Неточные совпадения
С прямотой и решительностью молодости он не только
говорил о
том, что земля не может быть предметом частной собственности, и не только в университете писал сочинение об этом, но и на деле отдал тогда малую часть земли (принадлежавшей не его матери, а по наследству от отца ему лично) мужикам, не желая противно своим убеждениям владеть землею.
Вслед за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел
тот самый знаменитый адвокат, который сделал так, что старушка
с цветами осталась не при чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил больше 100 тысяч. Все глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей как бы
говорил: «не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Секретарь сидел на противоположном конце возвышения и, подготовив все
те бумаги, которые могут понадобиться для чтения, просматривал запрещенную статью, которую он достал и читал вчера. Ему хотелось
поговорить об этой статье
с членом суда
с большой бородой, разделяющим его взгляды, и прежде разговора хотелось ознакомиться
с нею.
«Да не может быть», продолжал себе
говорить Нехлюдов, и между
тем он уже без всякого сомнения знал, что это была она,
та самая девушка, воспитанница-горничная, в которую он одно время был влюблен, именно влюблен, а потом в каком-то безумном чаду соблазнил и бросил и о которой потом никогда не вспоминал, потому что воспоминание это было слишком мучительно, слишком явно обличало его и показывало, что он, столь гордый своей порядочностью, не только не порядочно, но прямо подло поступил
с этой женщиной.
— Екатерина Маслова, — начал председатель, обращаясь к третьей подсудимой, — вы обвиняетесь в
том, что, приехав из публичного дома в номер гостиницы «Мавритания»
с ключом от чемодана купца Смелькова, вы похитили из этого чемодана деньги и перстень, —
говорил он, как заученный урок, склоняя между
тем ухо к члену слева, который
говорил, что пo списку вещественных доказательств недостает склянки.
Председатель шептался в это время
с членом налево и не слыхал
того, что
говорила Маслова, но для
того, чтобы показать, что он всё слышал, он повторил ее последние слова.
Если бы Нехлюдов тогда ясно сознал бы свою любовь к Катюше и в особенности если бы тогда его стали бы убеждать в
том, что он никак не может и не должен соединить свою судьбу
с такой девушкой,
то очень легко могло бы случиться, что он,
с своей прямолинейностью во всем, решил бы, что нет никаких причин не жениться на девушке, кто бы она ни была, если только он любит ее. Но тетушки не
говорили ему про свои опасения, и он так и уехал, не сознав своей любви к этой девушке.
В глубине, в самой глубине души он знал, что поступил так скверно, подло, жестоко, что ему,
с сознанием этого поступка, нельзя не только самому осуждать кого-нибудь, но смотреть в глаза людям, не
говоря уже о
том, чтобы считать себя прекрасным, благородным, великодушным молодым человеком, каким он считал себя. А ему нужно было считать себя таким для
того, чтобы продолжать бодро и весело жить. А для этого было одно средство: не думать об этом. Так он и сделал.
Товарищ прокурора
говорил очень долго,
с одной стороны стараясь вспомнить все
те умные вещи, которые он придумал,
с другой стороны, главное, ни на минуту не остановиться, а сделать так, чтобы речь его лилась, не умолкая, в продолжение часа
с четвертью.
Он
говорил то нежным, вкрадчивым голосом, переступая
с ноги на ногу, глядя на присяжных,
то тихим деловым тоном, взглядывая в свою тетрадку,
то громким обличительным голосом, обращаясь
то к зрителям,
то к присяжным.
Он отвергал показание Масловой о
том, что Бочкова и Картинкин были
с ней вместе, когда она брала деньги, настаивая на
том, что показание ее, как уличенной отравительницы, не могло иметь веса. Деньги, 2500 рублей,
говорил адвокат, могли быть заработаны двумя трудолюбивыми и честными людьми, получавшими иногда в день по 3 и 5 рублей от посетителей. Деньги же купца были похищены Масловой и кому-либо переданы или даже потеряны, так как она была не в нормальном состоянии. Отравление совершила одна Маслова.
Казалось, всё было сказано. Но председатель никак не мог расстаться
с своим правом
говорить — так ему приятно было слушать внушительные интонации своего голоса — и нашел нужным еще сказать несколько слов о важности
того права, которое дано присяжным, и о
том, как они должны
с вниманием и осторожностью пользоваться этим правом и не злоупотреблять им, о
том, что они принимали присягу, что они — совесть общества, и что тайна совещательной комнаты должна быть священна, и т. д., и т. д.
С тех пор, как председатель начал
говорить, Маслова, не спуская глаз, смотрела на него, как бы боясь проронить каждое слово, а потому Нехлюдов не боялся встретиться
с ней глазами и не переставая смотрел на нее.
Купец, желая оправдать Маслову, настаивал на
том, что Бочкова — главная заводчица всего. Многие присяжные согласились
с ним, но старшина, желая быть строго законным,
говорил, что нет основания признать ее участницей в отравлении. После долгих споров мнение старшины восторжествовало.
То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать
то, что он всегда
говорил, а именно
то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в
то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться
с тем решением, при котором всё скорей кончается.
— Господин председатель, — сказал Нехлюдов, подходя к нему в
ту минуту, как
тот уже надел светлое пальто и брал палку
с серебряным набалдашником, подаваемую швейцаром, — могу я
поговорить с вами о деле, которое сейчас решилось? Я — присяжный.
Он не шатался, не
говорил глупостей, но был в ненормальном, возбужденно-довольном собою состоянии; в-третьих, Нехлюдов видел
то, что княгиня Софья Васильевна среди разговора
с беспокойством смотрела на окно, через которое до нее начинал доходить косой луч солнца, который мог слишком ярко осветить ее старость.
Женщина эта — мать мальчишки, игравшего
с старушкой, и семилетней девочки, бывшей
с ней же в тюрьме, потому что не
с кем было оставить их, — так же, как и другие, смотрела в окно, но не переставая вязала чулок и неодобрительно морщилась, закрывая глаза, на
то, что
говорили со двора проходившие арестанты.
Или буду
с предводителем, которого я постыдно обманывал
с его женой, на собрании считать голоса за и против проводимого постановления земской инспекции школ и т. п., а потом буду назначать свидания его жене (какая мерзость!); или буду продолжать картину, которая, очевидно, никогда не будет кончена, потому что мне и не следует заниматься этими пустяками и не могу ничего этого делать теперь»,
говорил он себе и не переставая радовался
той внутренней перемене, которую чувствовал.
— Для
того, что она невинна и приговорена к каторге. Виновник же всего я, —
говорил Нехлюдов дрожащим голосом, чувствуя вместе
с тем, что он
говорит то, чего не нужно бы
говорить.
— Ну, я не знаю, папаши нет. Да зайдите, пожалуйста, — опять позвала она его из маленькой передней. — А
то обратитесь к помощнику, он теперь в конторе,
с ним
поговорите. Ваша как фамилия?
Она прежде сама верила в добро и в
то, что люди верят в него, но
с этой ночи убедилась, что никто не верит в это, и что всё, что
говорят про Бога и добро, всё это делают только для
того, чтобы обманывать людей.
Особенная эта служба состояла в
том, что священник, став перед предполагаемым выкованным золоченым изображением (
с черным лицом и черными руками)
того самого Бога, которого он ел, освещенным десятком восковых свечей, начал странным и фальшивым голосом не
то петь, не
то говорить следующие слова: «Иисусе сладчайший, апостолов славо, Иисусе мой, похвала мучеников, владыко всесильне, Иисусе, спаси мя, Иисусе спасе мой, Иисусе мой краснейший, к Тебе притекающего, спасе Иисусе, помилуй мя, молитвами рождшия Тя, всех, Иисусе, святых Твоих, пророк же всех, спасе мой Иисусе, и сладости райския сподоби, Иисусе человеколюбче!»
Рядом
с старушкой был молодой человек в поддевке, который слушал, приставив руки к ушам, покачивая головой,
то, что ему
говорил похожий на него арестант
с измученным лицом и седеющей бородой.
Над этой же женщиной швейцар,
с которым
говорил Нехлюдов, кричал изо всех сил лысому
с блестящими глазами арестанту на
той стороне.
Маслова не могла расслышать
того, что
говорил Нехлюдов, но выражение его лица в
то время как он
говорил, вдруг напомнило ей его. Но она не поверила себе. Улыбка однако исчезла
с ее лица, и лоб стал страдальчески морщиться.
— Кто ж станет горничную
с ребенком держать? Как заметили, так и прогнали. Да что
говорить, — не помню ничего, всё забыла.
То всё кончено.
«Он
говорит «пущает», а ты
говоришь «двадцатипятирублевый билет», думал между
тем Нехлюдов, чувствуя непреодолимое отвращение к этому развязному человеку, тоном своим желающему показать, что он
с ним,
с Нехлюдовым, одного, а
с пришедшими клиентами и остальными — другого, чуждого им лагеря.
— Уж очень он меня измучал — ужасный негодяй. Хотелось душу отвести, — сказал адвокат, как бы оправдываясь в
том, что
говорит не о деле. — Ну-с, о вашем деле… Я его прочел внимательно и «содержания оной не одобрил», как говорится у Тургенева, т. е. адвокатишко был дрянной и все поводы кассации упустил.
— Беспременно скажи про нас, —
говорила ей старуха Меньшова, в
то время как Маслова оправляла косынку перед зepкалом
с облезшей наполовину ртутью, — не мы зажгли, а он сам, злодей, и работник видел; он души не убьет. Ты скажи ему, чтобы он Митрия вызвал. Митрий всё ему выложит, как на ладонке; а
то что ж это, заперли в зàмок, а мы и духом не слыхали, а он, злодей, царствует
с чужой женой, в кабаке сидит.
— Хорошо, я сделаю, узнаю, — сказал Нехлюдов, всё более и более удивляясь ее развязности. — Но мне о своем деле хотелось
поговорить с вами. Вы помните, что я вам
говорил тот раз? — сказал он.
Вот Фанарин, я не знаю его лично, да и по моему общественному положению наши пути не сходятся, но он положительно дурной человек, вместе
с тем позволяет себе
говорить на суде такие вещи, такие вещи…
Дело, о котором хотела
говорить Вера Ефремовна
с Нехлюдовым, состояло в
том, что одна товарка ее, некто Шустова, даже и не принадлежавшая к их подгруппе, как она выражалась, была схвачена пять месяцев
тому назад вместе
с нею и посажена в Петропавловскую крепость только потому, что у ней нашли книги и бумаги, переданные ей на сохранение.
— Дело после; что прикажешь — всё сделаю, —
говорил Масленников, проходя
с Нехлюдовым через залу. — Доложите генеральше, что князь Нехлюдов, — на ходу сказал он лакею. Лакей иноходью, обгоняя их, двинулся вперед. — Vous n’avez qu’à ordonner. [Тебе стоит только приказать.] Но жену повидай непременно. Мне и
то досталось за
то, что я
тот раз не привел тебя.
Нехлюдов приехал в Кузминское около полудня. Во всем упрощая свою жизнь, он не телеграфировал, а взял со станции тарантасик парой. Ямщик был молодой малый в нанковой, подпоясанной по складкам ниже длинной талии поддевке, сидевший по-ямски, бочком, на козлах и
тем охотнее разговаривавший
с барином, что, пока они
говорили, разбитая, хромая белая коренная и поджарая, запаленная пристяжная могли итти шагом, чего им всегда очень хотелось.
— Шикарный немец, —
говорил поживший в городе и читавший романы извозчик. Он сидел, повернувшись вполуоборот к седоку,
то снизу,
то сверху перехватывая длинное кнутовище, и, очевидно, щеголял своим образованием, — тройку завел соловых, выедет
с своей хозяйкой — так куда годишься! — продолжал он. — Зимой, на Рождестве, елка была в большом доме, я гостей возил тоже;
с еклектрической искрой. В губернии такой не увидишь! Награбил денег — страсть! Чего ему: вся его власть. Сказывают, хорошее имение купил.
— В конце слободы,
с того края третья избушка. На левой руке кирпичная изба будет, а тут за кирпичной избой и ее хибарка. Да я вас провожу лучше, — радостно улыбаясь,
говорил приказчик.
Дело было в
том, что мужики, как это
говорил приказчик, нарочно пускали своих телят и даже коров на барский луг. И вот две коровы из дворов этих баб были пойманы в лугу и загнаны. Приказчик требовал
с баб по 30 копеек
с коровы или два дня отработки. Бабы же утверждали, во-первых, что коровы их только зашли, во-вторых, что денег у них нет, и, в-третьих, хотя бы и за обещание отработки, требовали немедленного возвращения коров, стоявших
с утра на варке без корма и жалобно мычавших.
Приказчик улыбался, делая вид, что он это самое давно думал и очень рад слышать, но в сущности ничего не понимал, очевидно не оттого, что Нехлюдов неясно выражался, но оттого, что по этому проекту выходило
то, что Нехлюдов отказывался от своей выгоды для выгоды других, а между
тем истина о
том, что всякий человек заботится только о своей выгоде в ущерб выгоде других людей, так укоренилась в сознании приказчика, что он предполагал, что чего-нибудь не понимает, когда Нехлюдов
говорил о
том, что весь доход
с земли должен поступать в общественный капитал крестьян.
— А я вам доложу, князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что вы
с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он на сходке — он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы
тот седой или черноватый, что не соглашался, — мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай пить, — улыбаясь,
говорил приказчик, — разговоришься — ума палата, министр, — всё обсудит как должно. А на сходке совсем другой человек, заладит одно…
Благообразный старец, хотя и кивал одобрительно своей красивой патриархальной головой или встряхивал ею, хмурясь, когда другие возражали, очевидно,
с большим трудом понимал
то, что
говорил Нехлюдов, и
то только тогда, когда это же пересказывали на своем языке другие крестьяне.
Нехлюдов замолчал,
тем более что трудно было
говорить от грохота колес. Недалеко от острога извозчик съехал
с мостовой на шоссе, так что легко было
говорить, и опять обратился к Нехлюдову.
— Надо просить о
том, чтобы разрешили свиданье матери
с сыном, который там сидит. Но мне
говорили, что это не от Кригсмута зависит, а от Червянского.
Кроме
того, граф Иван Михайлович считал, что чем больше у него будет получения всякого рода денег из казны, и чем больше будет орденов, до алмазных знаков чего-то включительно, и чем чаще он будет видеться и
говорить с коронованными особами обоих полов,
тем будет лучше.
С тех пор Владимир Васильевич делал вид, что у него нет сына, и домашние никто не смели
говорить ему о сыне, и Владимир Васильевич был вполне уверен, что он наилучшим образом устроил свою семейную жизнь.
— Очень рад вас видеть, мы были старые знакомые и друзья
с вашей матушкой. Видал вас мальчиком и офицером потом. Ну, садитесь, расскажите, чем могу вам служить. Да, да, —
говорил он, покачивая стриженой седой головой в
то время, как Нехлюдов рассказывал историю Федосьи. —
Говорите,
говорите, я всё понял; да, да, это в самом деле трогательно. Что же, вы подали прошение?
В
то время, как один из денщиков, исполнявший должность камердинера, вошел
с карточкой Нехлюдова, посредством блюдечка
говорила душа Иоанны д’Арк.
— Впрочем, мы после
поговорим, — сказал Селенин. — Иду, — обратился он к почтительно подошедшему к нему судебному приставу. — Непременно надо видеться, — прибавил он, вздыхая. — Только застанешь ли тебя? Меня же всегда застанешь в 7 часов, к обеду. Надеждинская, — он назвал номер. — Много
с тех пор воды утекло, — прибавил он уходя, опять улыбаясь одними губами.
Нехлюдову было очень грустно. Ему было грустно преимущественно оттого, что отказ Сената утверждал это бессмысленное мучительство над невинной Масловой, и оттого, что этот отказ делал еще более трудным его неизменное решение соединить
с ней свою судьбу. Грусть эта усилилась еще от
тех ужасных историй царствующего зла, про которые
с такой радостью
говорил адвокат, и, кроме
того, он беспрестанно вспоминал недобрый, холодный, отталкивающий взгляд когда-то милого, открытого, благородного Селенина.
Топоров всё так же снисходительно улыбался, очевидно находя милым
то, что
говорил Нехлюдов. Что бы ни сказал Нехлюдов, Топоров всё нашел бы милым и односторонним
с высоты
того, как он думал, широкого государственного положения, на котором он стоял.