По всему тому,
что происходило на судебном следствии, и по тому, как знал Нехлюдов Маслову, он был убежден, что она не виновна ни в похищении ни в отравлении, и сначала был и уверен, что все признают это; но когда он увидал, что вследствие неловкой защиты купца, очевидно основанной на том, что Маслова физически нравилась ему, чего он и не скрывал, и вследствие отпора на этом именно основании старшины и, главное, вследствие усталости всех решение стало склоняться к обвинению, он хотел возражать, но ему страшно было говорить за Маслову, — ему казалось, что все сейчас узнают его отношения к ней.
«Такое же опасное существо, как вчерашняя преступница, — думал Нехлюдов, слушая всё,
что происходило перед ним. — Они опасные, а мы не опасные?.. Я — распутник, блудник, обманщик, и все мы, все те, которые, зная меня таким, каков я есмь, не только не презирали, но уважали меня? Но если бы даже и был этот мальчик самый опасный для общества человек из всех людей, находящихся в этой зале, то что же, по здравому смыслу, надо сделать, когда он попался?
Неточные совпадения
Местный полицейский врач 4-го участка удостоверил,
что смерть
произошла от разрыва сердца, вызванного чрезмерным употреблением спиртных напитков. Тело Смелькова было предано земле.
Потом, когда он предположил,
что присяжные уже достаточно прониклись этими истинами, он стал развивать другую истину о том,
что убийством называется такое действие, от которого
происходит смерть человека,
что отравление поэтому тоже есть убийство.
И в его представлении
происходило то обычное явление,
что давно не виденное лицо любимого человека, сначала поразив теми внешними переменами, которые
произошли за время отсутствия, понемногу делается совершенно таким же, каким оно было за много лет тому назад, исчезают все происшедшие перемены, и перед духовными очами выступает только то главное выражение исключительной, неповторяемой духовной личности.
Нехлюдов вспомнил всё,
что он видел вчера, дожидаясь в сенях, и понял,
что наказание
происходило именно в то время, как он дожидался, и на него с особенной силой нашло то смешанное чувство любопытства, тоски, недоумения и нравственной, переходящей почти в физическую, тошноты, которое и прежде, но никогда с такой силой не охватывало его.
Нехлюдов сделал усилие над собой и начал свою речь тем,
что объявил мужикам о своем намерении отдать им землю совсем. Мужики молчали, и в выражении их лиц не
произошло никакого изменения.
Было просто потому,
что он теперь не думал о том,
что с ним
произойдет, и его даже не интересовало это, а думал только о том, чтò он должен делать.
— Поводы к кассации могут быть недостаточны, — сказал Нехлюдов, — но по делу, я думаю, видно,
что обвинение
произошло от недоразумения.
— Вы думаете,
что я не понимаю вас и всего,
что в вас
происходит. Ведь то,
что вы сделали, всем известно. C’est le secret de polichinelle. [Это секрет полишинеля.] И я восхищаюсь этим и одобряю вас.
Поступка дурного не было, но было то,
что много хуже дурного поступка: были те мысли, от которых
происходят все дурные поступки.
Если она так решительно отказывалась всякий раз, когда он упоминал об этом, принять его жертву жениться на ней, то это
происходило и оттого,
что ей хотелось повторить те гордые слова, которые она раз сказала ему, и, главное, оттого,
что она знала,
что брак с нею сделает его несчастье.
Она твердо решила,
что не примет его жертвы, а между тем ей было мучительно думать,
что он презирает ее, думает,
что она продолжает быть такою, какою она была, и не видит той перемены, которая
произошла в ней.
Влияние Марьи Павловны было одно влияние, которому подчинялась Маслова. Оно
происходило оттого,
что Маслова полюбила Марью Павловну. Другое влияние было влияние Симонсона. И это влияние
происходило оттого,
что Симонсон полюбил Маслову.
Решив,
что всё существующее зло
происходит от необразованности народа, он, выйдя из университета, сошелся с народниками, поступил в село учителем и смело проповедывал и ученикам и крестьянам всё то,
что считал справедливым, и отрицал то,
что считал ложным.
В тот день, когда на выходе с этапа
произошло столкновение конвойного офицера с арестантами из-за ребенка, Нехлюдов, ночевавший на постоялом дворе, проснулся поздно и еще засиделся за письмами, которые он готовил к губернскому городу, так
что выехал с постоялого двора позднее обыкновенного и не обогнал партию дорогой, как это бывало прежде, а приехал в село, возле которого был полуэтап, уже сумерками.
На шести предшествующих этапах конвойные офицеры все, несмотря на то,
что переменялись, все одинаково не допускали Нехлюдова в этапное помещение, так
что он больше недели не видал Катюшу.
Происходила эта строгость оттого,
что ожидали проезда важного тюремного начальника. Теперь же начальник проехал, не заглянув на этапы, и Нехлюдов надеялся,
что принявший утром партию конвойный офицер разрешит ему, как и прежние офицеры, свидание с арестантами.
Как ни знакомо было Нехлюдову это зрелище, как ни часто видел он в продолжение этих трех месяцев всё тех же 400 человек уголовных арестантов в самых различных положениях: и в жаре, в облаке пыли, которое они поднимали волочащими цепи ногами, и на привалах по дороге, и на этапах в теплое время на дворе, где
происходили ужасающие сцены открытого разврата, он всё-таки всякий раз, когда входил в середину их и чувствовал, как теперь,
что внимание их обращено на него, испытывал мучительное чувство стыда и сознания своей виноватости перед ними.
Его не занимал вопрос о том, как
произошел мир, именно потому,
что вопрос о том, как получше жить в нем, всегда стоял перед ним.
Рассуждение о том,
что то,
что возмущало его,
происходило, как ему говорили служащие, от несовершенства устройства мест заключения и ссылки, и
что это всё можно поправить, устроив нового фасона тюрьмы, — не удовлетворяло Нехлюдова, потому
что он чувствовал,
что то,
что возмущало его,
происходило не от более или менее совершенного устройства мест заключения.
Строгость смотрителя
происходила преимущественно оттого,
что в переполненной вдвое против нормального тюрьме в это время был повальный тиф. Извозчик, везший Нехлюдова, рассказал ему дорогой,
что «в тюрьме гораздо народ теряется. Какая-то на них хворь напала. Человек по двадцати в день закапывают».
Опять дорогой ему пришла мысль о том, как примет Катюша свое помилование. Где поселят ее? Как он будет жить с нею?
Что Симонсон? Какое ее отношение к нему? Вспомнил о той перемене, которая
произошла в ней. Вспомнил при этом и ее прошедшее.
Ему ясно стало теперь,
что всё то страшное зло, которого он был свидетелем в тюрьмах и острогах, и спокойная самоуверенность тех, которые производили это зло,
произошло только оттого,
что люди хотели делать невозможное дело: будучи злы, исправлять зло.