Неточные совпадения
Но повитуха, принимавшая
на деревне у больной женщины, заразила Катюшу родильной горячкой, и ребенка, мальчика, отправили в воспитательный
дом, где ребенок, как рассказывала возившая его старуха, тотчас же по приезде умер.
Так прожила Маслова семь лет. За это время она переменила два
дома и один раз была в больнице.
На седьмом году ее пребывания в
доме терпимости и
на восьмом году после первого падения, когда ей было 26 лет, с ней случилось то, за что ее посадили в острог и теперь вели
на суд, после шести месяцев пребывания в тюрьме с убийцами и воровками.
В окружном же суде он служил со времени открытия судов и очень гордился тем, что он привел к присяге несколько десятков тысяч человек, и что в своих преклонных годах он продолжал трудиться
на благо церкви, отечества и семьи, которой он оставит, кроме
дома, капитал не менее тридцати тысяч в процентных бумагах.
4)
На следующее утро проститутка Любка (Екатерина Маслова) продала своей хозяйке, содержательнице
дома терпимости свидетельнице Китаевой, брильянтовый перстень Смелькова, якобы подаренный ей Смельковым.
Вечером в субботу, накануне Светло-Христова Воскресения, священник с дьяконом и дьячком, как они рассказывали, насилу проехав
на санях по лужам и земле те три версты, которые отделяли церковь от тетушкиного
дома, приехали служить заутреню.
Дороги до церкви не было ни
на колесах ни
на санях, и потому Нехлюдов, распоряжавшийся как
дома у тетушек, велел оседлать себе верхового, так называемого «братцева» жеребца и, вместо того чтобы лечь спать, оделся в блестящий мундир с обтянутыми рейтузами, надел сверху шинель и поехал
на разъевшемся, отяжелевшем и не перестававшем ржать старом жеребце, в темноте, по лужам и снегу, к церкви.
Так прошел весь вечер, и наступила ночь. Доктор ушел спать. Тетушки улеглись. Нехлюдов знал, что Матрена Павловна теперь в спальне у теток и Катюша в девичьей — одна. Он опять вышел
на крыльцо.
На дворе было темно, сыро, тепло, и тот белый туман, который весной сгоняет последний снег или распространяется от тающего последнего снега, наполнял весь воздух. С реки, которая была в ста шагах под кручью перед
домом, слышны были странные звуки: это ломался лед.
Туман был так тяжел, что, отойдя
на пять шагов от
дома, уже не было видно его окон, а только чернеющая масса, из которой светил красный, кажущийся огромным свет от лампы.
Она не только знает читать и писать, она знает по-французски, она, сирота, вероятно несущая в себе зародыши преступности, была воспитана в интеллигентной дворянской семье и могла бы жить честным трудом; но она бросает своих благодетелей, предается своим страстям и для удовлетворения их поступает в
дом терпимости, где выдается от других своих товарок своим образованием и, главное, как вы слышали здесь, господа присяжные заседатели, от ее хозяйки, умением влиять
на посетителей тем таинственным, в последнее время исследованным наукой, в особенности школой Шарко, свойством, известным под именем внушения.
— Мое почтение. Если могу чем служить,
дом Дворникова,
на Дворянской, легко запомнить.
Он вспомнил об обеде Корчагиных и взглянул
на часы. Было еще не поздно, и он мог поспеть к обеду. Мимо звонила конка. Он пустился бежать и вскочил в нее.
На площади он соскочил, взял хорошего извозчика и через десять минут был у крыльца большого
дома Корчагиных.
— Пожалуйте, ваше сиятельство, ожидают, — сказал ласковый жирный швейцар большого
дома Корчагиных, отворяя бесшумно двигавшуюся
на английских петлях дубовую дверь подъезда. — Кушают, только вас велено просить.
Нехлюдов приехал сюда, чтобы развлечься, и всегда ему в этом
доме бывало приятно, не только вследствие того хорошего тона роскоши, которая приятно действовала
на его чувства, но и вследствие той атмосферы льстивой ласки, которая незаметно окружала его.
— «Всё гадко и стыдно», повторял он себе, входя
на крыльцо своего
дома.
— Так-с. Если она приговорена только вчера, — сказал прокурор, не обращая никакого внимания
на заявление Нехлюдова о невинности Масловой, — то до объявления приговора в окончательной форме она должна всё-таки находиться в
доме предварительного заключения. Свидания там разрешаются только в определенные дни. Туда вам и советую обратиться.
Еще не успели за ним затворить дверь, как опять раздались всё те же бойкие, веселые звуки, так не шедшие ни к месту, в котором они производились, ни к лицу жалкой девушки, так упорно заучивавшей их.
На дворе Нехлюдов встретил молодого офицера с торчащими нафабренными усами и спросил его о помощнике смотрителя. Это был сам помощник. Он взял пропуск, посмотрел его и сказал, что по пропуску в
дом предварительного заключения он не решается пропустить сюда. Да уж и поздно..
Накануне был первый теплый весенний дождь. Везде, где не было мостовой, вдруг зазеленела трава; березы в садах осыпались зеленым пухом, и черемуха и тополя расправляли свои длинные пахучие листья, а в
домах и магазинах выставляли и вытирали рамы.
На толкучем рынке, мимо которого пришлось проезжать Нехлюдову, кишела около выстроенных в ряд палаток сплошная толпа народа, и ходили оборванные люди с сапогами под мышкой и перекинутыми через плечо выглаженными панталонами и жилетами.
Несколько человек мужчин и женщин, большей частью с узелками, стояли тут
на этом повороте к тюрьме, шагах в ста от нее. Справа были невысокие деревянные строения, слева двухэтажный
дом с какой-то вывеской. Само огромное каменное здание тюрьмы было впереди, и к нему не подпускали посетителей. Часовой солдат с ружьем ходил взад и вперед, строго окрикивая тех, которые хотели обойти его.
Отворившая горничная с подвязанным глазом сказала, что капитан
дома, и провела Нехлюдова в маленькую гостиную с диваном, столом и подожженным с одной стороны розовым бумажным колпаком большой лампы, стоявшей
на шерстяной вязаной салфеточке.
— Шикарный немец, — говорил поживший в городе и читавший романы извозчик. Он сидел, повернувшись вполуоборот к седоку, то снизу, то сверху перехватывая длинное кнутовище, и, очевидно, щеголял своим образованием, — тройку завел соловых, выедет с своей хозяйкой — так куда годишься! — продолжал он. — Зимой,
на Рождестве, елка была в большом
доме, я гостей возил тоже; с еклектрической искрой. В губернии такой не увидишь! Награбил денег — страсть! Чего ему: вся его власть. Сказывают, хорошее имение купил.
С приятным сознанием своей твердости против доводов управляющего и готовности
на жертву для крестьян Нехлюдов вышел из конторы, и, обдумывая предстоящее дело, прошелся вокруг
дома, по цветникам, запущенным в нынешнем году (цветник был разбит против
дома управляющего), по зарастающему цикорием lawn-tennis’y и по липовой алее, где он обыкновенно ходил курить свою сигару, и где кокетничала с ним три года тому назад гостившая у матери хорошенькая Киримова.
Лиственница, которая была посажена Софьей Ивановной около
дома и была тогда в кол, была теперь большое дерево, годное
на бревно, всё одетое желто-зеленой, нежно-пушистой хвоей.
Бабы, оправив
на головах платки и спустив поневы, с любопытным ужасом смотрели
на чистого барина с золотыми застежками
на рукавах, входившего в их
дом.
В окне приказчика потушили огонь,
на востоке, из-за сарая, зажглось зарево поднимающегося месяца, зарницы всё светлее и светлее стали озарять заросший цветущий сад и разваливающийся
дом, послышался дальний гром, и треть неба задвинулась черною тучею.
Он вспомнил теперь, как в Кузминском
на него нашло искушение, и он стал жалеть и
дом, и лес, и хозяйство, и землю и спросил себя теперь: жалеет ли он?
Он вспомнил всё, что он видел нынче: и женщину с детьми без мужа, посаженного в острог за порубку в его, Нехлюдовском, лесу, и ужасную Матрену, считавшую или, по крайней мере, говорившую, что женщины их состояния должны отдаваться в любовницы господам; вспомнил отношение ее к детям, приемы отвоза их в воспитательный
дом, и этот несчастный, старческий, улыбающийся, умирающий от недокорма ребенок в скуфеечке; вспомнил эту беременную, слабую женщину, которую должны были заставить работать
на него за то, что она, измученная трудами, не усмотрела за своей голодной коровой.
Светлый месяц, почти полный, вышел из-за сарая, и через двор легли черные тени, и заблестело железо
на крыше разрушающегося
дома.
Черная туча совсем надвинулась, и стали видны уже не зарницы, а молнии, освещавшие весь двор и разрушающийся
дом с отломанными крыльцами, и гром послышался уже над головой. Все птицы притихли, но зато зашелестили листья, и ветер добежал до крыльца,
на котором сидел Нехлюдов, шевеля его волосами. Долетела одна капля, другая, забарабанило по лопухам, железу крыши, и ярко вспыхнул весь воздух; всё затихло, и не успел Нехлюдов сосчитать три, как страшно треснуло что-то над самой головой и раскатилось по небу.
Остальное всё он оставил мельнику, купившему за десятую часть цены, по ходатайству улыбающегося приказчика,
на своз
дом и всю мебель Панова.
Всё это так неприятно своим очевидным безумием, которого он когда-то был участником, показалось Нехлюдову после впечатлений деревенской нужды, что он решил переехать
на другой же день в гостиницу, предоставив Аграфене Петровне убирать вещи, как она это считала нужным, до приезда сестры, которая распорядится окончательно всем тем, что было в
доме.
До острога было далеко, а было уже поздно, и потому Нехлюдов взял извозчика и поехал к острогу.
На одной из улиц извозчик, человек средних лет, с умным и добродушным лицом, обратился к Нехлюдову и указал
на огромный строющийся
дом.
«И как они все уверены, и те, которые работают, так же как и те, которые заставляют их работать, что это так и должно быть, что в то время, как
дома их брюхатые бабы работают непосильную работу, и дети их в скуфеечках перед скорой голодной смертью старчески улыбаются, суча ножками, им должно строить этот глупый ненужный дворец какому-то глупому и ненужному человеку, одному из тех самых, которые разоряют и грабят их», думал Нехлюдов, глядя
на этот
дом.
— Земли у нас, барин, десятина
на душу. Держим мы
на три души, — охотно разговорился извозчик. — У меня
дома отец, брат, другой в солдатах. Они управляются. Да управляться-то нечего. И то брат хотел в Москву уйти.
Прекрасный, чистый, учтивый извозчик повез его мимо прекрасных, учтивых, чистых городовых, по прекрасной, чисто политой мостовой, мимо прекрасных, чистых
домов к тому
дому на канаве, в котором жила Mariette.
Он служил
на Кавказе, где он получил этот особенно лестный для него крест за то, что под его предводительством тогда русскими мужиками, обстриженными и одетыми в мундиры и вооруженными ружьями со штыками, было убито более тысячи людей, защищавших свою свободу и свои
дома и семьи.
Поутру он приехал к Богатыреву и застал его еще
дома, хотя и
на отъезде, за завтраком.
— Вместе выйдем, — сказал Нехлюдов, с удовольствием пожимая сильную, широкую руку Богатырева и, как всегда, под приятным впечатлением чего-то здорового, бессознательного, свежего, расстался с ним
на крыльце его
дома.
Рагожинские приехали одни, без детей, — детей у них было двое: мальчик и девочка, — и остановились в лучшем номере лучшей гостиницы. Наталья Ивановна тотчас же поехала
на старую квартиру матери, но, не найдя там брата и узнав от Аграфены Петровны, что он переехал в меблированные комнаты, поехала туда. Грязный служитель, встретив ее в темном, с тяжелым запахом, днем освещавшемся коридоре, объявил ей, что князя нет
дома.
Народа было мало
на улицах, и те, кто были, старались итти в тени
домов.
Лошадь вялой рысцой, постукивая равномерно подковами по пыльной и неровной мостовой, тащилась по улицам; извозчик беспрестанно задремывал; Нехлюдов же сидел, ни о чем не думая, равнодушно глядя перед собою.
На спуске улицы, против ворот большого
дома, стояла кучка народа и конвойный с ружьем. Нехлюдов остановил извозчика.
Потом он рассказал, как он в продолжение двадцати восьми лет ходил в заработки и весь свой заработок отдавал в
дом, сначала отцу, потом старшему брату, теперь племяннику, заведывавшему хозяйством, сам же проживал из заработанных пятидесяти-шестидееяти рублей в год два-три рубля
на баловство:
на табак и спички.
Ее поражало то, что эта красивая девушка из богатого генеральского
дома, говорившая
на трех языках, держала себя как самая простая работница, отдавала с себя другим все, что присылал ей ее богатый брат, и одевалась и обувалась не только просто, но бедно, не обращая никакого внимания
на свою наружность.
— А мне с кухарками и кучерами бывало весело, а с нашими господами и дамами скучно, — рассказывала она. — Потом, когда я стала понимать, я увидала, что наша жизнь совсем дурная. Матери у меня не было, отца я не любила и девятнадцати лет я с товаркой ушла из
дома и поступила работницей
на фабрику.
Пройдя площадь с церковью и длинную улицу с ярко светящимися окнами
домов, Нехлюдов вслед за проводником вышел
на край села в полный мрак.
Во время своих побывок
дома он входил в подробности ее жизни, помогал ей в работах и не прерывал сношений с бывшими товарищами, крестьянскими ребятами; курил с ними тютюн в собачьей ножке, бился
на кулачки и толковал им, как они все обмануты и как им надо выпрастываться из того обмана, в котором их держат.
17-го августа, — значилось в записке, — я отправлен один с уголовными. Неверов был со мной и повесился в Казани, в сумасшедшем
доме. Я здоров и бодр и надеюсь
на всё хорошее. Все обсуживали положение Петлина и причины самоубийства Неверова. Крыльцов же с сосредоточенным видом молчал, глядя перед собой остановившимися блестящими глазами.
Город был как и все города: такие же
дома с мезонинами и зелеными крышами, такой же собор, лавки и
на главной улице магазины и даже такие же городовые.
Несколько раз похвалив детей и тем хотя отчасти удовлетворив мать, жадно впитывающую в себя эти похвалы, он вышел за ней в гостиную, где англичанин уже дожидался его, чтобы вместе, как они уговорились, ехать в тюрьму. Простившись со старыми и молодыми хозяевами, Нехлюдов вышел вместе с англичанином
на крыльцо генеральского
дома.
Мрачный
дом острога с часовым и фонарем под воротами, несмотря
на чистую, белую пелену, покрывавшую теперь всё — и подъезд, и крышу, и стены, производил еще более, чем утром, мрачное впечатление своими по всему фасаду освещенными окнами.