Неточные совпадения
И он усвоил себе все те обычные софизмы о том, что отдельный разум человека не может познать истины, что истина открывается только совокупности людей, что
единственное средство познания ее есть откровение, что откровение хранится церковью и т. п.; и с тех пор уже мог спокойно, без сознания совершаемой лжи, присутствовать при молебнах, панихидах, обеднях, мог говеть и креститься на образа и мог продолжать служебную деятельность, дававшую ему сознание приносимой пользы и утешение в нерадостной семейной
жизни.
Как ни ново и трудно было то, что он намерен был сделать, он знал, что это была
единственная возможная для него теперь
жизнь, и как ни привычно и легко было вернуться к прежнему, он знал, что это была смерть.
Но мало того, что он сознавал и верил, что, исполняя эти заповеди, люди достигнут наивысшего доступного им блага, он сознавал и верил теперь, что всякому человеку больше нечего делать, как исполнять эти заповеди, что в этом —
единственный разумный смысл человеческой
жизни, что всякое отступление от этого есть ошибка, тотчас же влекущая за собою наказание.
Неточные совпадения
Сделавши это, он улыбнулся. Это был
единственный случай во всей многоизбиенной его
жизни, когда в лице его мелькнуло что-то человеческое.
Трудолюбие питает тунеядство, тунеядство же оплодотворяет трудолюбие — вот
единственная формула, которую с точки зрения науки можно свободно прилагать ко всем явлениям
жизни.
Вронский ценил это, сделавшееся
единственною целью ее
жизни, желание не только нравиться, но служить ему, но вместе с тем и тяготился теми любовными сетями, которыми она старалась опутать его.
Левин говорил то, что он истинно думал в это последнее время. Он во всем видел только смерть или приближение к ней. Но затеянное им дело тем более занимало его. Надо же было как-нибудь доживать
жизнь, пока не пришла смерть. Темнота покрывала для него всё; но именно вследствие этой темноты он чувствовал, что
единственною руководительною нитью в этой темноте было его дело, и он из последних сил ухватился и держался за него.
Красавица-кормилица, с которой Вронский писал голову для своей картины, была
единственное тайное горе в
жизни Анны.