Неточные совпадения
А между тем, кроме той обычной нерешительности перед женитьбой людей не первой молодости и не страстно влюбленных, у Нехлюдова была еще важная причина, по которой он,
если бы даже и решился, не мог сейчас сделать предложения.
Евфимья Бочкова показала, что она ничего не знает о пропавших деньгах, и что она и в номер купца не входила,
а хозяйничала там одна Любка, и что
если что и похищено у купца, то совершила похищение Любка, когда она приезжала с купцовым ключом за деньгами.
Он думал еще и о том, что, хотя и жалко уезжать теперь, не насладившись вполне любовью с нею, необходимость отъезда выгодна тем, что сразу разрывает отношения, которые трудно бы было поддерживать. Думал он еще о том, что надо дать ей денег, не для нее, не потому, что ей эти деньги могут быть нужны,
а потому, что так всегда делают, и его бы считали нечестным человеком,
если бы он, воспользовавшись ею, не заплатил бы за это. Он и дал ей эти деньги, — столько, сколько считал приличным по своему и ее положению.
— Ну,
а что же ваша картина, она очень интересует меня, — прибавила она. —
Если бы не моя немощь, уж я давно бы была у вас.
Слушая то Софью Васильевну, то Колосова, Нехлюдов видел, во-первых, что ни Софье Васильевне ни Колосову нет никакого дела ни до драмы ни друг до друга,
а что
если они говорят, то только для удовлетворения физиологической потребности после еды пошевелить мускулами языка и горла; во-вторых, то, что Колосов, выпив водки, вина, ликера, был немного пьян, не так пьян, как бывают пьяны редко пьющие мужики, но так, как бывают пьяны люди, сделавшие себе из вина привычку.
Если бы Мисси должна была объяснить, что она разумеет под словами: «после всего, что было», она не могла бы ничего сказать определенного,
а между тем она несомненно знала, что он не только вызвал в ней надежду, но почти обещал ей. Всё это были не определенные слова, но взгляды, улыбки, намеки, умолчания. Но она всё-таки считала его своим, и лишиться его было для нее очень тяжело.
Он чувствовал, что формально,
если можно так выразиться, он был прав перед нею: он ничего не сказал ей такого, что бы связывало его, не делал ей предложения, но по существу он чувствовал, что связал себя с нею, обещал ей,
а между тем нынче он почувствовал всем существом своим, что не может жениться на ней.
— Очень благодарю вас, Аграфена Петровна, за все заботы обо мне, но мне теперь не нужна такая большая квартира и вся прислуга.
Если же вы хотите помочь мне, то будьте так добры распорядиться вещами, убрать их покамест, как это делалось при мама.
А Наташа приедет, она распорядится. (Наташа была сестра Нехлюдова.)
—
А та, что
если я причиной того, что она пошла по этому пути, то я же и должен сделать, что могу, чтобы помочь ей.
«Такое же опасное существо, как вчерашняя преступница, — думал Нехлюдов, слушая всё, что происходило перед ним. — Они опасные,
а мы не опасные?.. Я — распутник, блудник, обманщик, и все мы, все те, которые, зная меня таким, каков я есмь, не только не презирали, но уважали меня? Но
если бы даже и был этот мальчик самый опасный для общества человек из всех людей, находящихся в этой зале, то что же, по здравому смыслу, надо сделать, когда он попался?
А ведь стоило только найтись человеку, — думал Нехлюдов, глядя на болезненное, запуганное лицо мальчика, — который пожалел бы его, когда его еще от нужды отдавали из деревни в город, и помочь этой нужде; или даже когда он уж был в городе и после 12 часов работы на фабрике шел с увлекшими его старшими товарищами в трактир,
если бы тогда нашелся человек, который сказал бы: «не ходи, Ваня, нехорошо», — мальчик не пошел бы, не заболтался и ничего бы не сделал дурного.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением на них рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей и,
если выпьет яд, то не умрет,
а останется здоровым.
—
А я хочу вас попросить… денег,
если можете. Немного… десять рублей, больше не надо, — вдруг сказала она.
— Вы теперь возбуждены.
Если можно будет, я завтра приеду.
А вы подумайте, — сказал Нехлюдов.
— Да так, вы сами виноваты, — слегка улыбаясь, сказал смотритель. — Князь, не давайте вы ей прямо денег.
Если желаете, давайте мне. Всё будет принадлежать ей.
А то вчера вы ей, верно, дали денег, она достала вина — никак не искоренишь этого зла — и сегодня напилась совсем, так что даже буйная стала.
Мы можем сказать про человека, что он чаще бывает добр, чем зол, чаще умен, чем глуп, чаще энергичен, чем апатичен, и наоборот; но будет неправда,
если мы скажем про одного человека, что он добрый или умный,
а про другого, что он злой или глупый.
— Ну,
а насчет больницы, — вдруг сказала она, взглянув на него своим косым взглядом, —
если вы хотите, я пойду и вина тоже не буду пить…
—
А то не угодно ли в дом пройти, у меня всё в порядке внутри. Извольте посмотреть,
если в наружности…
— Нет, благодарю вас, я найду,
а вы, пожалуйста, прикажите оповестить мужикам, чтобы собрались: мне надо поговорить с ними о земле, — сказал Нехлюдов, намереваясь здесь покончить с мужиками так же, как и в Кузьминском, и,
если можно, нынче же вечером.
— Нельзя, — сказал Нехлюдов, уже вперед приготовив свое возражение. —
Если всем разделить поровну, то все те, кто сами не работают, не пашут, — господа, лакеи, повара, чиновники, писцы, все городские люди, — возьмут свои паи да и продадут богатым. И опять у богачей соберется земля.
А у тех, которые на своей доле, опять народится народ,
а земля уже разобрана. Опять богачи заберут в руки тех, кому земля нужна.
На это Нехлюдов возразил, что дело идет не о дележе в одном обществе,
а о дележе земли вообще по разным губерниям.
Если землю даром отдать крестьянам, то за что же одни будут владеть хорошей,
а другие плохой землей? Все захотят на хорошую землю.
— Ну,
а как же,
если я пожелаю взять земли? — сказал, улыбаясь, приказчик?
— Я вам говорю. Я всегда говорю господам судейским, — продолжал адвокат, — что не могу без благодарности видеть их, потому что
если я не в тюрьме, и вы тоже, и мы все, то только благодаря их доброте.
А подвести каждого из нас к лишению особенных прав и местам не столь отдаленным — самое легкое дело.
— Так я оставлю en blanc [пробел] что тебе нужно о стриженой,
а она уж велит своему мужу. И он сделает. Ты не думай, что я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [я им зла не желаю.] Бог с ними! Ну, ступай.
А вечером непременно будь дома. Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И
если ты только не будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это тебе принесет большую пользу.] Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом. Так до свиданья.
— Прошу покорно, садитесь,
а меня извините. Я буду ходить,
если позволите, — сказал он, заложив руки в карманы своей куртки и ступая легкими мягкими шагами по диагонали большого строгого стиля кабинета. — Очень рад с вами познакомиться и, само собой, сделать угодное графу Ивану Михайловичу, — говорил он, выпуская душистый голубоватый дым и осторожно относя сигару ото рта, чтобы не сронить пепел.
—
А у вас адвокат? Зачем это? Но
если хотите, что ж.
И он точно не сомневался в этом не потому, что это было так,
а потому, что
если бы это было не так, ему бы надо было признать себя не почтенным героем, достойно доживающим хорошую жизнь,
а негодяем, продавшим и на старости лет продолжающим продавать свою совесть.
—
А, — одобрительно сказал генерал, закрыв глаза. — Но как узнаешь,
если свет у всех один? — спросил он и, опять скрестив пальцы с художником, сел за столик.
— Тогда он, — продолжала Лидия, волнуясь и торопясь, — стал уговаривать меня. «Всё, говорит, что вы мне скажете, никому повредить не может,
а напротив…
Если вы скажете, то освободите невинных, которых мы, может быть, напрасно мучим». Ну,
а я всё-таки сказала, что не скажу. Тогда он говорит: «Ну, хорошо, не говорите ничего,
а только не отрицайте того, что я скажу». И он стал называть и назвал Митина.
— Загипнотизировываешься? — повторил Богатырев и громко захохотал. — Не хочешь, ну как хочешь. — Он вытер салфеткой усы. — Так поедешь?
А?
Если он не сделает, то давай мне, я завтра же отдам, — прокричал он и, встав из-за стола, перекрестился широким крестом, очевидно так же бессознательно, как он отер рот, и стал застегивать саблю. —
А теперь прощай, мне надо ехать.
—
А отказал, то, стало быть, не было основательных поводов кассации, — сказал Игнатий Никифорович, очевидно совершенно разделяя известное мнение о том, что истина есть продукт судоговорения. — Сенат не может входить в рассмотрение дела по существу.
Если же действительно есть ошибка суда, то тогда надо просить на Высочайшее имя.
— Во-первых, министерство не будет спрашивать Сенат, — с улыбкой снисхождения сказал Игнатий Никифорович, —
а вытребует подлинное дело из суда и
если найдет ошибку, то и даст заключение в этом смысле,
а, во-вторых, невинные никогда или, по крайней мере, как самое редкое исключение, бывают наказаны.
А наказываются виновные, — не торопясь, с самодовольной улыбкой говорил Игнатий Никифорович.
—
Если бы была задана психологическая задача: как сделать так, чтобы люди нашего времени, христиане, гуманные, просто добрые люди, совершали самые ужасные злодейства, не чувствуя себя виноватыми, то возможно только одно решение: надо, чтобы было то самое, что есть, надо, чтобы эти люди были губернаторами, смотрителями, офицерами, полицейскими, т. е. чтобы, во-первых, были уверены, что есть такое дело, называемое государственной службой, при котором можно обращаться с людьми, как с вещами, без человеческого, братского отношения к ним,
а во-вторых, чтобы люди этой самой государственной службой были связаны так, чтобы ответственность за последствия их поступков с людьми не падала ни на кого отдельно.
В тюрьме у него сделалась чахотка, и теперь, в тех условиях, в которых он находился, ему, очевидно, оставалось едва несколько месяцев жизни, и он знал это и не раскаивался в том, что он делал,
а говорил, что,
если бы у него была другая жизнь, он ее употребил бы на то же самое — на разрушение того порядка вещей, при котором возможно было то, что он видел.
Если бы ее муж не был тем человеком, которого она считала самым хорошим, самым умным из всех людей на свете, она бы не полюбила его,
а не полюбив, не вышла бы замуж.
— Я думаю, — сказал Новодворов, — что
если мы хотим делать свое дело, то первое для этого условие (Кондратьев оставил книгу, которую он читал у лампы, и внимательно стал слушать своего учителя) то, чтобы не фантазировать,
а смотреть на вещи как они есть.
— Я не мучался,
а мне хорошо было, и я желал бы еще служить вам,
если бы мог.
6.
А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы,
если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской.