Неточные совпадения
Даже на тюремном дворе был свежий, живительный воздух полей, принесенный ветром в город. Но в коридоре был удручающий тифозный воздух, пропитанный запахом испражнений, дегтя и гнили, который тотчас
же приводил в уныние и грусть всякого вновь приходившего человека. Это испытала на себе, несмотря на привычку к дурному воздуху, пришедшая со двора надзирательница.
Она вдруг, входя в коридор, почувствовала усталость, и
ей захотелось спать.
Шестой ребенок, прижитый от проезжего цыгана, была девочка, и участь
ее была бы та
же, но случилось так, что одна из двух старых барышень зашла в скотную, чтобы сделать выговор скотницам за сливки, пахнувшие коровой.
Так жила
она до 16-ти лет. Когда
же ей минуло 16 лет, к
ее барышням приехал их племянник — студент, богатый князь, и Катюша, не смея ни ему ни даже себе признаться в этом, влюбилась в него. Потом через два года этот самый племянник заехал по дороге на войну к тетушкам, пробыл у них четыре дня и накануне своего отъезда соблазнил Катюшу и, сунув
ей в последний день сторублевую бумажку, уехал. Через пять месяцев после его отъезда
она узнала наверное, что
она беременна.
Когда
же она вышла от
нее, у
нее осталось всего 6 рублей.
Вечером в комнату вошел высокий человек с длинными седеющими волосами и седой бородой; старик этот тотчас
же подсел к Масловой и стал, блестя глазами и улыбаясь, рассматривать
ее и шутить с
нею.
Приказчик
же, обещавший жениться, уехал, ничего не сказав
ей и, очевидно, бросив
ее, в Нижний, и Маслова осталась одна.
При том
же соблазняло
ее и было одной из причин окончательного решения то, что сыщица сказала
ей, что платья
она может заказывать себе какие только пожелает, — бархатные, фаи, шелковые, бальные с открытыми плечами и руками.
В тот
же вечер сыщица взяла извозчика и свезла
ее в знаменитый дом Китаевой.
Тотчас
же найдя в ящике огромного стола, под отделом срочные,повестку, в которой значилось, что в суде надо было быть в одиннадцать, Нехлюдов сел писать княжне записку о том, что он благодарит за приглашение и постарается приехать к обеду. Но, написав одну записку, он разорвал
ее: было слишком интимно; написал другую — было холодно, почти оскорбительно. Он опять разорвал и пожал в стене пуговку. В двери вошел в сером коленкоровом фартуке пожилой, мрачного вида, бритый с бакенбардами лакей.
В пользу
же в частности женитьбы именно на Мисси (Корчагину звали Мария и, как во всех семьях известного круга,
ей дали прозвище) — было, во-первых, то, что
она была породиста и во всем, от одежды до манеры говорить, ходить, смеяться, выделялась от простых людей не чем-нибудь исключительным, а «порядочностью», — он не знал другого выражения этого свойства и ценил это свойство очень высоко; во-вторых, еще то, что
она выше всех других людей ценила его, стало быть, по его понятиям, понимала его.
Против
же женитьбы на Мисси в частности было, во-первых, то, что очень вероятно можно бы было найти девушку имеющую еще гораздо больше достоинств, чем Мисси, и потому более достойную его, и, во-вторых, то, что
ей было 27 лет, и потому, наверное, у
нее были уже прежние любови, — и эта мысль была мучительной для Нехлюдова.
Бочковой было 43 года, звание — коломенская мещанка, занятие — коридорная в той
же гостинице «Мавритания». Под судом и следствием не была, копию с обвинительного акта получила. Ответы свои выговаривала Бочкова чрезвычайно смело и с такими интонациями, точно
она к каждому ответу приговаривала: «да, Евфимия, и Бочкова, копию получила, и горжусь этим, и смеяться никому не позволю». Бочкова, не дожидаясь того, чтобы
ей сказали сесть, тотчас
же села, как только кончились вопросы.
Нехлюдов между тем, надев pince-nez, глядел на подсудимых по мере того, как их допрашивали. — «Да не может быть, — думал он, не спуская глаз с лица подсудимой, — но как
же Любовь?», думал он, услыхав
ее ответ.
— Когда
же Евфимии Бочковой был предъявлен
ее счет в банке на 1800 рублей серебром, — продолжал читать секретарь, — и спрошено: откуда у
нее взялись такие деньги,
она показала, что они нажиты
ею в продолжение двенадцати лет вместе с Симоном Картинкиным, за которого
она собиралась выйти замуж.
— Наконец, — продолжал чтение секретарь, — Картинкин сознался и в том, что дал Масловой порошков для усыпления купца; во вторичном
же своем показании отрицал свое участие в похищении денег и передачу порошков Масловой, во всем обвиняя
ее одну.
О деньгах
же, вложенных Бочковою в банк, он показал согласно с
ней, что они приобретены вместе с ним двенадцатилетней службой в гостинице от господ, награждавших его за услуги».
— Зачем
же вы заходили? — сказал товарищ прокурора, увлекшись и прямо обращаясь к
ней.
Но тут, за кустами, была незнакомая ему канавка, заросшая крапивой; он спотыкнулся в
нее и, острекав руки крапивой и омочив их уже павшей под вечер росой, упал, но тотчас
же, смеясь над собой, справился и выбежал на чистое место.
Опасения
же поэтической Софьи Ивановны о том, чтобы Дмитрий, со своим цельным, решительным характером, полюбив девушку, не задумал жениться на
ней, не обращая внимания на
ее происхождение и положение, были гораздо основательнее.
Тогда не нужно было денег, и можно было не взять и третьей части того, что давала мать, можно было отказаться от имения отца и отдать его крестьянам, — теперь
же недоставало тех 1500 рублей в месяц, которые давала мать, и с
ней бывали уже неприятные разговоры из-за денег.
Про эпизод
же с Катюшей, что он мог подумать жениться на
ней, княгиня мать не могла подумать без ужаса.
Когда
же Нехлюдов, поступив в гвардию, с своими высокопоставленными товарищами прожил и проиграл столько, что Елена Ивановна должна была взять деньги из капитала,
она почти не огорчилась, считая, что это естественно и даже хорошо, когда эта оспа прививается в молодости и в хорошем обществе.
В особенности развращающе действует на военных такая жизнь потому, что если невоенный человек ведет такую жизнь, он в глубине души не может не стыдиться такой жизни. Военные
же люди считают, что это так должно быть, хвалятся, гордятся такою жизнью, особенно в военное время, как это было с Нехлюдовым, поступившим в военную службу после объявления войны Турции. «Мы готовы жертвовать жизнью на войне, и потому такая беззаботная, веселая жизнь не только простительна, но и необходима для нас. Мы и ведем
ее».
Милые, твердые, красные губы
ее всё так
же морщились, как и прежде при виде его, от неудержимой радости.
— Здравствуй… здравствуйте, — не знал он, как, на «ты» или на «вы» говорить с
ней, и покраснел так
же, как и
она. — Живы, здоровы?
С первого
же дня, как он увидал Катюшу, Нехлюдов почувствовал прежнее чувство к
ней.
Так
же, как и прежде, он не мог без волнения видеть теперь белый фартук Катюши, не мог без радости слышать
ее походку,
ее голос,
ее смех, не мог без умиления смотреть в
ее черные, как мокрая смородина, глаза, особенно когда
она улыбалась, не мог, главное, без смущения видеть, как
она краснела при встрече с ним.
Нехлюдову
же было удивительно, как это он, этот дьячок, не понимает того, что всё, что здесь да и везде на свете существует, существует только для Катюши, и что пренебречь можно всем на свете, только не
ею, потому что
она — центр всего.
Так казалось Нехлюдову, когда он взглядывал на
ее стройную фигуру в белом платье с складочками и на сосредоточенно радостное лицо, по выражению которого он видел, что точь-в-точь то
же, что поет в его душе, поет и в
ее душе.
Она тотчас
же через головы шедших перед
ней увидала его, и он видел, как просияло
ее лицо.
Они вышли с Матреной Павловной на паперть и остановились, подавая нищим. Нищий, с красной, зажившей болячкой вместо носа, подошел к Катюше.
Она достала из платка что-то, подала ему и потом приблизилась к нему и, не выражая ни малейшего отвращения, напротив, так
же радостно сияя глазами, три раза поцеловалась. И в то время, как
она целовалась с нищим, глаза
ее встретились с взглядом Нехлюдова. Как будто
она спрашивала: хорошо ли, так ли
она делает?
Он оглянулся на Катюшу.
Она вспыхнула и в ту
же минуту приблизилась к нему.
Вернувшись из церкви, Нехлюдов разговелся с тетушками и, чтобы подкрепиться, по взятой в полку привычке, выпил водки и вина и ушел в свою комнату и тотчас
же заснул одетый. Разбудил его стук в дверь. По стуку узнав, что это была
она, он поднялся, протирая глаза и потягиваясь.
Она была в том
же белом платье, но без банта в волосах. Взглянув ему в глаза,
она просияла, точно
она объявила ему о чем-то необыкновенно радостном.
Она постояла минутку лишнюю. Он заметил это и, бросив гребень, двинулся к
ней. Но
она в ту
же минуту быстро повернулась и пошла своими обычно легкими и быстрыми шагами по полосушке коридора.
«Экий я дурак, — сказал себе Нехлюдов, — что
же я не удержал
ее?»
— Что
же это вы делаете? — вскрикнула
она таким голосом, как будто он безвозвратно разбил что-то бесконечно драгоценное, и побежала от него рысью.
После обеда он тотчас
же ушел в свою комнату и в сильном волнении долго ходил по
ней, прислушиваясь к звукам в доме и ожидая
ее шагов.
И, не рассматривая, кто стукнул,
она тотчас
же выбежала из девичьей, и он слышал, как отлипла и потом скрипнула выходная дверь.
Он ждал
ее уже у сеней и тотчас
же молча обнял
ее.
Тетушки говорили, что
она испортилась и была развращенная натура, такая
же, как и мать.
Жизнь Катюши, и вытекавшая из ноздрей сукровица, и вышедшие из орбит глаза, и его поступок с
нею, — всё это, казалось ему, были предметы одного и того
же порядка, и он со всех сторон был окружен и поглощен этими предметами.
Симон Картинкин был атавистическое произведение крепостного права, человек забитый, без образования, без принципов, без религии даже. Евфимья была его любовница и жертва наследственности. В
ней были заметны все признаки дегенератной личности. Главной
же двигательной пружиной преступления была Маслова, представляющая в самых низких его представителях явление декадентства.
Он отвергал показание Масловой о том, что Бочкова и Картинкин были с
ней вместе, когда
она брала деньги, настаивая на том, что показание
ее, как уличенной отравительницы, не могло иметь веса. Деньги, 2500 рублей, говорил адвокат, могли быть заработаны двумя трудолюбивыми и честными людьми, получавшими иногда в день по 3 и 5 рублей от посетителей. Деньги
же купца были похищены Масловой и кому-либо переданы или даже потеряны, так как
она была не в нормальном состоянии. Отравление совершила одна Маслова.
Что
же касается предположения защиты о том, что Маслова была развращена воображаемым (он особенно ядовито сказал: воображаемым) соблазнителем, то все данные скорее говорят о том, что
она была соблазнительницей многих и многих жертв, прошедших через
ее руки.
Маслова
же ничего не сказала. На предложение председателя сказать то, что
она имеет для своей защиты,
она только подняла на него глаза, оглянулась на всех, как затравленный зверь, и тотчас
же опустила их и заплакала, громко всхлипывая.
Председатель говорил, а по бокам его члены с глубокомысленным видом слушали и изредка поглядывали на часы, находя его речь хотя и очень хорошею, т. е. такою, какая
она должна быть, но несколько длинною. Такого
же мнения был и товарищ прокурора, как и все вообще судейские и все бывшие в зале. Председатель кончил резюме.
«И такая удивительная случайность! Ведь надо
же, чтобы это дело пришлось именно на мою сессию, чтобы я, нигде не встречая
ее 10 лет, встретил
ее здесь, на скамье подсудимых! И чем всё это кончится? Поскорей, ах, поскорей бы!»
— Так что
же, по-вашему,
она украла? — спросил один из присяжных.