Неточные совпадения
— Воистину воскресе, — сказал он. Они поцеловались два раза и как будто задумались, нужно ли еще, и как будто решив, что нужно, поцеловались
в третий раз, и
оба улыбнулись.
После речи товарища прокурора со скамьи адвоката встал средних лет человек во фраке, с широким полукругом белой крахмальной груди, и бойко сказал речь
в защиту Картинкина и Бочковой. Это был нанятый ими зa 300 рублей присяжный поверенный. Он оправдывал их
обоих и сваливал всю вину на Маслову.
«188* года апреля 28 дня, по указу Его Императорского Величества, Окружный Суд, по уголовному отделению,
в силу решения г-д присяжных заседателей, на основании 3 пункта статьи 771, 3 пункта статьи 776 и статьи 777 Устава уголовного судопроизводства, определил: крестьянина Симона Картинкина, 33 лет, и мещанку Екатерину Маслову, 27 лет, лишив всех прав состояния, сослать
в каторжные работы: Картинкина на 8 лет, а Маслову на 4 года, с последствиями для
обоих по 28 статье Уложения.
Мальчик и товарищ его тотчас же повинились, и
оба были посажены
в острог.
— Что он у вас спрашивает, кто вы? — спросила она у Нехлюдова, слегка улыбаясь и доверчиво глядя ему
в глаза так просто, как будто не могло быть сомнения о том, что она со всеми была, есть и должна быть
в простых, ласковых, братских отношениях. — Ему всё нужно знать, — сказала она и совсем улыбнулась
в лицо мальчику такой доброй, милой улыбкой, что и мальчик и Нехлюдов —
оба невольно улыбнулись на ее улыбку.
Крыльца —
оба, переднее и особенно памятное ему заднее — сгнили и были разломаны, оставались только переметы; окна некоторые вместо стекла были заделаны тесом, и флигель,
в котором жил приказчик, и кухня, и конюшни — всё было ветхо и серо.
Остальные два старика, один — тот самый беззубый, который вчера на сходке кричал решительный отказ на все предложения Нехлюдова, и другой — высокий, белый, хромой старик с добродушным лицом,
в бахилках и туго умотанных белыми онучами худых ногах,
оба почти всё время молчали, хотя и внимательно слушали.
По всем комнатам еще пахло нафталином, и Аграфена Петровна и Корней —
оба чувствовали себя измученными и недовольными и даже поссорились вследствие уборки вещей, употребление которых, казалось, состояло только
в том, чтобы их развешивать, сушить и прятать.
И от этого они
оба, пообещав друг другу, что увидятся,
оба не искали этого свидания и так и не виделись
в этот приезд
в Петербург Нехлюдова.
Отворив дверь из коридора, мать-Шустова ввела Нехлюдова
в маленькую комнатку, где перед столом на диванчике сидела невысокая полная девушка
в полосатой ситцевой кофточке и с вьющимися белокурыми волосами, окаймлявшими ее круглое и очень бледное, похожее на мать, лицо. Против нее сидел, согнувшись вдвое на кресле,
в русской, с вышитым воротом рубашке молодой человек с черными усиками и бородкой. Они
оба, очевидно, были так увлечены разговором, что оглянулись только тогда, когда Нехлюдов уже вошел
в дверь.
Сестра Нехлюдова, Наталья Ивановна Рагожинская была старше брата на 10 лет. Он рос отчасти под ее влиянием. Она очень любила его мальчиком, потом, перед самым своим замужеством, они сошлись с ним почти как ровные: она — двадцатипятилетняя, девушка, он — пятнадцатилетний мальчик. Она тогда была влюблена
в его умершего друга Николеньку Иртенева. Они
оба любили Николеньку и любили
в нем и себе то, что было
в них хорошего и единящего всех людей.
Она любовалась этой решительностью, узнавала
в этом его и себя, какими они были
оба в те хорошие времена до замужества, но вместе с тем ее брал ужас при мысли о том, что брат ее женится на такой ужасной женщине.
Оба эти впечатления — гул голосов с звоном цепей и этот ужасный запах — всегда сливались для Нехлюдова
в одно мучительное чувство какой-то нравственной тошноты, переходящей
в тошноту физическую. И
оба впечатления смешивались и усиливали одно другое.
Он, нравственный и твердый человек, друг ее мужа, старался обращаться с ней как с сестрой, но
в отношениях его к ней проскальзывало нечто большее, и это нечто большее пугало их
обоих и вместе с тем украшало теперь их трудную жизнь.
— Скажу
в городе начальству. Я их
обоих знаю
в лицо, — сказал Нехлюдов.
В третьей, высокой, с белыми
обоями комнате, освещенной небольшой лампой с темным абажуром, стояли рядом две кроватки, и между ними
в белой пелеринке сидела нянюшка с сибирским скуластым добродушным лицом.
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал ходить по городу в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели
в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б, в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: «А ну как, братцы, нас за это не похвалят!»