В сундуках, которыми была наполнена ее комната, было решительно все. Что бы ни понадобилось, обыкновенно говаривали: «Надо спросить у Натальи Савишны», — и действительно, порывшись немного, она находила требуемый предмет и говаривала: «Вот и
хорошо, что припрятала». В сундуках этих были тысячи таких предметов, о которых никто в доме, кроме ее, не знал и не заботился.
Неточные совпадения
«Положим, — думал я, — я маленький, но зачем он тревожит меня? Отчего он не бьет мух около Володиной постели? вон их сколько! Нет, Володя старше меня; а я меньше всех: оттого он меня и мучит. Только о том и думает всю жизнь, — прошептал я, — как бы мне делать неприятности. Он очень
хорошо видит,
что разбудил и испугал меня, но выказывает, как будто не замечает… противный человек! И халат, и шапочка, и кисточка — какие противные!»
Когда матушка улыбалась, как ни
хорошо было ее лицо, оно делалось несравненно лучше, и кругом все как будто веселело. Если бы в тяжелые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал,
что такое горе. Мне кажется,
что в одной улыбке состоит то,
что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то лицо прекрасно; если она не изменяет его, то оно обыкновенно; если она портит его, то оно дурно.
— Вы уже знаете, я думаю,
что я нынче в ночь еду в Москву и беру вас с собою, — сказал он. — Вы будете жить у бабушки, a maman с девочками остается здесь. И вы это знайте,
что одно для нее будет утешение — слышать,
что вы учитесь
хорошо и
что вами довольны.
Не знаю, солнышко ли ее пригрело, или она брала сок из этой травки, — только видно было,
что ей очень
хорошо.
Он так
хорошо умел скрывать от других и удалять от себя известную всем темную, наполненную мелкими досадами и огорчениями сторону жизни,
что нельзя было не завидовать ему.
Maman играла второй концерт Фильда — своего учителя. Я дремал, и в моем воображении возникали какие-то легкие, светлые и прозрачные воспоминания. Она заиграла патетическую сонату Бетховена, и я вспоминал что-то грустное, тяжелое и мрачное. Maman часто играла эти две пьесы; поэтому я очень
хорошо помню чувство, которое они во мне возбуждали. Чувство это было похоже на воспоминание; но воспоминание
чего? казалось,
что вспоминаешь то,
чего никогда не было.
Я имел самые странные понятия о красоте — даже Карла Иваныча считал первым красавцем в мире; но очень
хорошо знал,
что я нехорош собою, и в этом нисколько не ошибался; поэтому каждый намек на мою наружность больно оскорблял меня.
Я очень
хорошо помню, как раз за обедом — мне было тогда шесть лет — говорили о моей наружности, как maman старалась найти что-нибудь хорошее в моем лице, говорила,
что у меня умные глаза, приятная улыбка, и, наконец, уступая доводам отца и очевидности, принуждена была сознаться,
что я дурен; и потом, когда я благодарил ее за обед, потрепала меня по щеке и сказала...
Он был
хорошо образован и начитан; но образование его остановилось на том,
что он приобрел в молодости, то есть в конце прошлого столетия.
— Да, мой друг, — продолжала бабушка после минутного молчания, взяв в руки один из двух платков, чтобы утереть показавшуюся слезу, — я часто думаю,
что он не может ни ценить, ни понимать ее и
что, несмотря на всю ее доброту, любовь к нему и старание скрыть свое горе — я очень
хорошо знаю это, — она не может быть с ним счастлива; и помяните мое слово, если он не…
На беленькой шейке была черная бархатная ленточка; головка вся была в темно-русых кудрях, которые спереди так
хорошо шли к ее прекрасному личику, а сзади — к голым плечикам,
что никому, даже самому Карлу Иванычу, я не поверил бы,
что они вьются так оттого,
что с утра были завернуты в кусочки «Московских ведомостей» и
что их прижигали горячими железными щипцами.
Я не мог надеяться на взаимность, да и не думал о ней: душа моя и без того была преисполнена счастием. Я не понимал,
что за чувство любви, наполнявшее мою душу отрадой, можно было бы требовать еще большего счастия и желать чего-нибудь, кроме того, чтобы чувство это никогда не прекращалось. Мне и так было
хорошо. Сердце билось, как голубь, кровь беспрестанно приливала к нему, и хотелось плакать.
Неточные совпадения
Хлестаков (пишет).Ну,
хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи,
что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Аммос Федорович. А черт его знает,
что оно значит! Еще
хорошо, если только мошенник, а может быть, и того еще хуже.
Городничий (жене и дочери).Полно, полно вам! (Осипу.)Ну
что, друг, тебя накормили
хорошо?
Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом. Все чрезвычайно
хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому,
что уважаю ваши редкие качества».
Жаль,
что Иохим не дал напрокат кареты, а
хорошо бы, черт побери, приехать домой в карете, подкатить этаким чертом к какому-нибудь соседу-помещику под крыльцо, с фонарями, а Осипа сзади, одеть в ливрею.