Неточные совпадения
Разлад этот в жизни христианских народов в особенности велик, я думаю, потому, что объяснение понимания жизни, внесенное христианством в
сознание народов, слишком далеко опередило склад жизни народов, принявших его, а потому и вытекающее из него руководство поведения было слишком противоположно не только личным привычкам
людей, но и всему складу жизни языческих народов, принявших христианское учение.
Вот это-то
сознание, всё яснее и яснее усваиваемое
людьми христианского мира, и приводит их неизбежно к тому выходу, который один может вывести их из их бедственного настоящего положения. Выход этот в одном: в принятии человечеством скрытого от
людей учения Христа в его истинном значении, неизвестного еще большинству
людей и вытекающего из него руководства поведения, исключающего насилие.
Так это случилось с огромным большинством рабочего народа. (Я не говорю про те небольшие общины
людей, прямо отрицавших церковное учение и устанавливающих свое более или менее близкое к христианскому, в его истинном значении, учение, не говорю потому, что число таких
людей слишком ничтожно в сравнении с огромной массой
людей, всё больше и больше освобождавшихся от всякого религиозного
сознания.)
Людям кажется, что положение их улучшается вследствие изменения внешних форм жизни, а между тем изменение внешних форм есть всегда только последствие изменения
сознания, и только в той мере улучшается жизнь, в которой это изменение основано на изменении
сознания.
Людям кажется, что если изменение
сознания влияет на изменение форм жизни, то должно быть и обратное, и, так как направлять деятельность на внешние изменения и приятнее (последствия деятельности виднее) и легче, то они всегда предпочитают направлять свои силы не на изменение
сознания, а на изменение форм, и потому большей частью заняты не сущностью дела, а только подобием его.
Внешняя суетливая, бесполезная деятельность, состоящая в установлении и применении внешних форм жизни, скрывает от
людей ту существенную внутреннюю деятельность изменения
сознания, которая одна может улучшить их жизнь.
Учение было принято, как не могло быть иначе, как внешнее богопочитание, заменившее язычество, и жизнь продолжала идти дальше и дальше по пути язычества. Но извращенное учение это было неразрывно связано с евангелием, и жрецы лжехристианства, несмотря на все старания, не могли скрыть от
людей самой сущности учения, и истинное учение, против воли их, понемногу раскрываясь
людям, сделалось частью их
сознания.
Так говорят
люди нашего времени, как бы предполагая, что религиозное
сознание, вера — есть состояние, несвойственное
человеку, что религиозное
сознание в
человеке есть нечто исключительное, воспитанное, напущенное. Но думать и говорить так могут
люди вследствие особенного состояния христианского мира, временно лишенные самого необходимого и естественного условия жизни человеческой — веры.
Но так же, как труд не составляет нечто искусственное, выдуманное, предписываемое
людьми, а нечто неизбежное, необходимое, без чего не могли бы жить
люди, так точно и вера, то есть
сознание своего отношения к бесконечному и вытекающего из него руководства поступков. Такая вера есть не только не нечто воспитанное, искусственное, исключительное, а, напротив, такое естественное свойство человеческой природы, без которого, как птицы без крыльев, никогда не жили и не могут жить
люди.
Если мы теперь в нашем христианском мире видим
людей, лишенных, или, вернее сказать, не лишенных, а с затемненным религиозным
сознанием, то уродливое, неестественное положение это только временное и случайное, положение немногих, происшедшее от тех особенных условий, в которых жили и живут
люди христианского мира, точно такое же исключительное, как и положение тех
людей, которые живут и могут жить, не работая.
Только освободись
люди нашего мира от того обмана извращения христианского учения церковной веры и утвержденного на ней не только оправдания, но возвеличения, несовместимого с христианством, основанного на насилии, государственного устройства, и само собой устранится в душах
людей не только христианского, но и всего мира главная помеха к религиозному
сознанию высшего закона любви без возможности исключений и насилия, который 1900 лет тому назад был открыт человечеству и который теперь один только удовлетворяет требованиям человеческой совести.
А войдет в
сознание закон этот, как высший закон жизни — и само собой прекратится то губительное для нравственности состояние
людей, при котором величайшие несправедливости и жестокости, совершаемые
людьми друг против друга, считаются естественными, свойственными
людям поступками, совершится то, о чем мечтают теперь, чего желают и что обещают все социалистические, коммунистические устроители будущих обществ, и гораздо больше этого.
И как для
человека главные изменения совершаются в области духовной, невидимой, так и в человечестве главные изменения совершаются прежде всего в невидимой области, в его религиозном
сознании.
Мы не знаем того часа, когда ребенок стал юношей, но знаем, что бывший ребенок уже не может играть в игрушки; так же мы не можем назвать того года, десятилетия даже, во время которого
люди христианского мира выросли из прежней формы жизни и перешли в другой, определяемый их религиозным
сознанием, возраст, но не можем не знать, не видеть того, что
люди христианского мира уже не могут серьезно играть в завоевания, в свидания монархов, в дипломатические хитрости, в конституции, с своими палатами и думами, в социал-революционные, демократические, анархические партии и революции, а главное, не могут делать всех этих дел, основывая их на насилии.
Только освободитесь все вы, страдающие
люди христианского мира, как властвующие и богатые, так же и подавленные и бедные, от тех обманов лжехристианства и государственности, которые скрывают от вас то, что открыл вам Христос и чего требует ваш разум и ваше сердце, — и вам ясно станет, что в вас, только в вас самих причины всех телесных страданий — нужды — и духовных:
сознания несправедливости, зависти, раздражения, которые мучают вас, задавленных и бедных; и в вас же, вы, властвующие и богатые, — причины тех страхов, укоров совести,
сознания греха своей жизни, которые более или менее, по степени вашей нравственной чуткости, тревожат и вас.
Если Марк Аврелий мог, несмотря на всю свою кротость и мудрость, с спокойной совестью и воевать и распоряжаться казнями
людей, то
люди христианского мира уже не могут этого делать без внутреннего
сознания своей преступности, и какие бы они ни придумывали лицемерные и глупые гаагские конференции и условные наказания, все эти лицемерные глупости не только не скрывают их преступлений, но, напротив, показывают то, что они сами знают, что то, что они делают, дурно.
Неточные совпадения
Левин часто замечал при спорах между самыми умными
людьми, что после огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и слов спорящие приходили наконец к
сознанию того, что то, что они долго бились доказать друг другу, давным давно, с начала спора, было известно им, но что они любят разное и потому не хотят назвать того, что они любят, чтобы не быть оспоренными.
Смутное
сознание той ясности, в которую были приведены его дела, смутное воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным
человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось в общее впечатление радостного чувства жизни. Чувство это было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил ноги, заложил одну на колено другой и, взяв ее в руку, ощупал упругую икру ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею грудью.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к
людям, основанной в нем на
сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем
людям, какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Отчаяние его еще усиливалось
сознанием, что он был совершенно одинок со своим горем. Не только в Петербурге у него не было ни одного
человека, кому бы он мог высказать всё, что испытывал, кто бы пожалел его не как высшего чиновника, не как члена общества, но просто как страдающего
человека; но и нигде у него не было такого
человека.
— С его сиятельством работать хорошо, — сказал с улыбкой архитектор (он был с
сознанием своего достоинства, почтительный и спокойный
человек). — Не то что иметь дело с губернскими властями. Где бы стопу бумаги исписали, я графу доложу, потолкуем, и в трех словах.