Неточные совпадения
— «
Вот и живи хорошей, нравственной жизнью, — думал он, глядя на сияющего, здорового, веселого и добродушного председателя, который, широко расставляя локти, красивыми белыми руками расправлял густые и длинные седеющие бакенбарды по обеим сторонам шитого воротника, — «он всегда доволен и весел,
а я мучаюсь».
— Правую руку поднимите,
а персты сложите так
вот, — сказал он медленно старческим голосом, поднимая пухлую руку с ямочками над каждым пальцем и складывая эти пальцы в щепоть.
—
А уйдет, нас с собой не возьмет, — сказала Кораблева. —
А ты лучше
вот что скажи, — обратилась она к Масловой, — что тебе аблакат сказал об прошении, ведь теперь подавать надо?
— Ведь я знаю, всё это — вино;
вот я завтра скажу смотрителю, он вас проберет. Я слышу — пахнет, — говорила надзирательница. — Смотрите, уберите всё,
а то плохо будет, — разбирать вас некогда. По местам и молчать.
—
Вот не думала, не гадала, — тихо сказала Маслова. — Другие что делают — и ничего,
а я ни за что страдать должна.
«Он в освещенном вагоне, на бархатном кресле сидит, шутит, пьет,
а я
вот здесь, в грязи, в темноте, под дождем и ветром — стою и плачу», подумала Катюша, остановилась и, закинув голову назад и схватившись за нее руками, зарыдала.
«В-третьих, в заключительном слове своем председатель, вопреки категорического требования 1 пункта 801 статьи Устава уголовного судопроизводства, не разъяснил присяжным заседателям, из каких юридических элементов слагается понятие о виновности и не сказал им, что они имеют право, признав доказанным факт дачи Масловою яду Смелькову, не вменить ей это деяние в вину за отсутствием у нее умысла на убийство и таким образом признать ее виновною не в уголовном преступлении,
а лишь в проступке — неосторожности, последствием коей, неожиданным для Масловой, была смерть купца», Это
вот главное.
— Анатоль, — проговорила она, отворяя дверь, — пойдем ко мне.
Вот Семен Иванович обещает прочесть свое стихотворение,
а ты должен читать о Гаршине непременно.
—
Вот кабы прежде адвокат бы хороший… — перебила она его. —
А то этот мой защитник дурачок совсем был. Всё мне комплименты говорил, — сказала она и засмеялась. — Кабы тогда знали, что я вам знакома, другое б было.
А то что? Думают все — воровка.
— Чувствую вину… — злобно передразнила она. — Тогда не чувствовал,
а сунул сто рублей.
Вот — твоя цена…
—
Вот, Вера Ефремовна, поговори с ними, — сказала старуха-хозяйка, — это самый князь.
А я уйду.
— Ну
вот, спасибо, что приехал. Пойдем к жене.
А у меня как раз десять минут свободных перед заседанием. Принципал ведь уехал. Я правлю губернией, — сказал он с удовольствием, которого не мог скрыть.
—
Вот сведите князя в камеру к Меньшову. Камера 21-я, — сказал смотритель помощнику, —
а потом в контору.
А я вызову. Как ее звать?
— Правда, это по случаю, — сказал помощник смотрителя, — за бесписьменность взяли этих людей, и надо было отослать их в их губернию,
а там острог сгорел, и губернское правление отнеслось к нам, чтобы не посылать к ним.
Вот мы всех из других губерний разослали,
а этих держим.
Из всех выделился высокий благообразный крестьянин лет пятидесяти. Он разъяснил Нехлюдову, что они все высланы и заключены в тюрьму за то, что у них не было паспортов. Паспорта же у них были, но только просрочены недели на две. Всякий год бывали так просрочены паспорта, и ничего не взыскивали,
а нынче взяли да
вот второй месяц здесь держат, как преступников.
— Так
вот, я сделаю всё, — повторил Масленников, туша папироску своей белой рукой с бирюзовым перстнем, —
а теперь пойдем к дамам.
—
А ты лесу дай, — сзади вступился маленький, невзрачный мужичок. — Я хотел летось загородить, так ты меня на три месяца затурил вшей кормить в зàмок.
Вот и загородил.
— Так и делаем;
вот одного в работники отдал, да у вашей милости деньжонок взял. Еще до заговенья всё забрали,
а подати не плачены.
— Да так живем,
вот, как видишь. Изба завалиться хочет, того гляди убьет кого.
А старик говорит — и эта хороша.
Вот и живем — царствуем, — говорила бойкая старуха, нервно подергиваясь головой. —
Вот сейчас обедать соберу. Рабочий народ кормить стану.
— Захотелось нашу мужицкую еду посмотреть? Дотошный ты, барин, посмотрю я на тебя. Всё ему знать надо. Сказывала — хлеб с квасом,
а еще щи, снытки бабы вчера принесли;
вот и щи, апосля того — картошки.
— Я-то думаю: кто пришел?
А это сам барин, золотой ты мой, красавчик ненаглядный! — говорила старуха. — Куда зашел, не побрезговал. Ах ты, брильянтовый! Сюда садись, ваше сиятельство,
вот сюда на коник, — говорила она, вытирая коник занавеской. —
А я думаю, какой чорт лезет, ан это сам ваше сиятельство, барин хороший, благодетель, кормилец наш. Прости ты меня, старую дуру, — слепа стала.
А потом опять же у лесничего жить можно было, да
вот не захотела.
— Так что это не так просто, как кажется, — сказал Нехлюдов. — И об этом не мы одни,
а многие люди думают. И
вот есть один американец, Джордж, так он
вот как придумал. И я согласен с ним.
—
А плата должна быть такая, чтобы было не дорого и не дешево… Если дорого, то не выплатят, и убытки будут,
а если дешево, все станут покупать друг у друга, будут торговать землею.
Вот это самое я хотел сделать у вас.
—
Вот хорошо-то, что поймал тебя!
А то никого в городе нет. Ну, брат,
а ты постарел, — говорил он, выходя из пролетки и расправляя плечи. — Я только по походке и узнал тебя. Ну, что ж, обедаем вместе? Где у вас тут кормят порядочно?
—
Вот бы твоя Магдалина послушала его; она бы обратилась, — сказала графиня. —
А ты непременно будь дома вечером. Ты услышишь его. Это удивительный человек.
— Да ведь народ бедствует.
Вот я сейчас из деревни приехал. Разве это надо, чтоб мужики работали из последних сил и не ели досыта,
а чтобы мы жили в страшной роскоши, — говорил Нехлюдов, невольно добродушием тетушки вовлекаемый в желание высказать ей всё, что он думал.
—
А спасенье есть.
Вот оно, легкое, радостное. Спасенье это — пролитая за нас кровь единственного сына Бога, отдавшего себя за нас на мучение. Его мучение, его кровь спасает нас. Братья и сестры, — опять со слезами в голосе заговорил он, — возблагодарим Бога, отдавшего единственного сына в искупление за род человеческий. Святая кровь его…
— Я
вот стар,
а всё-таки служу насколько силы позволяют.
Мы
вот осуждаем порядки,
а сами не хотим помогать правительству.
— Уж позволь мне знать лучше тебя, — продолжала тетка. — Видите ли, — продолжала она, обращаясь к Нехлюдову, — всё вышло оттого, что одна личность просила меня приберечь на время его бумаги,
а я, не имея квартиры, отнесла ей.
А у ней в ту же ночь сделали обыск и взяли и бумаги и ее и
вот держали до сих пор, требовали, чтоб она сказала, от кого получила.
Так
вот в исследовании вопроса о том, зачем все эти столь разнообразные люди были посажены в тюрьмы,
а другие, точно такие же люди ходили на воле и даже судили этих людей, и состояло четвертое дело, занимавшее в это время Нехлюдова.
—
А я
вот участвую в этом, — бледнея, сказал Игнатий Никифорович.
— Что отчего так? Что помирают от солнечного удара?
А так, сидя без движения, без света всю зиму, и вдруг на солнце, да в такой день, как нынче, да идут толпою, притока воздуха нет.
Вот и удар.
— Вы говорите, не надо ли чего, — сказала Маслова, стараясь удержать губы от радостной улыбки, — нельзя ли эту женщину оставить,
а то мучается.
Вот бы сказали начальству.
—
Вот так-то, — продолжал фабричный, — то хороша-хороша,
а то и заскрипит, как телега немазанная. Мавра, так я говорю?
—
Вот так-то, хороша-хороша, да до поры до времени,
а попади ей вожжа под хвост, она то сделает, что и вздумать нельзя… Верно я говорю. Вы меня, барин, извините. Я выпил, ну, что же теперь делать… — сказал фабричный и стал укладываться спать, положив голову на колени улыбающейся жены.
Нехлюдов посидел несколько времени с стариком, который рассказал ему про себя, что он печник, 53 года работает и склал на своем веку печей что и счету нет,
а теперь собирается отдохнуть, да всё некогда. Был
вот в городе, поставил ребят на дело,
а теперь едет в деревню домашних проведать. Выслушав рассказ старика, Нехлюдов встал и пошел на то место, которое берег для него Тарас.
— Да
вот проезжего проводил, — отвечал малый. —
А ты чего носила?
— Как хорошо, что вы пришли. Видели Катю? — спросила она Нехлюдова. —
А у нас
вот какая гостья. — Она показала на девочку.
— Ну,
вот и князь наш объявился, — сказал он, ставя чайник среди чашек и передавая хлеб Масловой. — Чудесные штуки мы накупили, — проговорил он, скидывая полушубок и швыряя его через головы в угол нар. — Маркел молока и яиц купил; просто бал нынче будет.
А Кирилловна всё свою эстетическую чистоту наводит, — сказал он улыбаясь, глядя на Ранцеву. — Ну, теперь заваривай чай, — обратился он к ней.
— Да, — сказал он вдруг. — Меня часто занимает мысль, что
вот мы идем вместе, рядом с ними, — с кем с «ними»? С теми самыми людьми, за которых мы и идем.
А между тем мы не только не знаем, но и не хотим знать их.
А они, хуже этого, ненавидят нас и считают своими врагами.
Вот это ужасно.
—
А, каково? — сказала Марья Павловна. — Влюблен, совсем влюблен.
Вот уж чего никогда не ожидала бы, чтобы Владимир Симонсон влюбился таким самым глупым, мальчишеским влюблением. Удивительно и, по правде скажу, огорчительно, — заключила она, вздохнув.
— Да, поэт, фантазер, такие люди не выдерживают одиночки, — сказал Новодворов. — Я
вот, когда попадал в одиночку, не позволял воображению работать,
а самым систематическим образом распределял свое время. От этого всегда и переносил хорошо.
— Оттого и разные веры, что людям верят,
а себе не верят. И я людям верил и блудил, как в тайге; так заплутался, что не чаял выбраться. И староверы, и нововеры, и субботники, и хлысты, и поповцы, и беспоповцы, и австрияки, и молокане, и скопцы. Всякая вера себя одна восхваляет.
Вот все и расползлись, как кутята [Кутята — щенки.] слепые. Вер много,
а дух один. И в тебе, и во мне, и в нем. Значит, верь всяк своему духу, и
вот будут все соединены. Будь всяк сам себе, и все будут заедино.
— Ну-с, так
вот что: вы у кого? у Дюка? Ну, и там скверно.
А вы приходите обедать, — сказал генерал, отпуская Нехлюдова, — в пять часов. Вы по-английски говорите?
— Ну,
вот и прекрасно. Сюда, видите ли, приехал англичанин, путешественник. Он изучает ссылку и тюрьмы в Сибири. Так
вот он у нас будет обедать, и вы приезжайте. Обедаем в пять, и жена требует исполнительности. Я вам тогда и ответ дам и о том, как поступить с этой женщиной,
а также о больном. Может быть, и можно будет оставить кого-нибудь при нем.
— Что ж, пришли подивиться, как антихрист людей мучает? На
вот, гляди. Забрал людей, запер в клетку войско целое. Люди должны в поте лица хлеб есть,
а он их запер; как свиней, кормит без работы, чтоб они озверели.