Неточные совпадения
—
Я думаю, —
сказал князь улыбаясь, — что ежели
бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы
бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите
мне чаю?
— Que voulez-vous? Lafater aurait dit que je n’ai pas la bosse de la paternité, [Что̀ делать? Лафатер
сказал бы, что у
меня нет шишки родительской любви.] —
сказал князь.
— И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели
бы вы не были отец,
я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, —
сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
— Да, ежели
бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал
бы ее законному королю, —
сказал виконт, — тогда
бы я назвал его великим человеком.
—
Я бы спросил, —
сказал виконт, — как monsieur объясняет 18 брюмера? Разве это не обман? C’est un escamotage, qui ne ressemble nullement à la manière d’agir d’un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
— Нет, не был, но вот что́
мне пришло в голову, и
я хотел вам
сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу,
я бы понял,
я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
— Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? —
сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. — Ну, вот видите, держи
я ее строго, запрещай
я ей… Бог знает, что̀
бы они делали потихоньку (графиня разумела, они целовались
бы), а теперь
я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё
мне расскажет. Может быть,
я балую ее, но, право, это, кажется, лучше.
Я старшую держала строго.
— Ежели
бы вы
мне сказали давно, маменька,
я бы тотчас ушла, —
сказала она, и пошла в свою комнату.
— Ежели
бы не моя истинная любовь и преданность дяде, —
сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: —
я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…
— Напротив, —
сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. — Je serais très content si vous me débarrassez de ce jeune homme… [
Я был
бы очень рад, если
бы вы
меня избавили от этого молодого человека!..] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
— Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел
бы ты дома, точил
бы свои веретена», —
сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. — Cela nous convient à merveille. [Это к нам идет удивительно.] Уж на что́ Суворова — и того расколотили, à plate couture, [в дребезги,] а где у нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [
Я вас спрашиваю,] — беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
— Николинька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам
мне сказал… Да
я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем)
я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
— Это было
бы хорошо, —
сказала она. —
Я ничего не хотела и не хочу. —
— Может быть, граф не звал
меня, —
сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, —
я пошел
бы к себе.
Вы жалуетесь на разлуку, чтó же
я должна была
бы сказать, если
бы смела, —
я, лишенная всех тех, кто
мне дорог?
Если б у
меня спросили, чего
я желаю более всего на свете, —
я сказала бы: желаю быть беднее самого бедного из нищих.
—
Мне сказали, что ты велел закладывать, —
сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), — а
мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что
я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, — прибавила она как
бы в объяснение такого вопроса.
— Ты всем хорош, André, но у тебя есть какая-то гордость мысли, —
сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, — и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели
бы и возможно было, какое другое чувство, кроме vénération, [обожания] может возбудить такой человек, как mon père? И
я так довольна и счастлива с ним.
Я только желала
бы, чтобы вы все были счастливы, как
я.
— Этого вы могли
бы не говорить
мне, батюшка, — улыбаясь,
сказал сын.
— Нет, коли
бы я не подумал про клад, —
сказал Ростов, — а то
я помню, что положил.
И то, и то, —
сказал Несвицкий. — Нет, а чего
бы я желал, — прибавил он прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, — так это вот туда забраться.
— Уж
я и не знаю, полковник, кто велено, — серьезно отвечал корнет, — но только
мне князь приказал: «Поезжай и
скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли
бы мост».
—
Я буду мост зажигайт, —
сказал он торжественным тоном, как будто
бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё-таки сделает то, что̀ должно.
— Был
бы я царь, никогда
бы не воевал, —
сказал Несвицкий, отворачиваясь.
— Ну, вот что́, господа, —
сказал Билибин, — Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и
я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели
бы мы были в Вене, это было
бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave, [в этой гадкой моравской дыре,] это труднее, и
я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brünn. [Надо его поподчевать Брюнном.] Вы возьмите на себя театр,
я — общество, вы, Ипполит, разумеется, — женщин.
— Еще впереди много, много всего будет, —
сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что́ делалось в душе Болконского. — Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть,
я буду Бога благодарить, — прибавил Кутузов, как
бы говоря сам с собой.
— Что́ ж вы не
сказали, князь?
Я бы предложил своего хлеба-соли.
—
Я желаю только одного — исполнить вашу волю, —
сказала она, — но ежели
бы мое желание нужно было выразить…
— Кабы
я был на месте Николушки,
я бы еще больше этих французов убил, —
сказал он, — такие они мерзкие!
Я бы их побил столько, что кучу из них сделали
бы, — продолжал Петя.
— Ах, Наташа! —
сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойною слышать то, что̀ она намерена была
сказать, и как будто она говорила это кому-то другому, с кем нельзя шутить. —
Я полюбила раз твоего брата, и, что̀
бы ни случилось с ним, со
мной,
я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
—
Я был там, — с озлоблением
сказал Ростов, как будто
бы этим желая оскорбить адъютанта.
— Да,
я думал, — невольно отчего-то краснея,
сказал Борис, — просить главнокомандующего; к нему было письмо обо
мне от князя Курагина;
я хотел просить только потому, — прибавил он, как
бы извиняясь, — что, боюсь, гвардия не будет в деле.
В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел
сказать что-то: но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как
бы говоря: потом, потом вы
мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать.
Как
бы счастлив и спокоен
я был, ежели
бы мог
сказать теперь...
— Что́ ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой,
я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! — Он схватился за голову. — Да кто же
мне цветы привезет? Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, — обратился он к вошедшему на его зов управляющему, — скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке-садовнику.
Скажи, чтобы все оранжереи сюда воло́к, укутывал
бы войлоками. Да чтобы
мне двести горшков тут к пятнице были.
— Ах, братец мой! Голова кругом идет, —
сказал старик, как
бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. — Хоть вот ты
бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у
меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
—
Я бы не исполнил своей обязанности, граф, —
сказал он робким голосом, — и не оправдал
бы того доверия и чести, которые вы
мне сделали, выбрав
меня своим секундантом, ежели
бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не
сказал вам всей правды.
Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не сто́ит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, вы погорячились…
— Отчего
мне не говорить!
Я могу говорить и смело
скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла
бы себе любовников (des amants), а
я этого не сделала, —
сказала она. Пьер хотел что-то
сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что-то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что́ он хотел сделать, было слишком страшно.
— Или ты боишься со
мной играть? —
сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как
бы соскучившись ежедневною жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким-нибудь странным, большею частью жестоким, поступком выходить из нее.
— Нет,
я сама, только научите. Вам всё легко, — прибавила она, отвечая на ее улыбку. — А коли
бы видели вы, как он
мне это
сказал! Ведь
я знаю, что он не хотел этого
сказать, да уж нечаянно
сказал.
— Василий Дмитрич,
я благодарю вас за честь, —
сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, — но моя дочь так молода, и
я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко
мне. В таком случае вы не поставили
бы меня в необходимость отказа.
—
Я слышал про вас, — продолжал проезжающий, — и про постигшее вас, государь мой, несчастье. — Он как
бы подчеркнул последнее слово, как будто он
сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте,
я знаю, что то, что́ случилось с вами в Москве, было несчастье». — Весьма сожалею о том, государь мой.
—
Мне известен ваш образ мыслей, —
сказал масон, — и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините
меня, государь мой, ежели
бы я не знал его,
я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблужденье.
— Высшая мудрость и истина есть как
бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, —
сказал он. — Могу ли
я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя
я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
—
Я не могу вам
сказать, как много
я пережил за это время.
Я сам
бы не узнал себя.
— Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить десять лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели
бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал — как
я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом, что́ за воображение, что медицина кого-нибудь и когда-нибудь вылечивала! Убивать — так! —
сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера.
— После Аустерлица! — мрачно
сказал князь Андрей. — Нет; покорно благодарю,
я дал себе слово, что служить в действующей русской армии
я не буду. И не буду, ежели
бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда
бы я не стал служить в русской армии. Ну, так
я тебе говорил, — успокоиваясь продолжал князь Андрей. — Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3-го округа, и единственное средство
мне избавиться от службы — быть при нем.
Ежели
бы я два часа опоздал две недели тому назад, он
бы повесил протоколиста в Юхнове, —
сказал князь Андрей с улыбкой; — так
я служу потому, что кроме
меня никто не имеет влияния на отца, и
я кое-где спасу его от поступка, от которого
бы он после мучился.
— Mais, ma bonne amie, —
сказал князь Андрей, — vous devriez au contraire m’être reconaissante de ce que j’explique à Pierre votre intimité avec ce jeune homme. [ — Но, мой добрый друг, ты
бы должна была
мне быть благодарна, за то, что
я объясняю Пьеру твою интимность с этим молодым человеком.]
—
Мне просить государя! —
сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезною раздражительностью. — О чем? Ежели
бы я был разбойник,
я бы просил милости, а то
я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят,
я никого не боюсь;
я честно служил царю, отечеству и не крал! И
меня разжаловать, и… Слушай,
я так прямо и пишу им, вот и пишу: «ежели
бы я был казнокрад…»