Неточные совпадения
Муж, глава семейства, и
ничем не занимается,
все бросил и
все раздает et fait le généreux à droite et à gauche [и великодушничает направо и налево (франц.)].
Марья Ивановна. Вот это-то и главное, что он
все разрушает и
ничего не ставит на место.
Марья Ивановна. Да, месяц тому назад он ни одной службы не пропускал,
все посты, а потом вдруг
ничего этого не надо. Да вот с ним и поговори.
Александра Ивановна. Что же тут странного? Это самая ваша обыкновенная манера:
все осуждать и самим
ничего не делать.
Марья Ивановна. Теперь Степа кончил курс, должен избрать карьеру, а отец
ничего не говорит ему. Он хотел поступить в канцелярию министра — Николай Иванович сказал, что это не нужно; он хотел в кавалергарды — Николай Иванович совсем не одобрил. Он спросил: что же мне делать? не пахать же. А Николай Иванович сказал: отчего же не пахать; гораздо лучше, чем в канцелярии. Ну, что же ему делать? Он приходит ко мне и меня спрашивает, а я
все должна решать. А распоряжения
все в его руках.
Степа. Нисколько.
Ничего особенного не было. Он мне сказал свое мнение, а я сказал свое. Я не виноват, что наши убеждения не сходятся. Люба ведь
ничего не понимает и обо
всем судит.
Александра Ивановна. А если нельзя
ничем владеть, нельзя иметь ни одежды, ни куска хлеба, а надо
все отдать, то нельзя жить.
Николай Иванович. Не в словах дело, — да слова эти
ничего и не говорят о церкви, — но дело в духе учения. Учение Христа всемирное и включает в себя
все верования и не допускает
ничего исключительного: ни воскресенья, ни божественности Христа, ни таинств,
ничего такого, что разделяет.
Николай Иванович. Ведь правда, что мы
все каждую минуту можем умереть и уйти или в
ничто, или к богу, который требует от нас жизни по его воле?
Николай Иванович. Маша, ради бога, не волнуйся, а выслушай меня. Я
ничего ни даю, ни не даю. Поступать в военную службу охотой я считаю или глупым, безумным поступком, свойственным дикому человеку, если он не понимает
всей гнусности этого дела, или подлым, если это делается для расчета…
Николай Иванович. Он хорошо сделал, что не зашел ко мне; он знает, что я
ничего ему иного не могу сказать, как то, что он сам знает. Он сам говорил мне, что оттого и вышел в отставку, что понимает, что нет более не только беззаконной, жестокой, зверской деятельности, как та, которая
вся направлена только на убийство, но что нет унизительнее, подлее ее — подчиняться во
всем и беспрекословно первому встречному, старшему чином; он
все это знает.
Если бы он пришел ко мне, я бы ему одно посоветовал: не делать
ничего по рассуждению, а только тогда, когда этого требует
все существо.
Полковник.
Все время говорил. Старался усовестить его, убедить, что для него же хуже, что
ничего он этим не сделает. Говорил об его семье. Он очень взволнован, но
все свое говорит.
Генерал. Связать. (К Борису.) Слушайте же, что я вам скажу. Мне
все равно, что с вами будет. Но для вас самих советую вам: одумайтесь. Вы сгниете в крепости. И
ничего никому не сделаете. Бросьте это. Ну, вы погорячились, и я погорячился. (Ударяет его по плечу.) Подите присягните и бросьте
все это. (К адъютанту.) Здесь батюшка? (К Борису.) Ну, что же?
Княгиня.
Ничего не сказано, а если сказано, то глупо сказано. Голубчик, Боря, пожалей меня. (Бросается ему на шею и плачет.)
Вся моя жизнь была одно горе. Единственный просвет радости, и ты из него делаешь муку. Боря! Пожалей меня…
Люба. Я не могу лгать. Я не понимаю, зачем мучать себя и
всех. Я не понимаю и
ничего не могу сказать. (Плачет и уходит.)
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это
все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
— Ничего, это
все ничего, ты слушай, пожалуйста. Вот я пошла. Ну-с, прихожу в большой страшеннейший магазин; там куча народа. Меня затолкали; однако я выбралась и подошла к черному человеку в очках. Что я ему сказала, я ничего не помню; под конец он усмехнулся, порылся в моей корзине, посмотрел кое-что, потом снова завернул, как было, в платок и отдал обратно.
«Этому тоже надо Лазаря петь, — думал он, бледнея и с постукивающим сердцем, — и натуральнее петь. Натуральнее
всего ничего бы не петь. Усиленно ничего не петь! Нет! усиленно было бы опять ненатурально… Ну, да там как обернется… посмотрим… сейчас… хорошо иль не хорошо, что я иду? Бабочка сама на свечку летит. Сердце стучит, вот что нехорошо!..»
Там хороша ли эта честь и верен ли долг — это вопрос второй; но важнее для меня именно законченность форм и хоть какой-нибудь да порядок, и уже не предписанный, а самими наконец-то выжитый. Боже, да у нас именно важнее всего хоть какой-нибудь, да свой, наконец, порядок! В том заключалась надежда и, так сказать, отдых: хоть что-нибудь наконец построенное, а не вечная эта ломка, не летающие повсюду щепки, не мусор и сор, из которых вот уже двести лет
все ничего не выходит.
Неточные совпадения
Осип. Давай их, щи, кашу и пироги!
Ничего,
всё будем есть. Ну, понесем чемодан! Что, там другой выход есть?
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А
все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе
ничего и не узнали! А
все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да не выпускать солдат на улицу безо
всего: эта дрянная гарниза наденет только сверх рубашки мундир, а внизу
ничего нет.
Хлестаков. Хорошие заведения. Мне нравится, что у вас показывают проезжающим
все в городе. В других городах мне
ничего не показывали.
Вот здешний почтмейстер совершенно
ничего не делает:
все дела в большом запущении, посылки задерживаются… извольте сами нарочно разыскать.