Неточные совпадения
— Ah, mon ami, oubliez les torts qu’on a pu avoir envers vous, pensez que c’est votre père… peut-être à l’agonie. — Она вздохнула. — Je vous ai tout de suite aimé comme mon fils. Fiez vous à moi, Pierre. Je n’oublierai pas vos intérêts. [Забудьте,
друг мой, в чем были против вас неправы, подумайте, что это ваш отец… может быть при
смерти. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
— Ах, мой
друг! — сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. — Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой
друг… Ведь мне… Всё кончится
смертью, всё.
Смерть ужасна. — Он заплакал.
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались
другие носилки. И страх
смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни — всё слилось в одно болезненно-тревожное впечатление.
А
смерть и страдания? говорит
другой голос.
На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок-мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и уезжали по той же плотине, запыленные мукой, с белыми возами — на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом
смерти люди, давя
друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая
друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно так же убитыми.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Наполеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия
других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеонова, должны были разрешиться
смертью, чем выздоровлением.
— В седьмых старайтесь, — сказал ритор, — частым помышлением о
смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но
другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к
смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял
другое назначение, — исправления рода человеческого и имел
другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему
другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю
смерти своего брата, убитого в Турции.
И чтó ж, мой
друг? вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта
смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению.
В день же
смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на
другой день.
Одна за
другою представлялись ей картины близкого прошедшего — болезни и последних минут отца. И с грустною радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его
смерти, которое — она чувствовала — она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такою ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
В последнее время столько
других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известие о
смерти отца, — столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему, и когда пришли, далеко не подействовали на него с прежнею силой.
«Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем-нибудь
другом, кроме
смерти?» И ему вдруг по какой-то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то
другое выражение возбуждения, которое он видел на
других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и
смерти.
Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность
смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на
других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему.
Все их набегания и наскакивания
друг на
друга почти не производили им вреда, а вред,
смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди.
Хотя, вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей, приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или
смерти, не только над Болконским, но над всею Россией заслонял все
другие предположения.
Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoléance, [визитов соболезнования,] которые ему делали по случаю
смерти его дочери, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, чтò он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего
другого от слепого и развратного старика.
И потом такая
смерть… без
друзей, без утешения.
Другой выход из его положения —
смерть матери — никогда не приходила ему в голову.
И должно быть потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что-нибудь для
других, для добродетели, — всё, чтò он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтоб он купил их, и долго после его
смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. «Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну и потачки не давал. Одно слово, — хозяин!»
Но взгляды эти кроме того говорили еще
другое; они говорили о том, что она сделала уже свое дело в жизни, о том, что она не вся в том, чтò теперь видно в ней, о том, что и все мы будем такие же, и что радостно покоряться ей, сдерживать себя для этого когда-то дорогого, когда-то такого же полного, как и мы, жизни, а теперь жалкого существа. Memento mori, [Помни о
смерти,] говорили эти взгляды.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова (осматривая кафтан на Митрофане). Кафтан весь испорчен. Еремеевна, введи сюда мошенника Тришку. (Еремеевна отходит.) Он, вор, везде его обузил. Митрофанушка,
друг мой! Я чаю, тебя жмет до
смерти. Позови сюда отца.
Она нашла этого
друга, и она благодарит Бога теперь за
смерть своего ребенка.
Не успела на его глазах совершиться одна тайна
смерти, оставшаяся неразгаданной, как возникла
другая, столь же неразгаданная, вызывавшая к любви и жизни.
Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался тому чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали страдания
других людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в том, что он желал ее
смерти, и, главное, самая радость прощения сделали то, что он вдруг почувствовал не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде не испытывал.
— То-то и ужасно в этом роде горя, что нельзя, как во всяком
другом — в потере, в
смерти, нести крест, а тут нужно действовать, — сказал он, как будто угадывая ее мысль. — Нужно выйти из того унизительного положения, в которой вы поставлены; нельзя жить втроем.