Неточные совпадения
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до чего доводит дурное, не такое,
как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем, что
за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Старая барышня сделала выговор и
за сливки и
за то, что пустили родившую женщину в скотную, и хотела уже уходить,
как, увидав ребеночка, умилилась над ним и вызвалась быть его крестной матерью.
Нехлюдов только что хотел взяться
за письма,
как из двери, ведшей в коридор, выплыла полная пожилая женщина в трауре, с кружевной наколкой на голове, скрывавшей ее разъехавшуюся дорожку пробора.
Да и не
за чем было, так
как не было уже ни той силы убеждения, ни той решимости, ни того тщеславия и желания удивить, которые были в молодости.
Так что доводов было столько же
за, сколько и против; по крайней мере, по силе своей доводы эти были равны, и Нехлюдов, смеясь сам над собою, называл себя Буридановым ослом. И всё-таки оставался им, не зная, к
какой из двух вязанок обратиться.
Вслед
за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел тот самый знаменитый адвокат, который сделал так, что старушка с цветами осталась не при чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил больше 100 тысяч. Все глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей
как бы говорил: «не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Они сами чувствовали это, и все трое,
как бы смущенные своим величием, поспешно и скромно опуская глаза, сели на свои резные кресла
за покрытый зеленым сукном стол, на котором возвышался треугольный инструмент с орлом, стеклянные вазы, в которых бывают в буфетах конфеты, чернильница, перья, и лежала бумага чистая и прекрасная и вновь очиненные карандаши разных размеров.
И, сделав усилие над собой и помня то,
как в этих случаях поступают вообще все люди в его положении, он обнял Катюшу
за талию.
Он догнал ее еще раз, опять обнял и поцеловал в шею. Этот поцелуй был совсем уже не такой,
как те первых два поцелуя: один бессознательный
за кустом сирени и другой нынче утром в церкви. Этот был страшен, и она почувствовала это.
Засунув обе руки в чистую наволочку и держа ими подушку
за углы, она оглянулась на него и улыбнулась, но не веселой и радостной,
как прежде, а испуганной, жалостной улыбкой.
Она вырвалась от него и вернулась в девичью. Он слышал,
как захлопнулся крючок. Вслед
за этим всё затихло, красный глаз в окне исчез, остался один туман и возня на реке.
— Нет, возьми, — пробормотал он и сунул ей конверт
за пазуху, и, точно
как будто он обжегся, он, морщась и стоная, побежал в свою комнату.
Председатель опять опустил голову и, опершись на руку, закрыл глаза. Купец, сидевший рядом с Нехлюдовым, насилу удерживался от сна и изредка качался; подсудимые, так же
как и жандармы
за ними, сидели неподвижно.
«188* года февраля 15-го дня я, нижеподписавшийся, по поручению врачебного отделения,
за № 638-м, — опять начал с решительностью, повысив диапазон голоса,
как будто желая разогнать сон, удручающий всех присутствующих, секретарь, — в присутствии помощника врачебного инспектора, сделав исследование внутренностей...
И в его представлении происходило то обычное явление, что давно не виденное лицо любимого человека, сначала поразив теми внешними переменами, которые произошли
за время отсутствия, понемногу делается совершенно таким же,
каким оно было
за много лет тому назад, исчезают все происшедшие перемены, и перед духовными очами выступает только то главное выражение исключительной, неповторяемой духовной личности.
По всему тому, что происходило на судебном следствии, и по тому,
как знал Нехлюдов Маслову, он был убежден, что она не виновна ни в похищении ни в отравлении, и сначала был и уверен, что все признают это; но когда он увидал, что вследствие неловкой защиты купца, очевидно основанной на том, что Маслова физически нравилась ему, чего он и не скрывал, и вследствие отпора на этом именно основании старшины и, главное, вследствие усталости всех решение стало склоняться к обвинению, он хотел возражать, но ему страшно было говорить
за Маслову, — ему казалось, что все сейчас узнают его отношения к ней.
Нехлюдов посмотрел на подсудимых. Они, те самые, чья судьба решилась, всё так же неподвижно сидели
за своей решеткой перед солдатами. Маслова улыбалась чему-то. И в душе Нехлюдова шевельнулось дурное чувство. Перед этим, предвидя ее оправдание и оставление в городе, он был в нерешительности,
как отнестись к ней; и отношение к ней было трудно. Каторга же и Сибирь сразу уничтожали возможность всякого отношения к ней: недобитая птица перестала бы трепаться в ягдташе и напоминать о себе.
Хотя Нехлюдов хорошо знал и много paз и
за обедом видал старого Корчагина, нынче как-то особенно неприятно поразило его это красное лицо с чувственными смакующими губами над заложенной
за жилет салфеткой и жирная шея, главное — вся эта упитанная генеральская фигура. Нехлюдов невольно вспомнил то, что знал о жестокости этого человека, который, Бог знает для чего, — так
как он был богат и знатен, и ему не нужно было выслуживаться, — сек и даже вешал людей, когда был начальником края.
— Нет,
как ни говорите, в нем есть мистическое, а без мистического нет поэзии, — говорила она, одним черным глазом сердито следя
за движениями лакея, который опускал гардину.
В то время
как она сидела в арестантской, дожидаясь суда, и в перерывах заседания она видела,
как эти мужчины, притворяясь, что они идут
за другим делом, проходили мимо дверей или входили в комнату только затем, чтобы оглядеть ее.
Дочка же ее, семилетняя девочка с распущенными белыми волосами, стоя в одной рубашонке рядом с рыжей и ухватившись худенькой маленькой ручонкой
за ее юбку, с остановившимися глазами внимательно вслушивалась в те ругательные слова, которыми перекидывались женщины с арестантами, и шопотом,
как бы заучивая, повторяла их.
— Очень благодарю вас, Аграфена Петровна,
за все заботы обо мне, но мне теперь не нужна такая большая квартира и вся прислуга. Если же вы хотите помочь мне, то будьте так добры распорядиться вещами, убрать их покамест,
как это делалось при мама. А Наташа приедет, она распорядится. (Наташа была сестра Нехлюдова.)
Или буду с предводителем, которого я постыдно обманывал с его женой, на собрании считать голоса
за и против проводимого постановления земской инспекции школ и т. п., а потом буду назначать свидания его жене (
какая мерзость!); или буду продолжать картину, которая, очевидно, никогда не будет кончена, потому что мне и не следует заниматься этими пустяками и не могу ничего этого делать теперь», говорил он себе и не переставая радовался той внутренней перемене, которую чувствовал.
— И ведь сколько и
каких напряженных усилий стоит это притворство, — продолжал думать Нехлюдов, оглядывая эту огромную залу, эти портреты, лампы, кресла, мундиры, эти толстые стены, окна, вспоминая всю громадность этого здания и еще бòльшую громадность самого учреждения, всю армию чиновников, писцов, сторожей, курьеров, не только здесь, но во всей России, получающих жалованье
за эту никому ненужную комедию.
Но такого человека, который бы пожалел его, не нашлось ни одного во всё то время, когда он,
как зверок, жил в городе свои года ученья и, обстриженный под гребенку, чтоб не разводить вшей, бегал мастерам
за покупкой; напротив, всё, что он слышал от мастеров и товарищей с тех пор,
как он живет в городе, было то, что молодец тот, кто обманет, кто выпьет, кто обругает, кто прибьет, развратничает.
— A то, что я хочу следовать
за нею и… жениться на ней, — выговорил Нехлюдов. И
как всегда,
как только он заговорил об этом, слезы выступили ему на глаза.
Еще не успели
за ним затворить дверь,
как опять раздались всё те же бойкие, веселые звуки, так не шедшие ни к месту, в котором они производились, ни к лицу жалкой девушки, так упорно заучивавшей их. На дворе Нехлюдов встретил молодого офицера с торчащими нафабренными усами и спросил его о помощнике смотрителя. Это был сам помощник. Он взял пропуск, посмотрел его и сказал, что по пропуску в дом предварительного заключения он не решается пропустить сюда. Да уж и поздно..
Она решила, что сделает так. Но тут же,
как это и всегда бывает в первую минуту затишья после волнения, он, ребенок — его ребенок, который был в ней, вдруг вздрогнул, стукнулся и плавно потянулся и опять стал толкаться чем-то тонким, нежным и острым. И вдруг всё то, что
за минуту так мучало ее, что, казалось, нельзя было жить, вся злоба на него и желание отомстить ему хоть своей смертью, — всё это вдруг отдалилось. Она успокоилась, оправилась, закуталась платком и поспешно пошла домой.
Никому в голову не приходило того, что золоченый крест с эмалевыми медальончиками на концах, который вынес священник и давал целовать людям, был не что иное,
как изображение той виселицы, на которой был казнен Христос именно
за то, что он запретил то самое, что теперь его именем совершалось здесь.
Так же верил и дьячок и еще тверже, чем священник, потому что совсем забыл сущность догматов этой веры, а знал только, что
за теплоту,
за поминание,
за часы,
за молебен простой и
за молебен с акафистом,
за всё есть определенная цена, которую настоящие христиане охотно платят, и потому выкрикивал свои: «помилось, помилось», и пел, и читал, что положено, с такой же спокойной уверенностью в необходимости этого, с
какой люди продают дрова, муку, картофель.
«Однако надо делать то,
за чем пришел, — сказал он, подбадривая себя. —
Как же быть?»
Маслова взглянула вопросительно на помощника смотрителя и потом,
как бы с удивлением пожав плечами, пошла
за Нехлюдовым к скамье и села на нее рядом с ним, оправив юбку.
«В-третьих, в заключительном слове своем председатель, вопреки категорического требования 1 пункта 801 статьи Устава уголовного судопроизводства, не разъяснил присяжным заседателям, из
каких юридических элементов слагается понятие о виновности и не сказал им, что они имеют право, признав доказанным факт дачи Масловою яду Смелькову, не вменить ей это деяние в вину
за отсутствием у нее умысла на убийство и таким образом признать ее виновною не в уголовном преступлении, а лишь в проступке — неосторожности, последствием коей, неожиданным для Масловой, была смерть купца», Это вот главное.
Наверху всё затихло, и сторожиха досказала свою историю,
как она испужалась в волостном, когда там в сарае мужика секли,
как у ней вся внутренность отскочила. Хорошавка же рассказала,
как Щеглова плетьми драли, а он и голоса не дал. Потом Федосья убрала чай, и Кораблева и сторожиха взялись
за шитье, а Маслова села, обняв коленки, на нары, тоскуя от скуки. Она собралась лечь заснуть,
как надзирательница кликнула ее в контору к посетителю.
Из всех выделился высокий благообразный крестьянин лет пятидесяти. Он разъяснил Нехлюдову, что они все высланы и заключены в тюрьму
за то, что у них не было паспортов. Паспорта же у них были, но только просрочены недели на две. Всякий год бывали так просрочены паспорта, и ничего не взыскивали, а нынче взяли да вот второй месяц здесь держат,
как преступников.
—
Как же так? Неужели только
за это? — говорил Нехлюдов, обращаясь к смотрителю.
Только что смотритель кончил,
как из толпы выдвинулся маленький человечек, тоже в арестантском халате, начал, странно кривя ртом, говорить о том, что их здесь мучают ни
за что.
— О, мне прекрасно! Так хорошо, так хорошо, что лучшего и не желаю, — говорила Вера Ефремовна,
как всегда, испуганно глядя своими огромными добрыми круглыми глазами на Нехлюдова и вертя желтой тонкой-тонкой жилистой шеей, выступающей из-за жалких, смятых и грязных воротничков кофточки.
Третье дело, о котором хотела говорить Вера Ефремовна, касалось Масловой. Она знала,
как всё зналось в остроге, историю Масловой и отношения к ней Нехлюдова и советовала хлопотать о переводе ее к политическим или, по крайней мере, в сиделки в больницу, где теперь особенно много больных и нужны работницы. Нехлюдов поблагодарил ее
за совет и сказал, что постарается воспользоваться им.
Очевидно было, что,
как ни искусны и ни стары и привычны были доводы, позволяющие людям делать зло другим, не чувствуя себя
за него ответственными, смотритель не мог не сознавать, что он один из виновников того горя, которое проявлялось в этой комнате; и ему, очевидно, было ужасно тяжело.
На другой день Нехлюдов поехал к адвокату и сообщил ему дело Меньшовых, прося взять на себя защиту. Адвокат выслушал и сказал, что посмотрит дело, и если всё так,
как говорит Нехлюдов, что весьма вероятно, то он без всякого вознаграждения возьмется
за защиту. Нехлюдов между прочим рассказал адвокату о содержимых 130 человеках по недоразумению и спросил, от кого это зависит, кто виноват. Адвокат помолчал, очевидно желая ответить точно.
Казалось, служа в гвардейском, близком к царской фамилии полку, Масленникову пора бы привыкнуть к общению с царской фамилией, но, видно, подлость только усиливается повторением, и всякое такое внимание приводило Масленникова в такой же восторг, в который приходит ласковая собачка после того,
как хозяин погладит, потреплет, почешет ее
за ушами.
Лакей уже успел доложить, когда они вошли, и Анна Игнатьевна, вице-губернаторша, генеральша,
как она называла себя, уже с сияющей улыбкой наклонилась к Нехлюдову из-за шляпок и голов, окружавших ее у дивана. На другом конце гостиной у стола с чаем сидели барыни и стояли мужчины — военные и штатские, и слышался неумолкаемый треск мужских и женских голосов.
— Видеться можно, — сказал он, — только, пожалуйста, насчет денег,
как я просил вас… А что насчет перевода ее в больницу,
как писал его превосходительство, так это можно, и врач согласен. Только она сама не хочет, говорит: «очень мне нужно
за паршивцами горшки выносить…» Ведь это, князь, такой народ, — прибавил он.
— Катюша,
как я сказал, так и говорю, — произнес он особенно серьезно. — Я прошу тебя выйти
за меня замуж. Если же ты не хочешь, и пока не хочешь, я, так же
как и прежде, буду там, где ты будешь, и поеду туда, куда тебя повезут.
— И не отменят — всё равно. Я не
за это, так
за другое того стою… — сказала она, и он видел,
какое большое усилие она сделала, чтобы удержать слезы. — Ну что же, видели Меньшова? — спросила она вдруг, чтобы скрыть свое волнение. — Правда ведь, что они не виноваты?
В случае оставления жалобы без последствий, к чему, по мнению адвоката, надо быть готовым, так
как кассационные поводы очень слабы, партия каторжных, в числе которых была Маслова, могла отправиться в первых числах июня, и потому, для того, чтобы приготовиться к поездке
за Масловой в Сибирь, что было твердо решено Нехлюдовым, надо было теперь же съездить по деревням, чтобы устроить там свои дела.
Он любовался прекрасным днем, густыми темнеющими облаками, иногда закрывавшими солнце, и яровыми полями, в которых везде ходили мужики
за сохами, перепахивая овес, и густо зеленевшими озимями, над которыми поднимались жаворонки, и лесами, покрытыми уже, кроме позднего дуба, свежей зеленью, и лугами, на которых пестрели стада и лошади, и полями, на которых виднелись пахари, — и, нет-нет, ему вспоминалось, что было что-то неприятное, и когда он спрашивал себя: что? — то вспоминал рассказ ямщика о том,
как немец хозяйничает в Кузминском.
Из конторских книг и разговоров с приказчиком он узнал, что,
как и было прежде, две трети лучшей пахотной земли обрабатывались своими работниками усовершенствованными орудиями, остальная же треть земли обрабатывалась крестьянами наймом по пяти рублей
за десятину, т. е.
за пять рублей крестьянин обязывался три раза вспахать, три раза заскородить и засеять десятину, потом скосить, связать или сжать и свезти на гумно, т. е. совершить работы, стоящие по вольному дешевому найму по меньшей мере десять рублей
за десятину.
Доводы управляющего о том,
как при передаче земли крестьянам ни
за что пропадет весь инвентарь, который нельзя будет продать
за одну четверть того, что он стоит,
как крестьяне испортят землю, вообще
как много Нехлюдов потеряет при такой передаче, только подтверждали Нехлюдова в том, что он совершает хороший поступок, отдавая крестьянам землю и лишая себя большой части дохода.