Неточные совпадения
Я вернулся в восторге домой и решил, что она верх нравственного совершенства, и что потому-то она достойна
быть моей
женой, и на другой день сделал предложение.
Во всех романах до подробностей описаны чувства героев, пруды, кусты, около которых они ходят; но, описывая их великую любовь к какой-нибудь девице, ничего не пишется о том, чтò
было с ним, с интересным героем прежде: ни слова о его посещениях домов, о горничных, кухарках, чужих
женах.
Не
будь, с одной стороны, катаний на лодках, не
будь портних с талиями и т. п., а
будь моя
жена одета в нескладный капот и сиди она дома, а
будь я, с другой стороны, в нормальных условиях человека, поглощающего пищи столько, сколько нужно для работы, и
будь у меня спасительный клапан открыт — а то он случайно прикрылся как-то на это время, — я бы не влюбился, и ничего бы этого не
было.
Но у нас, когда из десяти брачущихся едва ли
есть один, которой не только не верит в таинство, но не верит даже в то, что то, что он делает,
есть некоторое обязательство, когда из ста мужчин едва ли один
есть уже неженатый прежде и из пятидесяти один, который вперед не готовился бы изменять своей
жене при всяком удобном случае, когда большинство смотрит на поездку в церковь только как на особенное условие обладания известной женщиной, — подумайте, какое ужасное значение получают при этом все эти подробности.
— Да, да, и они правы, — сказал он. — Половая страсть, как бы она ни
была обставлена,
есть зло, страшное зло, с которым надо бороться, а не поощрять, как у нас. Слова Евангелия о том, что смотрящий на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею, относятся не к одним чужим
женам, а именно — и главное — к своей
жене.
Кажется, на третий или на четвертый день я застал
жену скучною, стал спрашивать, о чем, стал обнимать ее, что, по-моему,
было всё, чего она могла желать, а она отвела мою руку и заплакала.
Я особенно ревновал в это время, во-первых, потому, что
жена испытывала то свойственное матери беспокойство, которое должно вызывать беспричинное нарушение правильного хода жизни; во-вторых, потому, что, увидав, как она легко отбросила нравственную обязанность матери, я справедливо, хотя и бессознательно, заключил, что ей так же легко
будет отбросить и супружескую, тем более, что она
была совершенно здорова и, несмотря на запрещение милых докторов, кормила следующих детей сама и выкормила прекрасно.
Как вспомню только, даже теперь, жизнь и состояние
жены в первое время, когда
было трое, четверо детей, и она вся
была поглощена ими, — ужас берет.
Вся жизнь с детьми и
была для
жены, а потому и для меня, не радость, а мука.
Вот он-то с своей музыкой
был причиной всего. Ведь на суде
было представлено дело так, что всё случилось из ревности. Ничуть не бывало, т. е. не то, что ничуть не бывало, а то, да не то. На суде так и решено
было, что я обманутый муж, и что я убил, защищая свою поруганную честь (так ведь это называется по-ихнему). И от этого меня оправдали. Я на суде старался выяснить смысл дела, но они понимали так, что я хочу реабилитировать честь
жены.
Если бы явился не он, то другой бы явился. Если бы не предлог ревности, то другой. Я настаиваю на том, что все мужья, живущие так, как я жил, должны или распутничать, или разойтись, или убить самих себя или своих
жен, как я сделал. Если с кем этого не случилось, то это особенно редкое исключение. Я ведь, прежде чем кончить, как я кончил,
был несколько раз на краю самоубийства, а она тоже отравлялась.
Ведь что могло
быть проще того, чтобы поговорить с ним холодно, проститься, не знакомя с
женою.
Жена, как и всегда это последнее время,
была очень элегантна и заманчива, беспокоюще красива.
Вечером он приехал со скрипкой, и они играли. Но игра долго не ладилась, не
было тех нот, которые им
были нужны, а которые
были,
жена не могла играть без приготовлений. Я очень любил музыку и сочувствовал их игре, устраивал ему пюпитр, переворачивал страницы. И кое-что они сыграли, какие-то песни без слов и сонатку Моцарта. Он играл превосходно, и у него
было в высшей степени то, что называется тоном. Кроме того, тонкий, благородный вкус, совсем не свойственный его характеру.
Он
был, разумеется, гораздо сильное
жены и помогал ей и вместе с тем учтиво хвалил ее игру. Он держал себя очень хорошо.
Жена казалась заинтересованной только одной музыкой и
была очень проста и естественна. Я же, хотя и притворялся заинтересованным музыкой, весь вечер не переставая мучался ревностью.
С первой минуты, как он встретился глазами с
женой, я видел, что зверь, сидящий в них обоих, помимо всех условий положения и света, спросил: «можно?» и ответил: «о, да, очень». Я видел, что он никак не ожидал встретить в моей
жене, в московской даме, такую привлекательную женщину, и
был очень рад этому.
Для
жены ли или для него я это делал, чтоб показать, что я не боюсь его, для себя ли, чтоб обмануть самого себя, — не знаю, только я не мог с первых же сношений моих с ним
быть прост.
Я
поил его за ужином дорогим вином, восхищался его игрой, с особенной ласковой улыбкой говорил с ним и позвал его в следующее воскресенье обедать и еще играть с
женою.
Через час ко мне пришла няня и сказала, что у
жены истерика. Я пришел; она рыдала, смеялась, ничего не могла говорить и вздрагивала всем телом. Она не притворялась, но
была истинно больна.
Всё, что
было в нем непорядочного, всё это я замечал теперь с особенным удовольствием, потому что это всё должно
было успокоить меня и показывать, что он стоял для моей
жены на такой низкой ступени, до которой, как она и говорила, она не могла унизиться.
Во-первых, я перемучался уже этой мукой, и мне надо
было отдохнуть; во-вторых, я хотел верить уверениям
жены и верил им.
Жену же я никогда не видал такою, какою она
была в этот вечер.
Я хотел бежать за ним, но вспомнил, что
было бы смешно бежать в чулках за любовником своей
жены, а я не хотел
быть смешон, а хотел
быть страшен.
Это
была сестра
жены, добрая, глупая вдова.
«Пойти к ней?» задал я себе вопрос. И тотчас же ответил, что надо пойти к ней, что, вероятно, всегда так делается, что когда муж, как я, убил
жену, то непременно надо итти к ней. «Если так делается, то надо итти, — сказал я себе. — Да если нужно
будет, всегда успею», подумал я о своем намерении застрелиться и пошел зa нею. «Теперь
будут фразы, гримасы, но я не поддамся им», сказал я себе.