Неточные совпадения
Вспоминая вчерашний вечер, проведенный
у Корчагиных, богатых и знаменитых людей, на дочери которых предполагалось всеми, что он должен жениться, он вздохнул и, бросив выкуренную папироску, хотел достать из серебряного портсигара
другую, но раздумал и, спустив с кровати гладкие белые ноги, нашел ими туфли, накинул на полные плечи шелковый халат и, быстро и тяжело ступая, пошел в соседнюю с спальней уборную, всю пропитанную искусственным запахом элексиров, одеколона, фиксатуаров, духов.
Семь лет тому назад он бросил службу, решив, что
у него есть призвание к живописи, и с высоты художественной деятельности смотрел несколько презрительно на все
другие деятельности.
У указанной двери стояли два человека, дожидаясь: один был высокий, толстый купец, добродушный человек, который, очевидно, выпил и закусил и был в самом веселом расположении духа;
другой был приказчик еврейского происхождения. Они разговаривали о цене шерсти, когда к ним подошел Нехлюдов и спросил, здесь ли комната присяжных.
С тех пор в продолжение трех лет Нехлюдов не видался с Катюшей. И увидался он с нею только тогда, когда, только что произведенный в офицеры, по дороге в армию, заехал к тетушкам уже совершенно
другим человеком, чем тот, который прожил
у них лето три года тому назад.
Он пришел в столовую. Тетушки нарядные, доктор и соседка стояли
у закуски. Всё было так обыкновенно, но в душе Нехлюдова была буря. Он не понимал ничего из того, что ему говорили, отвечал невпопад и думал только о Катюше, вспоминая ощущение этого последнего поцелуя, когда он догнал ее в коридоре. Он ни о чем
другом не мог думать. Когда она входила в комнату, он, не глядя на нее, чувствовал всем существом своим ее присутствие и должен был делать усилие над собой, чтобы не смотреть на нее.
В душе Нехлюдова в этот последний проведенный
у тетушек день, когда свежо было воспоминание ночи, поднимались и боролись между собой два чувства: одно — жгучие, чувственные воспоминания животной любви, хотя и далеко не давшей того, что она обещала, и некоторого самодовольства достигнутой цели;
другое — сознание того, что им сделано что-то очень дурное, и что это дурное нужно поправить, и поправить не для нее, а для себя.
Наконец председатель кончил свою речь и, грациозным движением головы подняв вопросный лист, передал его подошедшему к нему старшине. Присяжные встали, радуясь тому, что можно уйти, и, не зная, что делать с своими руками, точно стыдясь чего-то, один за
другим пошли в совещательную комнату. Только что затворилась за ними дверь, жандарм подошел к этой двери и, выхватив саблю из ножен и положив ее на плечо, стал
у двери. Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.
1) Виновен ли крестьянин села Борков, Крапивенского уезда, Симон Петров Картинкин, 33 лет, в том, что 17-го января 188* года в городе N, замыслив лишить жизни купца Смелькова, с целью ограбления его, по соглашению с
другими лицами, дал ему в коньяке яду, отчего и последовала смерть Смелькова, и похитил
у него деньгами около 2500 рублей и брильянтовый перстень?
— Так привыкают
другие, — начал он, — что могут сорок капель принимать;
у меня родственник…
Присяжные позвонили. Жандарм, стоявший с вынутой наголо саблей
у двери, вложил саблю в ножны и посторонился. Судьи сели на места, и один за
другим вышли присяжные.
Теперь, войдя в эту комнату, освещенную двумя лампами с рефлекторами — одним
у портрета его отца, а
другим у портрета матери, он вспомнил свои последние отношения к матери, и эти отношения показались ему ненатуральными и противными.
В это время среди оставшихся
у окон женщин раздался раскат хохота. Девочка тоже смеялась, и ее тонкий детский смех сливался с хриплым и визгливым смехом
других трех. Арестант со двора что-то сделал такое, что подействовало так на смотревших в окна.
По коридору послышались шаги в шлепающих котах, загремел замок, и вошли два арестанта-парашечники в куртках и коротких, много выше щиколок, серых штанах и, с серьезными, сердитыми лицами подняв на водонос вонючую кадку, понесли ее вон из камеры. Женщины вышли в коридор к кранам умываться.
У кранов произошла ссора рыжей с женщиной, вышедшей из
другой, соседней камеры. Опять ругательства, крики, жалобы…
Двери камер были отперты, и несколько арестантов было в коридоре. Чуть заметно кивая надзирателям и косясь на арестантов, которые или, прижимаясь к стенам, проходили в свои камеры, или, вытянув руки по швам и по-солдатски провожая глазами начальство, останавливались
у дверей, помощник провел Нехлюдова через один коридор, подвел его к
другому коридору налево, запертому железной дверью.
Целовальник с работником избили его в кровь, а на
другой день загорелся
у целовальника двор.
Лакей уже успел доложить, когда они вошли, и Анна Игнатьевна, вице-губернаторша, генеральша, как она называла себя, уже с сияющей улыбкой наклонилась к Нехлюдову из-за шляпок и голов, окружавших ее
у дивана. На
другом конце гостиной
у стола с чаем сидели барыни и стояли мужчины — военные и штатские, и слышался неумолкаемый треск мужских и женских голосов.
Мисси сердито нахмурилась, пожала плечами и обратилась к элегантному офицеру, который подхватил
у нее из рук порожнюю чашку и, цепляя саблей за кресла, мужественно перенес ее на
другой стол.
Нехлюдов сел
у окна, глядя в сад и слушая. В маленькое створчатое окно, слегка пошевеливая волосами на его потном лбу и записками, лежавшими на изрезанном ножом подоконнике, тянуло свежим весенним воздухом и запахом раскопанной земли. На реке «тра-па-тап, тра-па-тап» — шлепали, перебивая
друг друга, вальки баб, и звуки эти разбегались по блестящему на солнце плесу запруженной реки, и равномерно слышалось падение воды на мельнице, и мимо уха, испуганно и звонко жужжа, пролетела муха.
Сначала около флигеля было тихо, но потом Нехлюдов услыхал
у приказчика во флигеле два перебивавшие
друг друга озлобленные голоса женщин, из-за которых только изредка слышался спокойный голос улыбающегося приказчика. Нехлюдов прислушался.
Над толпой
у двора старосты стоял говор, но как только Нехлюдов подошел, говор утих, и крестьяне, так же как и в Кузминском, все
друг за
другом поснимали шапки. Крестьяне этой местности были гораздо серее крестьян Кузминского; как девки и бабы носили пушки в ушах, так и мужики были почти все в лаптях и самодельных рубахах и кафтанах. Некоторые были босые, в одних рубахах, как пришли с работы.
На этот коммунистический проект
у Нехлюдова аргументы тоже были готовы, и он возразил, что для этого надо, чтобы
у всех были плуги, и лошади были бы одинаковые, и чтобы одни не отставали от
других, или чтобы всё — и лошади, и плуги, и молотилки, и всё хозяйство — было бы общее, а что для того, чтобы завести это, надо, чтобы все люди были согласны.
— Земли
у нас, барин, десятина на душу. Держим мы на три души, — охотно разговорился извозчик. —
У меня дома отец, брат,
другой в солдатах. Они управляются. Да управляться-то нечего. И то брат хотел в Москву уйти.
— То-то и дело, что оно не делает ни того ни
другого.
У общества нет средств делать это.
Проснувшись на
другое утро, первым чувством Нехлюдова было раскаяние о том, чтò
у него вышло с зятем.
Новый смотритель, два помощника его, доктор, фельдшер, конвойный офицер и писарь сидели
у выставленного на дворе в тени стены стола с бумагами и канцелярскими принадлежностями и по одному перекликали, осматривали, опрашивали и записывали подходящих к ним
друг зa
другом арестантов.
Работа эта шла внутри острога, снаружи же,
у ворот, стоял, как обыкновенно, часовой с ружьем, десятка два ломовых под вещи арестантов и под слабых и
у угла кучка родных и
друзей, дожидающихся выхода арестантов, чтобы увидать и, если можно, поговорить и передать кое-что отправляемым. К этой кучке присоединился и Нехлюдов.
Она вместе с
другими стояла
у окна и смотрела на Нехлюдова и жалостно улыбалась ему.
Катюша с Марьей Павловной, обе в сапогах и полушубках, обвязанные платками, вышли на двор из помещения этапа и направились к торговкам, которые, сидя за ветром
у северной стены палей, одна перед
другой предлагали свои товары: свежий ситный, пирог, рыбу, лапшу, кашу, печенку, говядину, яйца, молоко;
у одной был даже жареный поросенок.
В тюрьме
у него сделалась чахотка, и теперь, в тех условиях, в которых он находился, ему, очевидно, оставалось едва несколько месяцев жизни, и он знал это и не раскаивался в том, что он делал, а говорил, что, если бы
у него была
другая жизнь, он ее употребил бы на то же самое — на разрушение того порядка вещей, при котором возможно было то, что он видел.
У печи солдат в грубой рубахе и галстуке и черных штанах, в одном сапоге с желтым голенищем, перегнувшись, раздувал самовар
другим голенищем.
Он вырвал бы весь ум, все способности
у других людей, только бы они не мешали проявлению его способностей.
У него была одна жена фиктивная,
другая настоящая, с которой он разошелся, убедившись, что между ними нет истинной любви, и теперь намеревался вступить в новый свободный брак с Грабец.
Из города донесся по воде гул и медное дрожание большого охотницкого колокола. Стоявший подле Нехлюдова ямщик и все подводчики одни за
другими сняли шапки и перекрестились. Ближе же всех стоявший
у перил невысокий лохматый старик, которого Нехлюдов сначала не заметил, не перекрестился, а, подняв голову, уставился на Нехлюдова. Старик этот был одет в заплатанный òзям, суконные штаны и разношенные, заплатанные бродни. За плечами была небольшая сумка, на голове высокая меховая вытертая шапка.
— Я, конечно, вас не подозреваю, — сказал он, — но вы интересуетесь им и
другими, и
у вас есть деньги.
В третьей камере слышались крики и возня. Смотритель застучал и закричал: «смирно»! Когда дверь отворили, опять все вытянулись
у нар, кроме нескольких больных и двоих дерущихся, которые с изуродованными злобой лицами вцепились
друг в
друга, один за волосы,
другой за бороду. Они только тогда пустили
друг друга, когда надзиратель подбежал к ним.
У одного был в кровь разбит нос, и текли сопли, слюни и кровь, которые он утирал рукавом кафтана;
другой обирал вырванные из бороды волосы.
— Пожалуйста, переведите это, — сказал он Нехлюдову. — Вы поссорились и подрались, а Христос, который умер за нас, дал нам
другое средство разрешать наши ссоры. Спросите
у них, знают ли они, как по закону Христа надо поступить с человеком, который обижает нас.