Неточные совпадения
Нет, я вам вперед говорю, если вы мне
не скажете, что у нас война, если вы еще позволите себе защищать все гадости, все ужасы этого Антихриста (право, я верю, что он Антихрист), — я вас
больше не знаю, вы уж
не друг мой, вы уж
не мой верный раб, как вы говорите.]
— Вы думаете?.. —
сказала Анна Павловна, чтобы
сказать что́-нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он,
не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив
большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
— А обо мне что́ говорить? —
сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. — Что́ я такое? Je suis un bâtard! [Незаконный сын!] — И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал
большое усилие, чтобы
сказать это. — Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… — Но он
не сказал, что право. — Я свободен пока, и мне хорошо. Я только никак
не знаю, что́ мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
— Да,
сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей
не делал, но который постоянно занимал ее. — Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право,
больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
— Мы здесь в Москве
больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, —
сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. — Я ничего про это
не знаю и
не думаю. Москва занята сплетнями
больше всего, — продолжал он. — Теперь говорят про вас и про графа.
— Я тебе
скажу больше, — продолжал князь Василий, хватая ее за руку, — письмо было написано, хотя и
не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится, — князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится, — и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
— В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, —
сказала княжна,
не отвечая. — Да, ежели есть за мной грех,
большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, — почти прокричала княжна, совершенно изменившись. — И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
Вену вы бросаете,
не защищаете
больше, comme si vous nous disiez: [как будто бы вы нам
сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашею столицей.
И так думают
большие колпаки здесь, но
не смеют
сказать этого.
Старый князь тоже
не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось
не к нему, а к другому, к дочери, которую он любил
больше себя. Он
сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что̀ справедливо и должно сделать, но вместо того он только
больше раздражал себя.
— Вот видно, что все вы, женщины, — плаксы, —
сказал Петя, решительными
большими шагами прохаживаясь по комнате. — Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего
не понимаете. — Наташа улыбнулась сквозь слезы.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет,
не смея
сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал
больше всего на свете,
не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
Николай
сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово
не брать
больше денег до весны.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что́ ему нужно делать и как отвечать, Вилларский
сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру
больше ничего
не нужно, как говорить правду.
— Il faut absolument que vous veniez me voir, [ — Непременно нужно, чтобы вы приехали повидаться со мной,] —
сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он
не мог знать, это было совершенно необходимо. — Mardi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [ — Во вторник, между 8-ью и 9-ью часами. Вы мне сделаете
большое удовольствие.]
— Le Roi de Prusse! [ — Прусский король!] — и
сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: — Le Roi de Prusse? — спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось,
не хотел
больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
— Видно плетью обуха
не перешибешь, —
сказал он, отходя от окна и подавая Ростову
большой конверт. — Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего
не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
Она
не только
не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такою-то дамой, как принц такой-то и такой-то сделали и
сказали то-то, как Элен имела
большой успех и удостоилась особенного внимания такого-то; она
не видала даже государя и заметила, что он уехал только по тому, что после его отъезда бал более оживился.
— А вот как, — отвечал Николай. — Вы мне
сказали, что это от меня зависит; я
не люблю Анну Михайловну и
не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! — и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже
не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в
больших размерах была заведена у старого графа.
— Ты знаешь, что это самое
большое мое удовольствие, —
сказала Наташа. — Это дурно, — сам едет, велел седлать, а нам ничего
не сказал.
Я теперь
больше не могу, —
сказал он и вышел из комнаты.
— Я думаю нет, —
сказал он, — а впрочем да. Она
не удостоивает быть умною… Да, нет, она обворожительна, и
больше ничего. — Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
— Говорить
больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса
сказать ей всё, что́ говорится в таких случаях,
сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину
не любил более ее.
— Нет, Соня, я
не могу
больше! —
сказала она, — Я
не могу
больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
—
Не будем
больше говорить, мой друг, —
сказал Пьер.
У вас нет 200 тысяч войска, а у меня втрое
больше: даю вам честное слово, —
сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак
не могло иметь значения, — даю вам ma parole d’honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce côté de la Vistule.
— Нет, я
не спала, —
сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить
больше знаками, и как будто тоже с трудом ворочая язык.
Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою, так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и
не являлся по требованью Алпатыча, и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтоб ехать, мужики вышли
большою толпой к амбару и выслали
сказать, что они
не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы
не вывозиться, и они выпрягут лошадей.
— Благодарю вашу светлость, — отвечал князь Андрей, — но я боюсь, что
не гожусь
больше для штабов, —
сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. — А главное, — прибавил князь Андрей, — я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Унтер-офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шопотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет
больше требуемого вина)
сказал, что зарядов
больше не было.
— Я пойду, —
сказал Пьер. Офицер,
не отвечая ему,
большими шагами пошел в другую сторону.
— Ma tête, fut-elle bonne ou mauvaise, n’a qu’à s’aider d’elle même, — [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться
больше не на кого,]
сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.
— Français ou prince russe incognito, [ — Француз или русский князь инкогнито,] —
сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на его руке. — Je vous dois la vie et je vous offre mon amitié. Un Français n’oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitié. Je ne vous dis que ça. [ — Я обязан вам жизнью и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда
не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу.
Больше я ничего
не говорю.]
«Я сейчас уйду, я ни слова
больше не скажу с ним», думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел всё на том же месте. Какое-то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и
не мог встать и уйти.
Il m’en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, [
Скажите храбрецам нашим,
скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что когда у меня
не будет
больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков, и истощу таким образом последние средства моего государства.
И действительно, в этом
большом, толстом человеке в мужицком кафтане, караульные другого дня уже
не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и
сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только 17-го из содержащихся зачем-то, по приказанию высшего начальства, взятых русских.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне всё то, чтó
сказало ей лицо Наташи. Она
не говорила
больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и
не плакала
больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому Вечному, Непостижимому, Которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
«Могло или
не могло это быть?» думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. «Неужели только за тем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтоб я жил во лжи? Я люблю ее
больше всего в мире. Но чтó же делать мне, ежели я люблю ее?»
сказал он, и он вдруг невольно застонал по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Долохов
сказал, что казаки страшны только для таких отсталых как он с товарищем, но что на
большие отряды казаки вероятно
не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего
не ответил.
— Мари, —
сказал он тихо, подойдя к ней, — этого
больше не будет никогда; даю тебе слово. Никогда, — повторил он дрогнувшим голосом, как мальчик, который просит прощения.
— Нынче; всё то же. Ах, Мари,
не напоминай мне об этом. — Он опять вспыхнул. — Даю тебе честное слово, что этого
больше не будет. И пусть это будет мне память навсегда, —
сказал он, указывая на разбитый перстень.
— Chère Marie, il dort, je crois; il est si fatigué, [Мари, он спит, кажется; он устал,] —
сказала (как казалось графине Марье) везде встречавшаяся ей Соня в
большой диванной. — Андрюша
не разбудил бы его.
Никто ничего
не мог ей
сказать столько успокоивающего, разумного, сколько это трехмесячное маленькое существо, когда оно лежало у ее груди, и она чувствовала его движение рта и сопенье носиком. Существо это говорило: «Ты сердишься, ты ревнуешь, ты хотела бы ему отмстить, ты боишься, а я вот он, а я вот он…» И отвечать нечего было. Это было
больше, чем правда.
— Ах, как жаль, что я
не видала, как ты здоровался с детьми, —
сказала Наташа. — Которая
больше всех обрадовалась? Верно Лиза?