскресенье, — сказала она таким тоном, которым
не говорила бы со мной, если бы мы были одни. Это и то, что она сказала «мы» про себя и его, возмутило меня. Я молча поздоровался
с ним.
— Я думаю, что излишне
говорить, что я был очень тщеславен: если
не быть тщеславным в обычной нашей жизни, то ведь нечем жить. Ну, и в воскресенье я со вкусом занялся устройством обеда и вечера
с музыкой. Я сам накупил вещей для обеда и позвал гостей.
Всё, что было в нем непорядочного, всё это я замечал теперь
с особенным удовольствием, потому что это всё должно было успокоить меня и показывать, что он стоял для моей жены на такой низкой ступени, до которой, как она и
говорила, она
не могла унизиться.
«Как я мог уехать? —
говорил я себе, вспоминая их лица, — разве
не ясно было, что между ними всё совершилось в этот вечер? и разве
не видно было, что уже в этот вечер между ними
не только
не было никакой преграды, но что они оба, главное она, испытывали некоторый стыд после того, что случилось
с ними?» Помню, как она слабо, жалобно и блаженно улыбалась, утирая пот
с раскрасневшегося лица, когда я подошел к фортепиано.
Оба
не договорили… Началось то другое, чего он боялся, чтò разрывало сразу всё, что они
говорили. Я бросился к ней, всё еще скрывая кинжал, чтобы он
не помешал мне ударить ее в бок под грудью. Я выбрал это место
с самого начала. В ту минуту, как я бросился к ней, он увидал, и, чего я никак
не ждал от него, он схватил меня за руку и крикнул...