Неточные совпадения
Люди считали,
что священно и важно
не это весеннее утро,
не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ, — красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, чтò они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.
Так, в конторе губернской тюрьмы считалось священным и важным
не то,
что всем животным и людям даны умиление и радость весны, а считалось священым и важным то,
что накануне получена была за номером с печатью и заголовком бумага о том, чтобы к 9-ти часам утра были доставлены в нынешний день, 28-го апреля, три содержащиеся в тюрьме подследственные арестанта — две женщины и один мужчина.
— Да уж одно бы
что, хуже
не будет, — сказала Маслова, тряхнув головой.
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до
чего доводит дурное,
не такое, как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем,
что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже
не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Марья Ивановна говорила,
что из девочки надо сделать работницу, хорошую горничную, и потому была требовательна, наказывала и даже бивала девочку, когда бывала
не в духе.
За нее сватались, но она ни за кого
не хотела итти, чувствуя,
что жизнь ее с теми трудовыми людьми, которые сватались за нее, будет трудна ей, избалованной сладостью господской жизни.
Так жила она до 16-ти лет. Когда же ей минуло 16 лет, к ее барышням приехал их племянник — студент, богатый князь, и Катюша,
не смея ни ему ни даже себе признаться в этом, влюбилась в него. Потом через два года этот самый племянник заехал по дороге на войну к тетушкам, пробыл у них четыре дня и накануне своего отъезда соблазнил Катюшу и, сунув ей в последний день сторублевую бумажку, уехал. Через пять месяцев после его отъезда она узнала наверное,
что она беременна.
Поступать на место было
не к
чему, скоро надо было родить, и она поселилась у деревенской вдовы-повитухи, торговавшей вином.
Повитуха взяла у нее за прожитье — за корм и зa чай — за два месяца 40 рублей, 25 рублей пошли за отправку ребенка, 40 рублей повитуха выпросила себе взаймы на корову, рублей 20 разошлись так — на платья, на гостинцы, так
что, когда Катюша выздоровела, денег у нее
не было, и надо было искать места.
Нового места
не выходило, но случилось так,
что, придя в контору, поставляющую прислуг, Маслова встретила там барыню в перстнях и браслетах на пухлых голых руках.
Потом хозяйка вызвала Маслову и сказала,
что это писатель, у которого денег очень много и который ничего
не пожалеет, если она ему понравится.
Тетка, видя на ней модное платье, накидку и шляпу, с уважением приняла ее и уже
не смела предлагать ей поступить в прачки, считая,
что она теперь стала на высшую ступень жизни.
Маслова курила уже давно, но в последнее время связи своей с приказчиком и после того, как он бросил ее, она всё больше и больше приучалась пить. Вино привлекало ее
не только потому,
что оно казалось ей вкусным, но оно привлекало ее больше всего потому,
что давало ей возможность забывать всё то тяжелое,
что она пережила, и давало ей развязность и уверенность в своем достоинстве, которых она
не имела без вина. Без вина ей всегда было уныло и стыдно.
Причина эта заключалась
не в том,
что он 10 лет тому назад соблазнил Катюшу и бросил ее, это было совершенно забыто им, и он
не считал это препятствием для своей женитьбы; причина эта была в том,
что у него в это самое время была с замужней женщиной связь, которая, хотя и была разорвана теперь с его стороны,
не была еще признана разорванной ею.
Замедлил же он высылкой потому,
что никак
не мог собрать с крестьян, которые в своей недобросовестности дошли до такой степени,
что для понуждения их необходимо было обратиться к власти.
Письмо это было и приятно и неприятно Нехлюдову, Приятно было чувствовать свою власть над большою собственностью и неприятно было то,
что во время своей первой молодости он был восторженным последователем Герберта Спенсера и в особенности, сам будучи большим землевладельцем, был поражен его положением в «Social statics» о том,
что справедливость
не допускает частной земельной собственности.
С прямотой и решительностью молодости он
не только говорил о том,
что земля
не может быть предметом частной собственности, и
не только в университете писал сочинение об этом, но и на деле отдал тогда малую часть земли (принадлежавшей
не его матери, а по наследству от отца ему лично) мужикам,
не желая противно своим убеждениям владеть землею.
Первого он
не мог сделать, потому
что у него
не было никаких, кроме земли, средств существования.
Да и
не за
чем было, так как
не было уже ни той силы убеждения, ни той решимости, ни того тщеславия и желания удивить, которые были в молодости.
Теперь оказывалось,
что он на это
не имел права.
В пользу же в частности женитьбы именно на Мисси (Корчагину звали Мария и, как во всех семьях известного круга, ей дали прозвище) — было, во-первых, то,
что она была породиста и во всем, от одежды до манеры говорить, ходить, смеяться, выделялась от простых людей
не чем-нибудь исключительным, а «порядочностью», — он
не знал другого выражения этого свойства и ценил это свойство очень высоко; во-вторых, еще то,
что она выше всех других людей ценила его, стало быть, по его понятиям, понимала его.
Разумеется, она
не могла знать,
что она встретит его, но одна мысль о том,
что она могла любить кого-нибудь прежде, оскорбляла его.
Так
что доводов было столько же за, сколько и против; по крайней мере, по силе своей доводы эти были равны, и Нехлюдов, смеясь сам над собою, называл себя Буридановым ослом. И всё-таки оставался им,
не зная, к какой из двух вязанок обратиться.
То же,
что он выговаривал хорошо по-английски, по-французски и по-немецки,
что на нем было белье, одежда, галстук и запонки от самых первых поставщиков этих товаров, никак
не могло служить — он сам понимал — причиной признания своего превосходства.
Жена сказала,
что если так, то и обеда
не будет, чтобы он и
не ждал обеда дома.
Выйдя в коридор, секретарь встретил Бреве. Подняв высоко плечи, он, в расстегнутом мундире, с портфелем под мышкой, чуть
не бегом, постукивая каблуками и махая свободной рукой так,
что плоскость руки была перпендикулярна к направлению его хода, быстро шагал по коридору.
Они провожали товарища, много пили и играли до 2 часов, а потом поехали к женщинам в тот самый дом, в котором шесть месяцев тому назад еще была Маслова, так
что именно дело об отравлении он
не успел прочесть и теперь хотел пробежать его.
Секретарь же нарочно, зная,
что он
не читал дела об отравлении, посоветовал председателю пустить его первым.
В сделанный перерыв из этой залы вышла та самая старушка, у которой гениальный адвокат сумел отнять ее имущество в пользу дельца,
не имевшего на это имущество никакого права, — это знали и судьи, а тем более истец и его адвокат; но придуманный ими ход был такой,
что нельзя было
не отнять имущество у старушки и
не отдать его дельцу.
Вслед за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел тот самый знаменитый адвокат, который сделал так,
что старушка с цветами осталась
не при
чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил больше 100 тысяч. Все глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей как бы говорил: «
не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Судебный пристав этот был честный человек, университетского образования, но
не мог нигде удержаться на месте, потому
что пил запоем. Три месяца тому назад одна графиня, покровительница его жены, устроила ему это место, и он до сих пор держался на нем и радовался этому.
Все встали, и на возвышение залы вышли судьи: председательствующий с своими мускулами и прекрасными бакенбардами; потом мрачный член суда в золотых очках, который теперь был еще мрачнее оттого,
что перед самым заседанием он встретил своего шурина, кандидата на судебные должности, который сообщил ему,
что он был у сестры, и сестра объявила ему,
что обеда
не будет.
Теперь он загадал,
что если число шагов до кресла от двери кабинета будет делиться на три без остатка, то новый режим вылечит его от катара, если же
не будет делиться, то нет.
В окружном же суде он служил со времени открытия судов и очень гордился тем,
что он привел к присяге несколько десятков тысяч человек, и
что в своих преклонных годах он продолжал трудиться на благо церкви, отечества и семьи, которой он оставит, кроме дома, капитал
не менее тридцати тысяч в процентных бумагах.
То же,
что труд его в суде, состоящий в том, чтобы приводить людей к присяге над Евангелием, в котором прямо запрещена присяга, был труд нехороший, никогда
не приходило ему в голову, и он
не только
не тяготился этим, но любил это привычное занятие, часто при этом знакомясь с хорошими господами.
Теперь он
не без удовольствия познакомился с знаменитым адвокатом, внушавшим ему большое уважение тем,
что за одно только дело старушки с огромными цветами на шляпке он получил десять тысяч рублей.
—
Не опускайте руки, держите так, — обратился он к молодому человеку, опустившему руку, —
что по делу, по которому…
Одни слишком громко повторяли слова, как будто с задором и выражением, говорящим: «а я всё-таки буду и буду говорить», другие же только шептали, отставали от священника и потом, как бы испугавшись,
не во-время догоняли его; одни крепко-крепко, как бы боясь,
что выпустят что-то, вызывающими жестами держали свои щепотки, а другие распускали их и опять собирали.
Всё шло без задержек, скоро и
не без торжественности, и эта правильность, последовательность и торжественность, очевидно, доставляли удовольствие участвующим, подтверждая в них сознание,
что они делают серьезное и важное общественное дело. Это чувство испытывал и Нехлюдов.
Права их, по его словам, состояли в том,
что они могут спрашивать подсудимых через председателя, могут иметь карандаш и бумагу и могут осматривать вещественные доказательства. Обязанность состояла в том, чтобы они судили
не ложно, а справедливо. Ответственность же их состояла в том,
что в случае несоблюдения тайны совещаний и установления сношений с посторонними они подвергались наказанию.
— Ваше имя? — со вздохом усталости обратился председатель ко второй подсудимой,
не глядя на нее и о чем-то справляясь в лежащей перед ним бумаге. Дело было настолько привычное для председателя,
что для убыстрения хода дел он мог делать два дела разом.
«Да
не может быть», продолжал себе говорить Нехлюдов, и между тем он уже без всякого сомнения знал,
что это была она, та самая девушка, воспитанница-горничная, в которую он одно время был влюблен, именно влюблен, а потом в каком-то безумном чаду соблазнил и бросил и о которой потом никогда
не вспоминал, потому
что воспоминание это было слишком мучительно, слишком явно обличало его и показывало,
что он, столь гордый своей порядочностью,
не только
не порядочно, но прямо подло поступил с этой женщиной.
Привлеченные в качестве обвиняемых Маслова, Бочкова и Картинкин виновными себя
не признали, объявив: Маслова —
что она действительно была послана Смельковым из дома терпимости, где она, по ее выражению, работает, в гостиницу «Мавританию» привезти купцу денег, и
что, отперев там данным ей ключом чемодан купца, она взяла из него 40 рублей серебром, как ей было велено, но больше денег
не брала,
что могут подтвердить Бочкова и Картинкин, в присутствии которых она отпирала и запирала чемодан и брала деньги.
Евфимья Бочкова показала,
что она ничего
не знает о пропавших деньгах, и
что она и в номер купца
не входила, а хозяйничала там одна Любка, и
что если
что и похищено у купца, то совершила похищение Любка, когда она приезжала с купцовым ключом за деньгами.
Так закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь и, сложив листы, сел на свое место, оправляя обеими руками длинные волосы. Все вздохнули облегченно с приятным сознанием того,
что теперь началось исследование, и сейчас всё выяснится, и справедливость будет удовлетворена. Один Нехлюдов
не испытывал этого чувства: он весь был поглощен ужасом перед тем,
что могла сделать та Маслова, которую он знал невинной и прелестной девочкой 10 лет тому назад.
—
Не виновата я ни в
чем, — бойко и твердо заговорила обвиняемая. — Я и в номер
не входила… А как эта паскуда вошла, так она и сделала дело.
— В этом признаю. Только я думала, как мне сказали,
что они сонные,
что от них ничего
не будет.
Не думала и
не хотела. Перед Богом говорю —
не хотела, — сказала она.
— Итак, вы
не признаете себя виновной в похищении денег и перстня купца Смелькова, — сказал председатель. — Но признаете,
что дали порошки?
— В
чем знакомство? Приглашал меня к гостям, а
не знакомство, — отвечала Маслова, беспокойно переводя глазами с товарища прокурора на председателя и обратно.
Председатель
не сейчас обратился к подсудимой, потому
что он в это время спрашивал члена в очках, согласен ли он на постановку вопросов, которые были уже вперед заготовлены и выписаны.