Неточные совпадения
«И извозчики
знают о моих отношениях к Корчагиным», подумал Нехлюдов, и нерешенный вопрос, занимавший его постоянно в последнее время: следует или
не следует жениться на Корчагиной, стал перед ним, и он, как в большинстве вопросов, представлявшихся ему в это время, никак, ни в ту ни в другую сторону,
не мог решить его.
«Да
не может быть», продолжал себе говорить Нехлюдов, и между тем он уже без всякого сомнения
знал, что это была она, та самая девушка, воспитанница-горничная, в которую он одно время был влюблен, именно влюблен, а потом в каком-то безумном чаду соблазнил и бросил и о которой потом никогда
не вспоминал, потому что воспоминание это было слишком мучительно, слишком явно обличало его и показывало, что он, столь гордый своей порядочностью,
не только
не порядочно, но прямо подло поступил с этой женщиной.
Так закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь и, сложив листы, сел на свое место, оправляя обеими руками длинные волосы. Все вздохнули облегченно с приятным сознанием того, что теперь началось исследование, и сейчас всё выяснится, и справедливость будет удовлетворена. Один Нехлюдов
не испытывал этого чувства: он весь был поглощен ужасом перед тем, что
могла сделать та Маслова, которую он
знал невинной и прелестной девочкой 10 лет тому назад.
Он чувствовал, что влюблен, но
не так, как прежде, когда эта любовь была для него тайной, и он сам
не решался признаться себе в том, что он любит, и когда он был убежден в том, что любить можно только один paз, — теперь он был влюблен,
зная это и радуясь этому и смутно
зная, хотя и скрывая от себя, в чем состоит любовь, и что из нее
может выйти.
В глубине души он
знал, что ему надо ехать, и что
не за чем теперь оставаться у теток,
знал, что ничего из этого
не могло выйти хорошего, но было так радостно и приятно, что он
не говорил этого себе и оставался.
В зале были новые лица — свидетели, и Нехлюдов заметил, что Маслова несколько раз взглядывала, как будто
не могла оторвать взгляда от очень нарядной, в шелку и бархате, толстой женщины, которая, в высокой шляпе с большим бантом и с элегантным ридикюлем на голой до локтя руке, сидела в первом ряду перед решеткой. Это, как он потом
узнал, была свидетельница, хозяйка того заведения, в котором жила Маслова.
Председатель, который гнал дело как
мог скорее, чтобы поспеть к своей швейцарке, хотя и
знал очень хорошо, что прочтение этой бумаги
не может иметь никакого другого следствия, как только скуку и отдаление времени обеда, и что товарищ прокурора требует этого чтения только потому, что он
знает, что имеет право потребовать этого, всё-таки
не мог отказать и изъявил согласие. Секретарь достал бумагу и опять своим картавящим на буквы л и р унылым голосом начал читать...
Она
не только
знает читать и писать, она
знает по-французски, она, сирота, вероятно несущая в себе зародыши преступности, была воспитана в интеллигентной дворянской семье и
могла бы жить честным трудом; но она бросает своих благодетелей, предается своим страстям и для удовлетворения их поступает в дом терпимости, где выдается от других своих товарок своим образованием и, главное, как вы слышали здесь, господа присяжные заседатели, от ее хозяйки, умением влиять на посетителей тем таинственным, в последнее время исследованным наукой, в особенности школой Шарко, свойством, известным под именем внушения.
Если бы Мисси должна была объяснить, что она разумеет под словами: «после всего, что было», она
не могла бы ничего сказать определенного, а между тем она несомненно
знала, что он
не только вызвал в ней надежду, но почти обещал ей. Всё это были
не определенные слова, но взгляды, улыбки, намеки, умолчания. Но она всё-таки считала его своим, и лишиться его было для нее очень тяжело.
Да нет, если бы даже она и пошла теперь за меня, разве я
мог бы быть
не то что счастлив, но спокоен,
зная, что та тут в тюрьме и завтра, послезавтра пойдет с этапом на каторгу.
Председатель, так же как и вчера, изображал из себя беспристрастие и справедливость и подробно разъяснял и внушал присяжным то, что они
знали и
не могли не знать. Так же, как вчера, делались перерывы, так же курили; так же судебный пристав вскрикивал: «суд идет», и так же, стараясь
не заснуть, сидели два жандарма с обнаженным оружием, угрожая преступнику.
— Маслову? Как же,
знаю. Обвинялась в отравлении, — сказал прокурор спокойно. — Для чего же вам нужно видеть ее? — И потом, как бы желая смягчить, прибавил: — Я
не могу разрешить вам этого,
не зная, для чего вам это нужно.
Тетушки ждали Нехлюдова, просили его заехать, но он телеграфировал, что
не может, потому что должен быть в Петербурге к сроку. Когда Катюша
узнала это, она решила пойти на станцию, чтобы увидать его. Поезд проходил ночью, в 2 часа. Катюша уложила спать барышень и, подговорив с собою девочку, кухаркину дочь Машку, надела старые ботинки, накрылась платком, подобралась и побежала на станцию.
— Ну, всё-таки я вам скажу, по мере сил приносить пользу, всё-таки, что
могу, смягчаю. Кто другой на моем месте совсем бы
не так повел. Ведь это легко сказать: 2000 с лишним человек, да каких. Надо
знать, как обойтись. Тоже люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
— Я… я… Видите ли, вы богаты, вы швыряете деньгами на пустяки, на охоту, я
знаю, — начала девушка, сильно конфузясь, — а я хочу только одного — хочу быть полезной людям и ничего
не могу, потому что ничего
не знаю.
— И еще к тебе просьба, —
не отвечая ему, сказал Нехлюдов. — Давно очень я
знал одну девушку — учительницу. Она очень жалкое существо и теперь тоже в тюрьме, а желает повидаться со мной.
Можешь ты мне дать и к ней пропуск?
— Что он у вас спрашивает, кто вы? — спросила она у Нехлюдова, слегка улыбаясь и доверчиво глядя ему в глаза так просто, как будто
не могло быть сомнения о том, что она со всеми была, есть и должна быть в простых, ласковых, братских отношениях. — Ему всё нужно
знать, — сказала она и совсем улыбнулась в лицо мальчику такой доброй, милой улыбкой, что и мальчик и Нехлюдов — оба невольно улыбнулись на ее улыбку.
— Mнe Мика говорил, что вы заняты в тюрьмах. Я очень понимаю это, — говорила она Нехлюдову. — Мика (это был ее толстый муж, Масленников)
может иметь другие недостатки, но вы
знаете, как он добр. Все эти несчастные заключенные — его дети. Он иначе
не смотрят на них. Il est d’une bonté [Он так добр…]…
Нехлюдов
знал это,
не мог не знать этого, так что на этом рабстве было основано хозяйство, а он содействовал устройству этого хозяйства.
Всё это Нехлюдов
знал и прежде, но он теперь
узнавал это как новое и только удивлялся тому, как
мог он и как
могут все люди, находящиеся в его положении,
не видеть всей ненормальности таких отношений.
— Как же, на деревне, никак
не могу с ней справиться. Шинок держит.
Знаю и обличаю и браню ее, а коли акт составить — жалко: старуха, внучата у ней, — сказал приказчик всё с той же улыбкой, выражавшей и желание быть приятным хозяину и уверенность в том, что Нехлюдов, точно так же как и он, понимает всякие дела.
Зная, что человек
не может иметь права на землю, он признал это право за собой и подарил крестьянам часть того, на что он
знал в глубине души, что
не имел права.
Нехлюдов говорил довольно ясно, и мужики были люди понятливые; но его
не понимали и
не могли понять по той самой причине, по которой приказчик долго
не понимал. Они были несомненно убеждены в том, что всякому человеку свойственно соблюдать свою выгоду. Про помещиков же они давно уже по опыту нескольких поколений
знали, что помещик всегда соблюдает свою выгоду в ущерб крестьянам. И потому, если помещик призывает их и предлагает что-то новое, то, очевидно, для того, чтобы как-нибудь еще хитрее обмануть их.
И удивительное дело, что нужно для себя, он никак
не мог решить, а что нужно делать для других, он
знал несомненно.
«Да, да, — думал он. — Дело, которое делается нашей жизнью, всё дело, весь смысл этого дела непонятен и
не может быть понятен мне: зачем были тетушки, зачем Николенька Иртенев умер, а я живу? Зачем была Катюша? И мое сумасшествие? Зачем была эта война? И вся моя последующая беспутная жизнь? Всё это понять, понять всё дело Хозяина —
не в моей власти. Но делать Его волю, написанную в моей совести, — это в моей власти, и это я
знаю несомненно. И когда делаю, несомненно спокоен».
Денежные же милостыни, которые раздавал здесь Нехлюдов, были вызваны тем, что он здесь в первый раз
узнал ту степень бедности и суровости жизни, до которой дошли крестьяне, и, пораженный этой бедностью, хотя и
знал, что это неразумно,
не мог не давать тех денег, которых у него теперь собралось в особенности много, так как он получил их и за проданный еще в прошлом году лес в Кузминском и еще задатки за продажу инвентаря.
— Я
знаю: графиня Катерина Ивановна думает, что я имею влияние на мужа в делах. Она заблуждается. Я ничего
не могу и
не хочу вступаться. Но, разумеется, для графини и вас я готова отступить от своего правила. В чем же дело? — говорила она, маленькой рукой в черной перчатке тщетно отыскивая карман.
— Оно
не подтвердило, потому что
не входило и
не может входить в рассмотрение самого дела, — сказал Селенин, щуря глаза. — Ты, верно, у тетушки остановился, — прибавил он, очевидно желая переменить разговор. — Я вчера
узнал от нее, что ты здесь. Графиня приглашала меня вместе с тобой присутствовать на собрании приезжего проповедника, — улыбаясь губами, сказал Селенин.
Он и был твердо уверен в своей правоте, как
не может не быть уверен в правоте здравого смысла всякий образованный человек нашего времени, который
знает немного историю,
знает происхождение религии вообще и о происхождении и распадении церковно-христианской религии.
Он
не мог не знать, что он был прав,
не признавая истинности церковного учения.
— Да я-то
не знала. Думаю — я выдала. Хожу, хожу от стены до стены,
не могу не думать. Думаю: выдала. Лягу, закроюсь и слышу — шепчет кто-то мне на ухо: выдала, выдала Митина, Митина выдала.
Знаю, что это галлюцинация, и
не могу не слушать. Хочу заснуть —
не могу, хочу
не думать — тоже
не могу. Вот это было ужасно! — говорила Лидия, всё более и более волнуясь, наматывая на палец прядь волос и опять разматывая ее и всё оглядываясь.
Чиновник по особым поручениям, дежуривший в приемной, расспросил Нехлюдова об его деле и,
узнав, что Нехлюдов взялся передать прошение сектантов государю, спросил его,
не может ли он дать просмотреть прошение.
— Чтò
могу. Я
не знаю, но чувствую, что должен что-то сделать. И что
могу, то сделаю.
Таких чудесных людей, как она говорила, как те, с которыми она шла теперь, она
не только
не знала, но и
не могла себе и представить.
Она хорошенько
не знала, какие свойства он приписывает ей, но, на всякий случай, чтобы
не обмануть его, старалась всеми силами вызвать в себе самые лучшие свойства, какие только она
могла себе представить.
Но,
узнав их ближе и всё то, что они часто безвинно перестрадали от правительства, он увидал, что они
не могли быть иными, как такими, какими они были.
— Ну, и без этого обойдемся, — сказал офицер, поднося откупоренный графинчик к стакану Нехлюдова. — Позволите? Ну, как угодно. Живешь в этой Сибири, так человеку образованному рад-радешенек. Ведь наша служба, сами
знаете, самая печальная. А когда человек к другому привык, так и тяжело. Ведь про нашего брата такое понятие, что конвойный офицер — значит грубый человек, необразованный, а того
не думают, что человек
может быть совсем для другого рожден.
Он
знал, что в том положении, в которое они были поставлены, нельзя было
не быть такими, как они, и всё-таки
не мог подавить своего отвращения к ним.
Нехлюдов
знал уже про это дело, так как тот же арестант неделю тому назад сообщил ему про этот обмен. Нехлюдов кивнул головой в знак того, что он понял и сделает, что
может, и,
не оглядываясь, прошел дальше.
Нехлюдов
знал это отношение к себе Новодворова и, к огорчению своему, чувствовал, что, несмотря на то благодушное настроение, в котором он находился во время путешествия, платит ему тою же монетою и никак
не может побороть сильнейшей антипатии к этому человеку.
Узнав ближе тюрьмы и этапы, Нехлюдов увидал, что все те пороки, которые развиваются между арестантами: пьянство, игра, жестокость и все те страшные преступления, совершаемые острожниками, и самое людоедство —
не суть случайности или явления вырождения, преступного типа, уродства, как это наруку правительствам толкуют тупые ученые, а есть неизбежное последствие непонятного заблуждения о том, что люди
могут наказывать других.
Несмотря на то, что генерал
не разрешил ему посещения острога утром, Нехлюдов,
зная по опыту, что часто то, чего никак нельзя достигнуть у высших начальников, очень легко достигается у низших, решил всё-таки попытаться проникнуть в острог теперь с тем, чтобы объявить Катюше радостную новость и,
может быть, освободить ее и вместе с тем
узнать о здоровье Крыльцова и передать ему и Марье Павловне то, что сказал генерал.
— Очень
может быть, только я
не допускаю. — При этом тон его говорил: «вы, столичные господа, думаете, что вы нас удивите и озадачите: но мы и в Восточной Сибири
знаем твердо порядки и вам еще укажем».