Неточные совпадения
Что-то было такое необыкновенное в выражении лица и страшное и жалкое в значении сказанных ею
слов, в этой улыбке и в том быстром взгляде, которым она окинула при этом залу, что председатель потупился, и в зале
на минуту установилась совершенная тишина. Тишина была прервана чьим-то смехом из публики. Кто-то зашикал. Председатель поднял голову и продолжал вопросы...
— Приехала домой, — продолжала Маслова, уже смелее глядя
на одного председателя, — отдала хозяйке деньги и легла спать. Только заснула — наша девушка Берта будит меня. «Ступай, твой купец опять приехал». Я не хотела выходить, но мадам велела. Тут он, — она опять с явным ужасом выговорила это
слово: он, — он всё поил наших девушек, потом хотел послать еще за вином, а деньги у него все вышли. Хозяйка ему не поверила. Тогда он меня послал к себе в номер. И сказал, где деньги и сколько взять. Я и поехала.
Она только улыбнулась в ответ
на эти
слова и вышла.
— Ну,
на минутку отвори. Умоляю тебя, — говорил он бессмысленные
слова.
Но он не обращал внимания
на ее
слова, неся ее к себе.
Когда она, дрожащая и молчаливая, ничего не отвечая
на его
слова, ушла от него, он вышел
на крыльцо и остановился, стараясь сообразить значение всего того, что произошло.
Когда ему предоставлено было
слово, он медленно встал, обнаружив всю свою грациозную фигуру в шитом мундире, и, положив обе руки
на конторку, слегка склонив голову, оглядел залу, избегая взглядом подсудимых, и начал...
С тех пор, как председатель начал говорить, Маслова, не спуская глаз, смотрела
на него, как бы боясь проронить каждое
слово, а потому Нехлюдов не боялся встретиться с ней глазами и не переставая смотрел
на нее.
Все жили только для себя, для своего удовольствия, и все
слова о Боге и добре были обман. Если же когда поднимались вопросы о том, зачем
на свете всё устроено так дурно, что все делают друг другу зло и все страдают, надо было не думать об этом. Станет скучно — покурила или выпила или, что лучше всего, полюбилась с мужчиной, и пройдет.
— «Ангелов творче и Господи сил, — продолжал он, — Иисусе пречудный, ангелов удивление, Иисусе пресильный, прародителей избавление, Иисусе пресладкий, патриархов величание, Иисусе преславный, царей укрепление, Иисусе преблагий, пророков исполнение, Иисусе предивный, мучеников крепость, Иисусе претихий, монахов радосте, Иисусе премилостивый, пресвитеров сладость, Иисусе премилосердый, постников воздержание, Иисусе пресладостный, преподобных радование, Иисусе пречистый, девственных целомудрие, Иисусе предвечный, грешников спасение, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», добрался он наконец до остановки, всё с большим и большим свистом повторяя
слово Иисусе, придержал рукою рясу
на шелковой подкладке и, опустившись
на одно колено, поклонился в землю, а хор запел последние
слова: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», а арестанты падали и подымались, встряхивая волосами, остававшимися
на половине головы, и гремя кандалами, натиравшими им худые ноги.
И никому из присутствующих, начиная с священника и смотрителя и кончая Масловой, не приходило в голову, что тот самый Иисус, имя которого со свистом такое бесчисленное число раз повторял священник, всякими странными
словами восхваляя его, запретил именно всё то, что делалось здесь; запретил не только такое бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование священников-учителей над хлебом и вином, но самым определенным образом запретил одним людям называть учителями других людей, запретил молитвы в храмах, а велел молиться каждому в уединении, запретил самые храмы, сказав, что пришел разрушить их, и что молиться надо не в храмах, а в духе и истине; главное же, запретил не только судить людей и держать их в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных
на свободу.
Далее: «Во-вторых, защитник Масловой, — продолжал он читать, — был остановлен во время речи председателем, когда, желая охарактеризовать личность Масловой, он коснулся внутренних причин ее падения,
на том основании, что
слова защитника якобы не относятся прямо к делу, а между тем в делах уголовных, как то было неоднократно указываемо Сенатом, выяснение характера и вообще нравственного облика подсудимого имеет первенствующее значение, хотя бы для правильного решения вопроса о вменении» — два, — сказал он, взглянув
на Нехлюдова.
«В-третьих, в заключительном
слове своем председатель, вопреки категорического требования 1 пункта 801 статьи Устава уголовного судопроизводства, не разъяснил присяжным заседателям, из каких юридических элементов слагается понятие о виновности и не сказал им, что они имеют право, признав доказанным факт дачи Масловою яду Смелькову, не вменить ей это деяние в вину за отсутствием у нее умысла
на убийство и таким образом признать ее виновною не в уголовном преступлении, а лишь в проступке — неосторожности, последствием коей, неожиданным для Масловой, была смерть купца», Это вот главное.
Маслова обвинялась в умышленном отравлении Смелькова с исключительно корыстною целью, каковая являлась единственным мотивом убийства, присяжные же в ответе своем отвергли цель ограбления и участие Масловой в похищении ценностей, из чего очевидно было, что они имели в виду отвергнуть и умысел подсудимой
на убийство и лишь по недоразумению, вызванному неполнотою заключительного
слова председателя, не выразили этого надлежащим образом в своем ответе, а потому такой ответ присяжных безусловно требовал применения 816 и 808 статей Устава уголовного судопроизводства, т. е. разъяснения присяжным со стороны председателя сделанной ими ошибки и возвращения к новому совещанию и новому ответу
на вопрос о виновности подсудимой», — прочел Фанарин.
— Что я хочу загладить свою вину, — продолжал Нехлюдов, — и загладить не
словами, а делом. Я решил жениться
на вас.
— Так ты ничего не можешь сделать? — мрачно сказал Нехлюдов, вспоминая
слова адвоката о том, что губернатор будет сваливать
на прокурора.
— Дурак! — не мог удержаться не сказать Нехлюдов, особенно за то, что в этом
слове «товарищ» он чувствовал, что Масленников снисходил до него, т. е., несмотря
на то, что исполнял самую нравственно-грязную и постыдную должность, считал себя очень важным человеком и думал если не польстить, то показать, что он всё-таки не слишком гордится своим величием, называя себя его товарищем.
Он видел, что крестьяне, несмотря
на то, что некоторые из них говорили ему благодарственные
слова были недовольны и ожидали чего-то большего.
Нехлюдов продолжал говорить о том, как доход земли должен быть распределен между всеми, и потому он предлагает им взять землю и платить зa нее цену, какую они назначат, в общественный капитал, которым они же будут пользоваться. Продолжали слышаться
слова одобрения и согласия, но серьезные лица крестьян становились всё серьезнее и серьезнее, и глаза, смотревшие прежде
на барина, опускались вниз, как бы не желая стыдить его в том, что хитрость его понята всеми, и он никого не обманет.
Гораздо более понимал
слова Нехлюдова сидевший рядом с патриархальным старцем маленький, кривой
на один глаз, одетый в платанную нанковую поддевку и старые, сбитые
на сторону, сапоги, почти безбородый старичок — печник, как узнал потом Нехлюдов.
Смех, которым ответил адвокат
на замечание Нехлюдова о том, что суд не имеет значения, если судейские могут по своему произволу применять или не применять закон, и интонация, с которой он произнес
слова: «философия» и «общие вопросы», показали Нехлюдову, как совершенно различно он и адвокат и, вероятно, и друзья адвоката смотрят
на вещи, и как, несмотря
на всё свое теперешнее удаление от прежних своих приятелей, как Шенбок, Нехлюдов еще гораздо дальше чувствует себя от адвоката и людей его круга.
— Хорошо, заканчивайте, — сказал решительно и строго генерал и направился своими большими шагами невывернутых ног решительной, мерной походкой в кабинет. — Приятно видеть, — сказал генерал Нехлюдову грубым голосом ласковые
слова, указывая ему
на кресло у письменного стола. — Давно приехали в Петербург?
Нехлюдов слушал его хриплый старческий голос, смотрел
на эти окостеневшие члены,
на потухшие глаза из-под седых бровей,
на эти старческие бритые отвисшие скулы, подпертые военным воротником,
на этот белый крест, которым гордился этот человек, особенно потому, что получил его за исключительно жестокое и многодушное убийство, и понимал, что возражать, объяснять ему значение его
слов — бесполезно.
— Я, графиня, во-первых, не имею никаких прав что-либо советовать князю, — сказала Mariette, глядя
на Нехлюдова и этим взглядом устанавливая между ним и ею какое-то полное соглашение об отношении к
словам графини и вообще к евангелизму, — и, во-вторых, я не очень люблю, вы знаете…
— Если вы меня не хотите видеть, то увидите удивительную актрису, — отвечая
на смысл его
слов, сказала Mariette. — Не правда ли, как она хороша была в последней сцене? — обратилась она к мужу.
Если она так решительно отказывалась всякий раз, когда он упоминал об этом, принять его жертву жениться
на ней, то это происходило и оттого, что ей хотелось повторить те гордые
слова, которые она раз сказала ему, и, главное, оттого, что она знала, что брак с нею сделает его несчастье.
И слезы выступили у ней
на глаза, и она коснулась его руки. Фраза эта была неясна, но он понял ее вполне и был тронут тем, чтò она означала.
Слова ее означали то, что, кроме ее любви, владеющей всею ею, — любви к своему мужу, для нее важна и дорога ее любовь к нему, к брату, и что всякая размолвка с ним — для нее тяжелое страдание.
И несмотря
на то, что между ними не было сказано ни одного
слова, во взгляде, которым они обменялись, было признание того, что они помнят и важны друг для друга.
Неточные совпадения
Господа актеры особенно должны обратить внимание
на последнюю сцену. Последнее произнесенное
слово должно произвесть электрическое потрясение
на всех разом, вдруг. Вся группа должна переменить положение в один миг ока. Звук изумления должен вырваться у всех женщин разом, как будто из одной груди. От несоблюдения сих замечаний может исчезнуть весь эффект.
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой
на догадки, и потому каждому
слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (с неудовольствием).А, не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится
на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною,
на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания
на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и
слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался
словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться
на такую честь», — он вдруг упал
на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».